Также не удалось добиться от него внятного описания столицы. Сам он там никогда не был, только слышал от других, что там дома кирпичные, высокие, часть от прежнего мира остались, а часть новая. Судя по указанному направлению, находилась она где-то на месте бывшего Воронежа или рядом с ним. Ещё рассказал, что там заводов куча, но это не в самом городе, а вокруг него, и железная дорога тоже есть, несколько веток отходят от города, как правило, к самым крупным сёлам. Сейчас ещё новые строят. Где-то там институт, в который Галя уехала учиться, да так и не вернулась, осталась работать, а ещё там сидит верховный правитель, которого все боятся и уважают, но почти никто в лицо не видел.
Село показалось часа через четыре с половиной. Мы уже дважды присаживались отдохнуть и перекусить, дорога провела нас ещё мимо трёх деревень и одного лесозаготовительного комбината, где вовсю кипела работа, мужики таскали брёвна вручную в какой-то деревянный сарай, а там, судя по визгу, стояла настоящая механическая пила, надо полагать, на паровой тяге.
Этот населённый пункт был куда серьёзнее, даже именовать его селом было неудобно, тут, на мой взгляд, проживало куда больше людей, не меньше тысячи, наверное, а скорее всего, даже больше. Имелись тут кирпичные дома, высота которых достигала пяти этажей, но основная масса выглядела двухэтажными бревенчатыми домиками. Дымили трубы нескольких котельных, да не просто котельных, это явно какие-то паровые механизмы, возможно, даже электростанции. Вдоль улиц стояли фонарные столбы.
Места хватало с запасом, строили широко, при желании, если население вырастет, можно будет просто уплотнить застройку, тогда село это станет полноценным городком и вместит в себя уже тысяч пять, а то и больше.
Когда подошли поближе, стало видно, что несколько улиц выстроены под прямыми углами, а дорожное покрытие выложено камнем, вроде, отсталые технологии, но ездить можно. А тротуары вдоль дорог дощатые, слегка над землёй приподняты, чтобы в дождь удобно было ходить. В целом впечатление было скорее приятное. Людей, опять же, немного. И все делом заняты, никаких праздношатающихся. Вот идёт человек, несёт на спине длинную доску, на нём комбинезон рабочий весь маслом заляпан. А чуть дальше трое работяг столб поднимают, новый, свежеструганный, а рядом на земле старый сгнивший лежит. Электричество или связь.
— Куда идти-то? — спросил я Стаса.
— Вон туда, — он указал рукой вперёд, куда мы и так шли. — Там домик такой, в три этажа. Сельская управа. Там и голова сидит, а потом можешь и с приставом поговорить.
— Шкуру с собой потащим?
— А как же, её сопрут мигом, да и за убитого волколака денег никто не даст, если доказательство не предъявим.
— Ты же говорил, у вас не воруют?
— Ну, не воруют обычно, но, если что где плохо лежит, прихватят обязательно.
До здания администрации топали ещё минут пятнадцать, я уже основательно устал, почти весь день в пути. Теперь в самый раз посидеть с кружкой чая, да поговорить с умным собеседником.
На здании висела табличка с надписью «Сельская управа с. Антоновка». Дверь в здание была открыта, но на входе, подобно Церберу, сидел секретарь. Или не секретарь, просто какой-то пожилой мужик с журналом, куда полагалось вписывать всех вошедших. Одет цивильно, в пиджаке и рубахе, только без галстука. Он поначалу хотел нас прогнать, но, увидев шкуру, немедленно смягчился и вынул из стола древний телефонный аппарат.
— Пётр Михалыч? Тут пришли двое. Ага, Стас Липков, да с ним ещё один. Тоже охотник, — он покосился на моё ружьё. — Так я и хотел их выгнать, но они шкуру принесли. Не знаю какую. Большая, чёрная. Пропустить немедленно? Принял, ждите. Со шкурой? Понял, сейчас.
Он положил трубку, а мы уставились на него.
— Идите наверх, со шкурой вместе, покажете голове, он скажет, что делать. Куда? Ружья-то сдайте.
Ружья мы отдали ему на сохранение, он немедленно убрал их в стенной шкаф. А мы поднялись на второй этаж, где на одной из дверей была надпись «Сельский голова Фокин П.М.». Из вежливости я дважды стукнул, потом открыл дверь и просунул голову.
— Разрешите?
— Да, конечно, проходите, — ответил мне худощавый молодой мужчина с короткой стрижкой и очками на носу. — Присаживайтесь, а шкуру на пол положите. Стас, привет.
— Здрасте, Пётр Михалыч, — поздоровался Стас, аккуратно сваливая свёрнутую шкуру на пол. Мы вот зверя убили, ну, то есть, он убил, а я шкуру снимал. За шкуру премия будет?
— Будет, конечно, я прямо сейчас деньги выдам, а шкуру ты сам отнесёшь в мастерскую, помнишь, где?
Голова без промедления открыл верхний ящик стола и вынул оттуда сначала журнал, а потом четыре денежные купюры, достоинством в пять рублей. Стас кинулся было сам, но, тут же устыдившись, отдал первенство мне.
Я не спеша прочитал запись в журнале, гласившую, что сдана шкура волколака, крупная, а в графе сумма указано «20 руб.» После этого купюры перекочевали ко мне, я немного повертел их в руках, посмотрел на номинал, разглядел водяные знаки и изображение какого-то пожилого мужика с бородой. В моей истории подобного персонажа не было, явно уже из новой истории. Немного подумав, я спросил:
— А за само убийство награда будет?
— Конечно, — кивнул головой Пётр Михалыч, — только не сразу. За сданные мат ценности я отвечаю, потому и плачу из средств района. А убийство волколака — это вопрос безопасности, тут пристава надо звать, он справку напишет, а уже по ней касса деньги выдаст.
— И долго это?
— Если пристав на месте, то сегодня оформим, а завтра с утра заплатим.
Облегчённо вздохнув, я протянул три бумажки из четырёх Стасу.
— Держи, твоя доля.
— Вот спасибо, — обрадовался он. — Пойдём, что ли?
— Нет, — я покачал головой, — ты иди, а мне нужно с начальством поговорить, дело у меня важное.
Подмигнув мне, Стас ухватил шкуру и через мгновение скрылся за дверью.
— Зря отпустил, — непринуждённо переходя на ты, сказал голова. — Там кабак работает, а Стас к алкоголю неравнодушен. Так-то ничего страшного, он не буйный, пусть пьёт, но через часок лучше его оттуда увести. У нас местным, кто на работе, не наливают, а он здесь не числится.
— Безработный, значит.
— Ни в коем случае, безработных у нас в принципе нет. Стас у себя в колхозе скотником работает. Только так работает, что… хорошо, если тридцать трудодней за сезон. Только староста закрывает больше, благодаря Стасу колхоз план по мясу перевыполняет, да и по шкурам тоже. Это ценные шкурки, вроде этой по отдельной цене сдают, а остальные, что корова, что лось. Стас, конечно, обалдуй, но обалдуй полезный. Вообще, зверя в лесах много, охота — подспорье великое, только оружия у людей почти нет. Дети птицу бьют из самострелов, а на крупного зверя не с чем ходить.
Тут он прервал монолог и посмотрел на меня.
— Так о чём поговорить-то хотел?
— Дело такое, — я замялся, соображая, как объяснить свою проблему так, чтобы сразу в дурдом не повезли. — Можно сначала пристава дождаться, ему тоже интересно будет?
— Можно и так, — согласился Фокин. — Я ведь вижу, что человек ты нездешний, стало быть, тебя регистрировать нужно, а это тоже его обязанность.
— Не только регистрировать, но и вообще, — я виновато опустил глаза. — Дело в том, что я провалился из прошлого. Из две тысячи двадцать первого года от Рождества Христова. Не знаю, какой это год у вас.
Пётр Михайлович резко с грохотом захлопнул журнал, потом снял очки и, сильно прищурившись, посмотрел на меня невооружённым взглядом.
Глава третья
— Феликс Нечаев, — представился пристав, сразу, как только переступил порог кабинета. Потом поздоровался с головой, снял фуражку, присел на стул и продолжил: — тутошний пристав, а у вас что за проблемы?
Пристав этот был фигурой колоритной. Возрастом чуть старше меня, к сорока ближе. Лицо простое, мужицкое, видно, что крестьянских кровей, чисто выбрит, а на голове большая залысина. Комплекции могучей, явно подковы гнёт одной рукой. Одет в синий китель из плотной ткани со стоячим воротником, фуражка тоже синяя, с непонятной кокардой. Штаны-галифе, снизу кожей обшиты, явно верхом часто ездит, а справа на ремне пистолет висит в кобуре, непонятной марки, но большой, с длинным стволом. Ещё были хромовые сапоги, что начищены до зеркального блеска. На мундире значков и шевронов нет, только погоны. Обычные, со звёздами, старший лейтенант.
— Да вот, человек пришёл, — указал на меня голова. — Охотник, волколака завалил, на пару со Стасом Липковым. Надо справку на премию выписать. Но это не всё.
— А что ещё? — деловито спросил пристав, вынимая из большой кожаной папки бланк на листе плотной бумаги.
Вместо ответа голова снял трубку с одного из двух телефонов, что стояли на столе и проговорил:
— Мария, принеси, пожалуйста, чаю. Три стакана. Сахар? Вазочку прихвати, мы сами добавим.
Положив трубку, он поднял глаза на полицейского и сообщил:
— Утверждает, что путешественник во времени. Что провалился из прошлого, из минус третьего года. Говорит, шёл по лесу, зайцев стрелял, а потом бац! Вместо зимы стало лето. И год нынешний. И знаешь, Феликс, что самое странное?
— Ну.
— Я ему верю.
— Объясни? — пристав написал несколько слов на бланке, поставил печать, которую вынул из кармана, потом расписался сам и дал расписаться мне.
— Смотри, форма на нём. Ты когда в последний раз такую видел?
— Никогда.
— А материал? Ты не стесняйся, потрогай. Но и это ещё не всё, — голова протянул полицейскому документ. — Вот, смотри, паспорт, самый настоящий, почти новый, я такие видел в музее. Год рождения смотри. Так, а вот дальше, телефон сотовый. Без малейшей царапины, даже заряжен ещё. Патроны к ружью пластиковые, таких не делали уже лет семьдесят.
— Это ни о чём не говорит, — тут же включил скептика пристав. — Паспорт и напечатать можно, а пластик и ткани синтетические у чистых делают. Сам-то он, вроде, не из них, но мог как-то разжиться. Например, с трупа. Так что перемещение во времени…