Полицейский-скептик вдруг замолчал на полуслове, так и оставшись сидеть с раскрытым ртом. Некоторое время молчали и мы, только через минуту Фокин осторожно спросил:
— Феликс, ты, часом, не подавился?
— Старый я совсем стал, — как-то совсем грустно проговорил полицейский. — Память подводит. Вроде всего чуть больше года прошло, а уже забыл.
— Чего забыл-то?
— Бумага из управления приходила. Мы с мужиками посмеялись, да положили под сукно, решили, что там, в столице, офицеры пьют на службе, а потом такие циркуляры выписывают.
— И что там?
— А там… там инструкция на случай, если вдруг объявится кто-то, кто скажет, что из прошлого прибыл. Точно, как здесь. Обращать внимание на одежду, на телефон, документы, если есть. А потом…
— Что? — с тревогой спросил я.
— Да ничего, задерживать, проводить первичный допрос и отправлять в столицу, да не в наше управление, а через них к контрразведке. Ещё доктору показать. Я так понимаю, что это не первый случай.
При слове «контрразведка» мне стало не по себе. Потом подумал, что вряд ли там настоящее гестапо, просто дело важное и конфиденциальности требует. А первичный опрос пускай проводят, я честно на все вопросы отвечу.
На стол лёг бланк, бледная копия, где с трудом можно было рассмотреть слова. Так, Фамилия Имя Отчество. Место проживания до того, как. Год рождения, образование. Семейное положение. Специальность. Место работы. Служба в армии, род войск, звание, военная специальность. И ещё некоторое количество пустого места, где я мог о себе изложить всё, что захочу. На заполнение ушло минут двадцать, в течение которых дверь отворилась, вошла девушка лет двадцати, видимо, та самая Мария, которая поставила на стол поднос с тремя стаканами чая, гранёными в красивых металлических подстаканниках, ещё там стояла вазочка с сахаром, и лежали три чайные ложки.
Пристав взял лист в руки, некоторое время читал текст, потом уточнил:
— В институте преподавали? А какой предмет?
— Историю государства и права, я вообще во многих местах преподавал и разные предметы, образования у меня два, историк и юрист.
— Насчёт армии непонятно. Это что, комендантская рота?
— Спортрота, — объяснил я. — Есть такие солдаты, которые в армии только и делают, что тренируются и на соревнованиях выступают.
— А вы, простите, спортсмен?
— Боксировал хорошо в молодости, сейчас уже бросил.
— Ясно, — пристав сделал пометку на том же листе. — То есть, в военном деле мало понимаете?
— Стрелять умею, строем ходить и противогаз надевать.
Снова короткая пометка.
— А с женой почему развелись?
— Личное, но, если честно, она другого нашла, потом разошлась с ним, может быть, мы бы и сошлись обратно, но…
— Понятно, а супруга где проживала?
Я назвал адрес. Пристав некоторое время молчал, потом я спросил:
— Скажите, а есть какие-то сведения…
— Практически нет, — грустно сказал он. — Часть архивов погибла, но не буду вас обнадёживать, скорее всего, ваши жена и сын сгорели в огне ядерного взрыва.
Желание спрашивать пропало, вообще все желания разом отпали.
— А доктору зачем?
— Анализ крови, который потом тоже в столицу нужно отправить. Что-то там, в крови, важное, я так понял, что у нас после всех потрясений, анализ один, а у вас, нетронутых, другой. Подтвердить, так сказать, алгеброй гармонию.
Фокин взял трубку и с третьей попытки вызвонил местного врача. Велел ему захватить всё, что требуется для забора анализа и бегом бежать в административное здание. Потом снова позвонил, на этот раз некой Валентине Семёновне, которую тоже позвал на беседу. На мой вопросительный взгляд он ответил:
— Учительница, одна из лучших, историю и географию преподаёт.
— А она зачем?
— Есть мнение, что у тебя вопросы будут. Тебе ведь интересно узнать, куда ты попал?
— Само собой, только я бы и подождать мог, у вас наверно других дел хватает.
— Дел хватает, — согласился Фокин. — Вот только не каждый день люди из прошлого к нам приходят. Да ещё грамотные. У нас вообще людей не хватает катастрофически, а грамотных и подавно. Мы, я и Феликс Петрович, просветим насчёт государственного устройства, а Валентина Семёновна расскажет, как к такому пришли.
Я молча отхлебнул чай. А ведь чай. Кажется, китайский. Не самый лучший, но чай. А до Китая отсюда…
Скоро прибыли все нужные люди. Врач оказался полноватым мужиком лет сорока, совершенно седой и с опухшим лицом. При этом он, впрочем, был весьма бодрым и разговорчивым. Называть его предложил Климом, просто Клим, без отчества. Немедленно раскрыв саквояж, он извлёк блестящую стальную коробку, а уже из неё достал стерильный шприц, старого образца, стеклянный, вату и пузырёк спирта.
— Закатай рукав, — велел он, теперь кулаком поработай.
Пока врач высасывал из меня кровь старинного вида стеклянным шприцем, Валентина Семёновна присела поближе и приготовилась рассказывать. Это была высокая худая женщина с длинными чёрными волосами, заплетёнными в косу, как и положено в огромных очках, не очень, правда, мощных. Лет ей было от сорока пяти до пятидесяти, но, как ни странно, кое-какую привлекательность сохранила. Одета в тёмно-синее платье из плотной ткани, а на плечи наброшен серый пиджак. Из-под платья торчат голые коленки. Косметики и украшений нет совсем, даже серьги не носит.
— Мне уже сказали, что у вас произошло, признаюсь, верится в такое с трудом, но вам явно нужна помощь, — голос был приятный, если бы я был её учеником, слушал бы каждое слово. — Думаю, будет лучше, если бы вы задавали вопросы, а мы на них отвечали.
— Хорошо, — согласился я, — политинформация не помешает, начнём с простого: какой сейчас год?
— Вас, я думаю, интересует дата от Рождества Христова? — уточнила Валентина Семёновна. — Две тысячи сто восемьдесят второй, тринадцатое мая.
— А вы считаете от конца всего? — уточнил я.
— Именно так, в две тысячи двадцать четвёртом году случился Конец Света. Эта дата куда важнее древнего религиозного праздника, решено было считать от неё.
— А как выглядел БП?
— Простите?
— Конец Света, — поправился я, вряд ли учительница из будущего знает похабные сокращения. — Что случилось? Война?
— Да, ядерная война, разрушение городов, коммуникаций, части заводов, мостов, дорог, словом, всего, что делает человеческое общество цивилизованным.
— А кто победил? — спросил я, но тут же поправился, — вернее, кто с кем воевал?
— А вот тут было непонятно, конфликт изначально был между нашей страной и блоком НАТО, вот только очень быстро случилось так, что в войну эту были втянуты почти все страны мира. Война была странной, страдали не столько военные, сколько гражданские объекты.
— Это всегда так, — я равнодушно пожал плечами. — А чем кончилось?
— Кончилось тем, что человечество откатилось в каменный век, — ответил за учительницу Феликс.
— Не в каменный век, разумеется, поправила она, — в Средневековье с некоторыми отличиями. Результат был примерно следующий: после обмена ядерными ударами, многократного, в течение нескольких недель, население Земли сократилось с восьми миллиардов, до полутора-двух.
— Неслабо, — удивлённо произнёс я, в моём понимании возможности ядерного оружия были куда скромнее.
— Больше всего досталось Китаю и Индии, — продолжила учительница. — Там потери населения составили примерно девяносто пять процентов.
— А Китай с Индией на чьей стороне были? — спросил я, снова удивившись.
— В том-то и дело, что ни на чьей, если только в процессе успели подключиться к одной из сторон конфликта, или имели какое-то тайное соглашение. Но удар, нанесённый по ним, был чудовищным. Ядерным оружием никто не ограничивался, в ход пошли химия и боевые штаммы, в том числе самые примитивные, вроде бубонной чумы. Вакцинация легко решила бы проблему, да только системы здравоохранения уже не осталось. Тех, кто выжил после такого, добил голод, поскольку разрушенная инфраструктура не могла прокормить даже такое количество.
— Просто там население большое, — уверенно сказал Феликс. — Было большое.
— Именно, — Валентина Семёновна уверенно кивнула. — Уже потом, когда мы узнали о целях войны, всё встало на свои места.
— И что это были за цели?
— А вы не догадываетесь? — она невесело усмехнулась. — Разрушение мира. Те, кто решал судьбы мира, те, кто работал на них, те, кто их (именно их) защищал, не пострадали. Более того, как оказалось, вся война была гнусным договорняком между сильными мира сего. Возможно, те, кто вёл войну, водил самолёты, нацеливал ракеты, высаживался на вражеской территории, — все они верили, что защищают Родину. Вот только президенты, министры, депутаты, генералы и полковники, а также просто большие люди избежали общей участи.
— Они всё это и устроили, — скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал я.
— Планы такие имелись давно, что именно послужило спусковым крючком, нам неведомо. Но вся элита, по крайней мере, западная, исчезла прямо перед войной. Исчезли и многие специалисты, инженеры, учёные, деятели искусства. Масса научных лабораторий также была закрыта, а оборудование и сотрудники исчезли в неизвестном направлении.
Я потихоньку начинал складывать в голове пазл мироустройства.
— Были и другие странности, например, при бомбардировках, уничтожавших в первую очередь города, не пострадали месторождения ценных ресурсов, добывающие предприятия, некоторые порты. Это говорило о том, что кому-то они пока нужны.
— И когда же стало ясно, что произошло на самом деле?
— Примерно через год. Зима тогда была неожиданно холодной, не ядерный апокалипсис с ледниковым периодом, просто очень холодная и долгая зима. Холод и голод убили многих. На руинах бывшей России бродили последние отряды солдат, что так и не добрались до врага, они мародёрствовали, грабили, убивали. А ещё сражались между собой, от прежнего мира осталось много оружия. Артиллерия, вертолёты, танки. Враг далеко, до него не добраться, да и не было уже настоящего врага, США и Европа точно так же лежали в руинах, разве что положение выживших облегчалось более тёплым климатом. До врага не добраться, а сосед — вот он, у него есть то, чего нет у тебя. Началась гражданская война. На территории России образовалось полтора десятка правительств, каждое из которых объявляло себя единственно законным. Первым делом каждый новый президент отправлялся нагибать соседей. Лет через десять таких войн наступила окончательная деградация. Войны сошли на нет, просто закончились запасы снарядов и патронов, закончилось горючее для танков, да и люди, собственно, закончились. Оставшееся к две тысячи тридцать пятому году население России оценивалось в три-четыре миллиона человек. Не стало еды, и некому было её производить, начались болезни, мор, людоедство.