[473]: очевидно, что эта «беспристрастность» неявно противопоставляется утилитаризму тех, кто, прикрываясь ответственностью интеллектуала, пытается заставить искусство и мысль служить несвойственным для них целям. В 30-е годы на «защиту культуры» встают интеллектуалы-антифашисты (в основной своей массе из круга «НРФ») во главе с Андре Жидом и Роменом Ролланом, в то время как правые интеллектуалы-неопацифисты, среди которых немало академиков, становятся на защиту «западной цивилизации» в этом отношении солидаризируются с фашистскими режимами[474]. Наконец, в период оккупации против интеллектуалов-коллаборационистов и вишистов, которые пытаются поставить литературу на службу ценностям «Национальной революции», на защиту свободы (в том числе и свободы выражения) поднимаются представители автономного полюса, активно противодействуя оккупантам и режиму Виши, в то время как практика литературной контрабанды (использование кодированного языка) и подполья усиливает подрывной характер литературы[475].
С наступлением Освобождения антиномия между «ответственностью» и «свободой», восходившая к Полю Бурже и структурировавшая интеллектуальные дебаты, была преодолена. В этот поворотный момент литературной эволюции появляется независимая левая литература, которая становится полноправным деятелем в области идеологического производства, обеспечивая позицию «интеллектуала» в ее преемственности с дрейфусарским и антифашистским направлениями литературной эволюции, с которыми она себя связывает, не ограничиваясь отныне какими-то конкретными выступлениями в отношении вполне определенных политических задач текущего момента. Отныне она играет роль первого плана в определении и кодификации идеологического размежевания на правых и левых.
Антиномия между «ответственностью» и «свободой» преодолевается благодаря писательскому Сопротивлению, когда оно берет на вооружение национальный морализм, который с конца XIX века находился в арсенале правых националистов (для писателей-сопротивленцев защита родины равнозначна защите свободы). Возрождая изначальный юридический смысл понятия «ответственность», послевоенные «чистки» — в частности, смертный приговор Роберу Бразийяку — открывают период жестокого противоборства между сторонниками снисхождения и приверженцами непримиримости. В этом противоборстве, на основе которого происходит реструктуризация послевоенного интеллектуального поля, находит выражение конкурентная борьба нового литературного поколения, вышедшего из рядов Сопротивления (Сартр, Камю, Веркор) со старшими собратьями по перу (Полан, Мориак, Дюамель). Оно совпадает также с политическим размежеванием левых и правых. В противовес идее всецелой ответственности писателя, посредством которой новички пытаются утвердиться на литературном поле, их старшие собратья выдвигают право на ошибку или идею о каких-то пределах ответственности.
Работу по переопределению и теоретизации понятия ответственности берет на себя Ж.-П. Сартр, который, оставаясь в рамках экзистенциалистской философии, отделяет это понятие от национального морализма, с которым оно было связано исторически, и основывает его на своей концепции свободы. Заявляя, что сам акт письма возлагает на писателя определенные обязательства и предопределяет, что писатель «раз и навсегда в ответе за человеческую свободу»[476], Сартр доводит до предела склонность писателей превращать собственное профессиональное кредо в основу общечеловеческих ценностей; в то же время он делает упор на принципе независимости писателя, противопоставляя его той партийности интеллектуалов, которую в это время исповедуют Луи Арагон и Поль Элюар. Эта концепция, на которой основывается его теория «ангажированной литературы» и которую он увязывает, с одной стороны, с позицией Эмиля Золя, выступавшего в защиту капитана Дрейфуса, с другой — с интеллектуальным Сопротивлением во время войны, определяет его собственную позицию, которую начиная с 1945 года занимает он сам, а также возглавляемый им журнал[477]. Несмотря на то что «Тан модерн» начинает выходить в издательстве «Галлимар» вместо канувшего в лету «НРФ», и это событие наглядно отражает смену парадигмы на символически господствующем полюсе литературного поля, переход от идеи «чистого искусства» к «ангажированной литературе», — нельзя не согласиться с Андре Бийи, когда он усматривает в «блистательном возвышении» Сартра результат победы Левого берега над Правым берегом и триумфа «духа НРФ» над «академизмом»[478]. Эта смена парадигмы открывает дорогу независимой от политических партий левой литературе, играющей роль в определении и разработке левых ценностей, на которые не влияют внутрипартийные подразделения. Несмотря на то что попытка Сартра создать совместно с Давидом Руссе политическую партию интеллектуалов (Революционно-демократическое объединение) окончилась неудачей и сам он в период «холодной войны» занял позицию попутчика коммунистов, ему удалось сохранять независимость своей позиции, действовать в политическом пространстве и не растерять этот престиж, который приобрела благодаря ему фигура ангажированного писателя. Воплощая собой то, что Пьер Бурдье назвал «тотальным интеллектуалом»[479], Жан-Поль Сартр сумел превратить образ левого писателя в парадигматическую фигуру интеллектуала, причем в то самое время, когда новая поляризация литературного поля, спровоцированная «холодной войной», — во многом совпадавшая с расслоением на «снисходительных» и «непримиримых» в кампании послевоенных чисток, — как никогда раньше благоприятствовала укреплению оппозиции правые/левые.
В самом деле, никогда прежде мир литературы не был так радикально разделен в политическом плане. Так называемый «прогрессивный» лагерь, объединяющий как коммунистов, так и некоммунистов, был представлен Национальным комитетом писателей (НКП), институцией, восходившей к Сопротивлению, и такими изданиями, как «Леттр франсез», «Нувель критик», «Тан модерн» и «Эспри». В 1947 году писатели-коммунисты открывают кампанию против засилья популярной американской литературы и возвращения на книжный рынок книг писателей-коллаборационистов. Эльза Триоле, которая закладывает теоретические основы распространения прогрессивной литературы, в марте 1948 году на одной из конференций НКП высказывает сожаление по поводу отсутствия «боевой критики» в «прогрессивном» лагере:
Левые интеллектуалы не понимают, что любая книга — это оружие, которое может быть за нас или против нас.
Боевой критике наших противников мы противопоставляем такую критику, которая отстаивает честь судить о книге лишь по ее художественным качествам. У нас говорят: «Эта книга принадлежит перу писателя большого таланта, таланта пагубного, но тем не менее таланта […]».
В том, что касается суждений о талантах и художественных достоинствах, левые интеллектуалы принимают тезис противника и не верят в ценность нашей литературы[480].
Противники левых печатаются в «Фигаро литтерер», «Табль ронд», на смену которому с 1953 года приходит «Паризьен», в то время как в лагере крайне правых, вишистов и коллаборационистов происходит реорганизация, сначала незаметно, а затем, с 1948 года, и открыто. То, что морализм был перенят прогрессивными писателями, вызывает ответную реакцию со стороны правых писателей, которые провозглашают себя сторонниками искусства для искусства и отстаивают теперь уже «безответственность» писателя. На стороне правых — выдающиеся писатели нового поколения, прозванные «гусарами» (Жак Лоран, Роже Нимье, Антуан Блонден). Выбрав мишенью символически доминирующую фигуру Сартра, они во имя искусства для искусства разоблачают в нем наследника пропагандистской литературы в духе Поля Бурже и его университетского академизма[481]. В ответ «Тан модерн» причисляет «гусаров» к «фашистской» тенденции[482]. Даже не заходя так далеко, можно уже отметить сугубо формальный характер этой попытки воскресить принцип искусства для искусства, который выбран, собственно, для того, чтобы снять вину с писателей-коллаборационистов, осужденных во время чисток. При этом ему противоречит как весьма ангажированная публицистика «гусаров», так и их сочинения, идеологическое послание которых — реабилитация писателей-коллаборационистов и режима Виши — не очень трудно расшифровать; искусству для искусства противоречит и сам выбор жанра: предпочтение отдается здесь историческому роману[483].
Противостояние между двумя лагерями достигает кульминационной точки в 1955 году, в условиях парламентского кризиса левых и подъема пужадизма, способствуя более четкому идеологическому размежеванию на правых и левых. В марте 1955 года «Тан модерн» выпускает номер «Левые», пытаясь разобраться в различных раздениях левого движения (в частности, между СФИО[484] и ФКП) и призвать интеллектуалов к новому Народному фронту. А также подтвердить актуальность категорий правого и левого, выступая против весьма ощутимой — особенно со стороны правых — тенденции отрицать их. Настаивая на относительности понятий правого и левого, Клод Ланзманн выдвигает идею, что левые, воплощая отрицание, неприятие, утверждаются не иначе как определяя правых, конституируя правых в качестве антагонистов[485]. По этой же причине номер открывался большой статьей Симоны де Бовуар под названием «Правая мысль сегодня»