– Она обожает и сцену, и клинки, – ответил Локк.
– Вы с ней обручены? – спросил Булидаци.
Локка охватило неистовое желание вскочить, отхлестать барона по щекам, схватить за волосы и ткнуть лицом в бильярдный стол, чтобы бароновы зубы избороздили зеленое сукно уродливыми рваными полосами… Впрочем, рассудок и осмотрительность, будто окатив Локка ведром ледяной воды, вовремя остудили пылкие чувства и услужливо подсказали, что Булидаци его, скорее всего, убьет, причем не без помощи Сабеты, и что в данном случае ревность – не подспорье, а весьма нежелательная помеха в дальнейших проделках Благородных Каналий.
– Нет, что вы! – с напускным спокойствием сказал он. – Я… гм, я с детства помолвлен с другой… И женюсь, как только она достигнет совершеннолетия.
– А Верена? – не унимался Булидаци.
В неуемном воображении Локка, которое по-прежнему отказывалось подчиняться доводам рассудка, Жан Таннен ворвался в особняк, сгреб Булидаци в охапку, швырнул его на бильярдный стол и… О многострадальный бильярдный стол, он-то чем заслужил такое жестокое обращение?! И вообще, ясно же, что ничего подобного не произойдет!
– Верена… ни с кем не помолвлена, – процедил Локк ненавистные слова. – Видите ли, дед и ее отец полагают, что… смею заметить, весьма справедливо… что скоропалительных решений в данном случае принимать не стоит. Сами понимаете, выгодный брачный союз требует зрелого размышления…
– О, благодарю вас! – воскликнул барон. – Ваши слова меня осчастливили! Какие превосходные известия… Ах, Лукацо! Вы не подумайте, я не выскочка… деньги и титулы меня не волнуют. Я отпрыск древнего и благородного семейства, мои имения приносят доход… В Эспаре меня считают… завидным женихом.
– Безусловно, – медленно ответил Локк. – Хотя, разумеется, все целиком и полностью зависит от желания Верены и согласия графа Черного Копья.
– Ну да, конечно… Согласие родных и желание Верены… – Булидаци взъерошил шевелюру и взволнованно дернул концы белоснежного шейного платка. – Лукацо, я… я готов удовлетворить вашу просьбу. Завтра я отзову свою жалобу, объявлю, что прощаю Монкрейну его дерзость и оплачу все его долги. Надеюсь, вам удастся его приструнить. А взамен я прошу вас только об одном…
– Все, что угодно, – вздохнул Локк.
– Помогите мне, – взмолился Булидаци. – Помогите мне убедить Верену в моих благородных намерениях. Подскажите, как себя вести, чтобы ей понравиться. Замолвите за меня доброе слово…
– Если Монкрейна освободят…
– Завтра же! – с горячностью воскликнул Булидаци. – Из Плакучей Башни он выйдет завтра же.
– Тогда конечно, – негромко произнес Локк, мысленно представляя, как Булидаци проламывает головой бильярдный стол. – Я вам помогу, друг мой.
Глава 7Пятилетняя игра: Ответный ход
Жан, да что с нами происходит?! Она нас вокруг пальца обвела, как последних лохов! – Локк, потирая глаза, сначала ощутил, что живот ноет от голода, а потом – что ноги ноют от… – О боги, а это что такое?!
На тощих бледных лодыжках красовались широкие железные кольца, каждое весом фунтов по пять, не меньше.
– А это – чтобы тебе не взбрело в голову заплыв устроить, к берегу, – вздохнул Жан. – Очень мило с ее стороны, правда? Тебе под цвет глаз.
– Решеток на окнах ей недостаточно? О всевышние боги, мой желудок меня сейчас сожрет изнутри! – простонал Локк и огляделся.
От роскошной каюты, убранной шелками и мягкими подушками, обставленной со всевозможным изяществом и ярко озаренной светильниками, не отказался бы сам герцог Каморрский. На стене рядом с койкой Жана виднелась полка, заваленная книгами и свитками.
– Ты погляди, что она нам приготовила! – Жан швырнул Локку томик в кожаном переплете с золотым тиснением на обложке:
– Да, у нашей красотки яду на десяток рек хватит, – негромко заметил Локк, отложив книгу.
– Как она тебя опоила? – спросил Жан.
– Самым постыдным образом.
В дверь каюты постучали, и на пороге возник незнакомец – худощавый, длинноногий и узколицый, с кожей, продубленной солнцем и ветрами.
– Доброго вам утречка, господа хорошие, – поздоровался он, выговаривая слова на веррарский манер. – Добро пожаловать на борт «Волантеновой решимости». Зовут меня Солий Волантен, рад вам служить, – впрочем, на моем корабле и служить-то больше некому, только вам двоим, гости дорогие.
– Если вы немедленно вернете нас на берег, мы вам заплатим вдвое больше, – заявил Локк.
– Ах, господин Лазари, наша общая знакомая меня предупредила, что вы именно это первым делом и предложите.
Локк, хрустнув пальцами, только зыркнул исподлобья и ничего не ответил; хорошо хоть Сабета не назвала их настоящих имен, но сейчас он не испытывал к ней ни малейшей благодарности.
– И если честно, я с ней совершенно согласен, – продолжил Волантен. – Лучше вести дела с теми, кто свободой наслаждается, чем с теми, кто в кандалы закован.
– Втрое больше, – не унимался Локк.
– А тот, кто откажется от щедрого вознаграждения и соблазнится обещаниями узников, недостоин зваться капитаном корабля, – добавил Волантен.
– Ну, раз ты такой честный, хоть бы сухарем угостил, что ли… – буркнул Локк.
– Вот кстати, наша общая знакомая и об этом тоже предупреждала – мол, что вы как проснетесь, так есть попросите, – улыбнулся Волантен и скрестил руки на груди. – А угощать вас сегодня будут не сухарями, а свежим перечным хлебом, жареным гусем, начиненным оливками в меду, и озерными лягушками, тушенными в бренди со сливками.
– Гм, по голове меня вроде не били… Может, мне это все снится? Вот только сон какой-то дурацкий, – пробормотал Локк.
– Это не сон, друг мой. Наша общая знакомая такого искусного повара нам прислала, что, если бы мне мужчины нравились, я бы его сам с заката до рассвета ублажал. Не желаете ли по верхней палубе прогуляться, свежим озерным воздухом подышать? А заодно я вам объясню, что к чему. Ах, как же вам повезло!
Корабль оказался двухмачтовым бригом с прочной оснасткой и парусами. На палубе выстроились человек двадцать матросов, по большей части жилистых, загорелых, привычных к морю, среди которых резко выделялись тяжеловесные бледные охранники, явно нанятые для этого плавания.
– Путешествие нас ждет наиприятнейшее, – заявил Волантен. – Сначала на запад, к реке Кавендрия, а уж по ней выйдем в море, ну а через месяц неторопливо повернем назад, в Картен. А вы, господа, будете прохлаждаться в роскошной каюте, книжки читать, разнообразными яствами лакомиться. А уж вином мы запаслись воистину королевским! От вас требуется только одно – примерное поведение.
– Если немедленно повернете к берегу – каждому заплачу втрое больше положенного! – выкрикнул Локк. – За два дня, а не за два месяца работы!
– Сударь, как вам не стыдно! – насупился Волантен. – Я же ясно сказал – примерное поведение. А то и в трюм недолго угодить. Выбор у вас невелик: либо в роскоши и довольстве, либо в темном трюме на хлебе и воде. Жизни вашей ничто не угрожает, а вот свободу легко ограничить.
– А кандалы зачем? – спросил Локк.
– Так ведь это ради вашего же блага, чтобы от соблазна удержать, – ответил Волантен.
– Тьфу ты! – фыркнул Локк. – Кстати, где обещанная еда?!
– Господа, извинения много тысяч! – По трапу с нижней палубы поднимался светлокожий, светловолосый человек в перепачканной холщовой рубахе, держа в руках серебряный поднос с железной супницей и буханками хлеба. – Яства приготовить!
– Ваш хваленый повар – вадранец? – изумился Жан.
– Я и сам удивляюсь, – кивнул Волантен. – Но вы не беспокойтесь, Адальрика лучшие талишемские повара обучали, он свое дело знает.
– Я варить устрицов и соус из эль, – объявил повар, протягивая Локку поднос.
От запахов еды и свежего хлеба у Локка закружилась голова, будто от удара в челюсть.
– Что ж, предлагаю возобновить обсуждение через полчаса, – буркнул он.
– Вы, главное, моих матросов подкупить не пытайтесь, и все будет хорошо, гости дорогие, – еще раз напомнил Волантен.
Прошел день, за ним другой, и Локк наконец-то осознал, что оказался в самой роскошной – и самой невыносимой тюрьме на свете.
Еда и в самом деле была вкуснейшей, эль – свежим, вино – отменным, а любая прихоть гостей исполнялась немедленно.
– Должно быть, матросам заплатили так щедро, что на всю жизнь их обеспечили, – заявил Жан за обедом на второй день. – Что скажете, ребята? У вас ведь золота полные карманы, или я не прав?
Завтракать, обедать и ужинать Локку и Жану приходилось в присутствии как минимум четырех матросов – обходительных, молчаливых и бдительных. Зоркие стражи пересчитывали столовые приборы и собирали все кости и объедки; Локк запросто мог бы кое-что прикарманить, но это ничего бы не изменило. Постельное белье перетряхивали и каждый день меняли, а каюту тщательно обыскивали. На время обыска Локка с Жаном выводили на палубу, но в распахнутую дверь каюты видно было, как перелистывают каждую книгу, разворачивают каждый свиток, просматривают сундуки, проверяют подвесные койки и скрупулезно осматривают половицы. Затем все раскладывали по своим местам, и каюта принимала первозданный вид. Спрятать в ней что-либо было невозможно.
Ежедневному обыску подвергались и сами Локк с Жаном, а обувь им носить не позволялось. Ничего из личных вещей им не оставили, но на третий день Локк с удивлением заметил в руках Жана прядь волос Эзри, туго перевитую сыромятным шнуром.
– Мы с Сабетой… гм, побеседовали, после того как ее люди мне бока намяли, – признался Жан. – Она согласилась, что есть вещи, с которыми расставаться нельзя.
– А больше она ничего не сказала? Про меня… или для меня?
– По-видимому, она сказала все, что хотела. Считай, что этот корабль – ее прощальное послание.