– Всенепременно, – ответила Сабета.
– А если я еще кому-нибудь понадоблюсь, отправьте их в мои апартаменты. Гостей буду встречать нагишом.
К полудню солнце скрылось за тяжелыми тучами, и изнурительный, мозгоплавящий зной сменился жаркой, ленивой истомой. Грязевые хляби внутреннего дворика – последнее пристанище непросыхавшего Сильвана Оливиоса Андрассия – подсохли ломкой коркой, хрустевшей под ногами ошеломленных актеров труппы Монкрейна и Булидаци.
Благородные Канальи уселись все вместе; впрочем, Кало и Галдо, с темными кругами под осоловелыми глазами, отказывались сидеть рядом, а потому устроились с противоположных боков, разделенные Локком, Жаном и Сабетой.
Алондо лениво листал потрепанную копию «Республики воров». Сабета отыскала десяток рукописей, все разного размера и толщины, переписанные разными почерками. На некоторых виднелись пометки «Труппа Монкрейна» или «Переписано для Дж. Монкрейна», а остальные некогда принадлежали другим труппам; на задней обложке одной копии красовалась надпись «Труппа Басанти».
Протрезвевший – то есть в данную минуту не пьющий – Сильван уселся рядом с Дженорой. Родственник Алондо, скрестив руки на груди, оперся о стену.
Локк, оглядев присутствующих, вздохнул – вот она, вся труппа.
– Приветствую, друзья! – Монкрейн, в сером дублете и черных панталонах, выглядел почти прилично. – Итак, давайте-ка выясним, кто из великих исторических личностей присутствует среди нас, а кого придется заманивать к нам всеми правдами и неправдами. Эй ты!
– Я, сударь? – встрепенулся родственник Алондо.
– Да, ты! Ты кто такой? Тоже из Каморра?
– О всевышние боги! Нет, что вы, сударь. Я Алондов родич буду.
– А имя у тебя есть?
– А как же! Эшекхар Курлин к вашим услугам, сударь. Только меня все зовут Эшак.
– Оно и видно. Ты актер?
– Ой, нет, сударь! Я конюх.
– А зачем ты сюда прокрался? Наши секреты выведывать?
– Нет-нет, сударь! Я хочу, чтобы меня на сцене убили.
– Ну, для этого сцена не нужна. Иди сюда, я твое желание исполню.
– Он нам помог лошадей выгодно сбыть, а в обмен попросил какую-нибудь крохотную роль, – пояснил Жан.
– Ах, у нас поклонник завелся?! – воскликнул Монкрейн. – Что ж, я с удовольствием тебя на сцене убью. Может быть, даже не взаправду.
– Благодарствую, сударь.
– Так, а теперь нам нужен Аурин, – продолжил Монкрейн. – Аурин – юноша из Терим-Пеля, добрый, но не уверенный в своих силах. Единственный сын императора, наследник престола. Как я погляжу, молодых людей в труппе с избытком, есть из кого выбирать. Устроим состязания. А еще требуется Амадина…
– Ой, погодите гульфиками мериться, – вмешался Кало. – Простите, что перебиваю. Мне тут любопытно стало, где мы это представление давать будем. У Басанти свой театр есть, а у нас что?
– Ты – один из братьев Асино? – уточнил Монкрейн.
– Джакомо Асино.
– Раз ты не местный, то, разумеется, не слыхал о театре «Старая жемчужина», построенном по велению какого-то графа…
– Полдариса Справедливого, – пробормотал Сильван.
– По велению графа Полдариса Справедливого, который завещал его в дар жителям Эспары, – продолжил Монкрейн. – Так что этому великолепному каменному амфитеатру лет двести будет.
– Сто восемьдесят восемь, – поправил его Сильван.
– Прошу прощения, Сильван, в отличие от тебя, я при его строительстве не присутствовал. Так вот, Джакомо, заплатив церемониймейстеру графини небольшую мзду, мы получим театр в свое полное распоряжение.
– А зачем Басанти свой собственный театр понадобился?
– «Старая жемчужина» – вполне достойное место для наших спектаклей, – заявил Монкрейн. – Басанти свой театр построил из тщеславия и бахвальства, а не для того, чтобы деньги загребать.
– Ну да, дельцы так всегда и поступают – тратят деньги на новые постройки, хотя вполне могут воспользоваться тем, что имеется, – ухмыльнулся Кало.
– Знаешь, даже если бы театр Басанти собачье дерьмо в платину превращал, а посетителей «Старой жемчужины» проказа поражала, нам все равно деваться некуда. Наш спектакль пройдет именно там. На поиски другой сцены у нас нет ни времени, ни денег.
– Правда, что ли? Ну, что проказа поразит? – спросил Галдо.
– Лизнешь сцену – узнаешь. Так, обсуждаем Амадину. Амадина – воровка, хотя в империи царит мир и благоденствие. Воры и разбойники обосновались в древних катакомбах Терим-Пеля, насмехаются над добропорядочными горожанами, над императором и его вельможами. Свою шайку воры дерзко назвали республикой, а правит ими Амадина.
– Вот ты ее и сыграй, Джасмер, – издевательски предложил Сильван. – Дженора тебе роскошное платье сошьет, тебе юбки очень подойдут.
– Амадину сыграет Верена, – отрезал Монкрейн. – Не знаю, заметил ли ты, Сильван, что в труппе сисек не хватает. У тебя самого грудь хоть и пышнее, но вот зрители вряд ли сочтут ее соблазнительной. А поскольку прежняя Амадина нас покинула, то… В общем, это – роль Верены.
Сабета удовлетворенно кивнула.
– А сейчас пусть каждый возьмет копию пиесы и хорошенько с ней ознакомится. Ставить спектакль – все равно что девственникам постигать науку любовных утех: приходится возиться ощупью, пыхтя, ошибаясь и запинаясь до тех пор, пока все не попадет в нужные места.
Локка окатило жаром, хотя солнце не выглядывало из-за туч.
– Итак, Аурин влюбляется в Амадину, что, разумеется, создает массу всяческих сложностей и неудобств. Чтобы поглядеть на эту душещипательную и трагическую историю, зрители с готовностью вывернут карманы и осыплют нас деньгами, – продолжил Монкрейн. – Но сперва надо поработать над текстом… кое-что подсократить, сделать его напряженнее и острее. Для начала избавимся от некоторых действующих лиц. По-моему, вполне можно обойтись без вельможи Маролия и шутовских воров Добряка и Дергуна.
– Разумеется, – сказал Сильван. – Смелое решение, особенно если учесть, что наши Маролий, Добряк и Дергун переметнулись к Басанти, как только ты придумал себе новое развлечение и начал оскорблять благородных особ.
– Благодарю за своевременное напоминание, Андрассий, – пробурчал Монкрейн. – Тебе еще представится случай меня унизить. Умоляю, не растрать свои колкости за один день. А теперь, второй брат Асино…
– Меня зовут Кастелано, – сказал Галдо, зевая.
– Встань, Кастелано. Погоди, ты грамоте обучен? Надеюсь, вы все читать умеете?!
– Грамота – это когда картинки мелом рисуют или когда палкой по барабану бьют? – спросил Галдо. – А то я всегда путаю.
Монкрейн недовольно поморщился, но продолжил:
– Действие начинается с того, что на сцену выходит Хор – это первый персонаж, которого видят зрители. Итак, на сцену выходит Хор. Кастелано, начинай.
– Мм… – замычал Галдо, глядя в рукопись.
– Ты что, рехнулся, болван? – завопил Монкрейн. – Чего ты мычишь, если у тебя текст перед глазами? Вот попробуй только замычать перед пятью сотнями человек в зале, в тебя тут же вонючие пьянчужки из первых рядов чем-нибудь тяжелым запустят. Зрители такого не прощают.
Галдо кашлянул и начал читать вслух:
Очами истины не увидать,
ушами голос правды не услышать.
Презренные воришки, наши чувства
крадут пленительное волшебство,
нашептывая нашему рассудку,
что сцена – деревянные подмостки,
герои – прах и пыль былых веков
их славные деянья поглотила…
– Не так, – остановил его Джасмер.
– Что – не так?
– Ты бубнишь, а не декламируешь. Хор – персонаж из плоти и крови. Он не строчки из книги читает, а размышляет о своей миссии.
– Как скажете, – буркнул Галдо.
– Садись, – велел Монкрейн. – А теперь второй Асино… Встань, кому говорят! У тебя получится лучше, чем у брата?
– А вы у его подружек спросите, – ухмыльнулся Кало.
– Что ж, начинай.
Кало встал, расправил плечи, выкатил грудь и громко, с выражением прочел те же строки, упирая на отдельные слова:
Очами истины не увидать,
ушами голос правды не услышать.
Презренные воришки, наши чувства…
– Достаточно, – сказал Джасмер. – Намного лучше. Ритм ты чувствуешь, нужные слова выделяешь, в общем, декламируешь неплохо, но без души, читаешь, как по книге.
– Так ведь оно в книге и написано, – буркнул Кало.
– Но это же человек произносит, понимаешь?! Человек из плоти и крови! – воскликнул Монкрейн. – Он не просто написанное читает, он… Ну вот за что, по-твоему, зрители деньги платят? Чтобы им со сцены вслух читали?
– Ага, потому что они сами читать не умеют, – съязвил Галдо.
– Встань, Кастелано. Погоди, Джакомо, не садись. Вы мне оба нужны. Я сейчас все объясню, доходчиво, чтобы даже каморрским остолопам понятно стало. Кастелано, подойди к брату. Текст перед глазами держи. А теперь представь, что ты на брата сердит. Потому что он, болван, не понимает, о чем говорится в пиесе. А ты ему растолкуй! – Монкрейн повысил голос. – Как последнему тупице! Покажи ему, что эти слова значат.
– Очами истины не увидать… – Галдо с негодованием взмахнул рукой, сделал шаг к Кало и, резко прищелкнув пальцами у самого уха брата, воскликнул: – Ушами голос правды не услышать!
От неожиданности Кало отшатнулся, а Галдо угрожающе придвинулся к нему и яростно прошипел:
– Презренные воришки, наши чувства крадут пленительное волшебство, нашептывая нашему рассудку, что сцена – деревянные подмостки, герои – прах и пыль… э-э-э… пыль… чего-то… каких-то там веков… Тьфу, сбился!
– Ничего страшного, – сказал Монкрейн. – У тебя неплохо получилось.
– Здорово! – сказал Галдо. – Я, кажется, понял, в чем дело.
– Слова мертвы, если не задумываться о том, кто и зачем их произносит, – продолжил Монкрейн. – Надо понять не только смысл того, что говорит персонаж, но и для чего он это говорит, какие чувства вкладывает в свои слова.