Основой этой стратегии всегда была ставка на военную силу. Война во Вьетнаме показала, что одна военная мощь уже не может принести США победу не только в борьбе против "главного" противника, но и на периферии, в борьбе против такого противника, которого по всем традиционным канонам военного искусства можно было бы оценить как намного уступающего Соединенным Штатам. Выяснилось, что даже огромная военная мощь, созданная США, имеет свои пределы, причем пределы эти являются более узкими, чем того требуют политические планы Вашингтона"75, — писал академик Г. А. Арбатов.
Агрессия в Юго-Восточной Азии стала одной из важнейших причин роста оппозиции правительственному курсу, все более глубокого раскола в самом американском обществе. Война размывала внутренние устои, которые уже не удавалось цементировать с помощью ура-патриотизма. Миллионам граждан становилось очевидно, что обострение хронических социальных и экономических антагонизмов, таких как расовые конфликты, рост преступности, безработица, инфляция и другие, в немалой степени было порождено интервенционистским внешнеполитическим курсом. "Впервые не только узким прослойкам, скажем, мелких бизнесменов, фермеров, провинциальных политиков, но и более широким общественным кругам, включающим университетскую интеллигенцию, студенчество и даже определенную часть крупной буржуазии, внешняя политика стала казаться слишком дорогой, неэффективной, лишенной здравого смысла"76. Усилилось недовольство либеральных политиков сокращением необходимых для поддержания внутренней стабильности социальных программ, которые нередко приносились в жертву машине агрессии. Представители крупного бизнеса начали проявлять беспокойство перенапряжением экономики, ростом инфляции и бюджетного дефицита в результате эскалации военных расходов, подъемом антивоенного движения в стране, а также высказывать озабоченность в связи с критикой американской политики во Вьетнаме ведущими деятелями иностранных, в том числе союзных США, государств. Сенатор Дж. Джавитс, выражая настроения либерального крыла республиканской партии и значительной части "восточного истэблишмента", говорил: "Разве наша страна может выиграть во Вьетнаме что-нибудь такое, что стоило бы разрушения и раскола — экономического, социального, морального, — в которые эта война ввергает нашу нацию? Приведу лишь несколько примеров. Вьетнамская война ослабила международное доверие к доллару настолько, что наше финансовое положение в мире находится в серьезной опасности. Она настолько подорвала стимулы к труду американских рабочих, что наше промышленное и технологическое превосходство — наша величайшая сила — под угрозой. Она вызвала такой ужас американской молодежи, что значительная ее часть потеряла веру в эффективность, порядочность и гуманизм нашей системы, в ее культуру, в возможность нам доверять. Она привела к такому напряжению наших ресурсов, что результатом явилась инфляция и опасная эрозия доверия к нашей экономике из-за серьезной безработицы" 77.
В Соединенных Штатах в условиях набиравшего силу "вьетнамского синдрома" все более широко распространялись антиинтервенционистские настроения, Пентагон и военно-промышленные круги становились объектом острой критики не только со стороны левых группировок, но и значительной части членов конгресса, буржуазных средств массовой информации. Как признавал сам Никсон, "некоторые американцы, похоже, желают возвращения к основной философии 30-х годов и сопротивляются вмешательству США в мировые дела. Консенсус, который поддерживал нашу национальную приверженность американскому военному могуществу в послевоенные годы, больше не существует" 78. В этот период, как никогда после второй мировой войны, оказался подорванным престиж наиболее реакционных, экспансионистских сил в стране.
К концу 60-х годов многие влиятельные деятели в республиканской партии стали все больше утверждаться во мнении, что надежды с помощью агрессивной политики укрепить свои международные позиции и одновременно ослабить влияние СССР, других социалистических стран, сил социального прогресса в мире оказались несостоятельными. Правительство Никсона вынуждено было считаться с реальной ситуацией внутри страны и за рубежом и занялось поисками новой внешнеполитической стратегии, отвечавшей изменившимся возможностям американского капитализма. Однако следует учитывать, как подчеркивал Анат. А. Громыко, что "при этом оно не отказывалось от многих старых политических целей и к тому же все время находилось под давлением ультрареакционных сил, не одобряющих какой бы то ни было положительный сдвиг в американской внешней политике в сторону реализма" 79.
На съезде республиканской партии 1968 г. Никсон заявил в своей речи по поводу его выдвижения на пост президента: "После эры конфронтации пришло время для эры переговоров". Однако он тут же дал понять, что главным элементом его политики, направленной на обеспечение международных позиций Соединенных Штатов, станет опора на силу, прежде всего военную: "Поскольку мы вступаем в период переговоров, мы восстановим силу Америки настолько, чтобы всегда вести переговоры с позиции силы и никогда с позиции слабости" 80. Эту же мысль Никсон подтвердил и в своем инагурационном выступлении.
Никсон определил три столпа, на которых республиканское руководство собиралось строить свою военнополитическую стратегию, — партнерство (в рамках руководимых США военных блоков), сила и переговоры. Включение переговоров с "потенциальным противником" в число равноправных элементов стратегии наряду с традиционными ее компонентами — силой и партнерством — явилось новым обстоятельством, свидетельствовавшим о повороте в какой-то мере к реализму во внешней политике США. Генеральной целью военно-политической стратегии объявлялось уже не приобретение абсолютно доминирующих позиций в мире, а сохранение "динамичного статус-кво" путем поддержания "равновесия сил". Однако это не означало, что администрация Никсона собиралась сдать в архив теорию и практику американской силы, она задавалась целью перестройки внешней политики на прежних военно-силовых основах, но более приспособленных к новым мировым реальностям. При этом правительство ставило перед собой, как отмечал советский историк Ю. М. Мельников, задачи "некоторого "видимого" отступления США при сохранении их "невидимого" присутствия, влияния и силы (так называемая политика низкого профиля), поддержания на достаточно высоком уровне и, более того, по возможности дальнейшего наращивания военного потенциала и силы США при более осторожном, выборочном отношении к вопросу об ее прямом применении… использования в более широких масштабах военного потенциала и силы союзников США и "невоенных" элементов их собственной силы для достижения своих внешнеполитических целей, игры на балансе сил между "другими мировыми центрами силы". — СССР, КНР, Западная Европа, Япония — при проведении дипломатических переговоров… заключения соглашений для обеспечения военно-стратегических, экономических и политических интересов США с другими государствами, для предотвращения вовлечения Америки в местные конфликты" 81.
Признавая факт стратегического паритета между СССР и США и набрасывая покров туманности на основные принципы американского военного строительства, администрация Никсона взамен концепции "превосходства" выдвинула концепцию "достаточности". Уже на одной из своих первых пресс-конференций президент заявил: "Мне кажется, достаточность была бы лучшим термином, нежели превосходство и паритет" 82. Позднее он прямо скажет: "Доктрина достаточности представляет собой открытое признание изменившихся обстоятельств, которые мы застали в сфере стратегических сил. Соединенные Штаты и Советский Союз достигли сейчас такого рубежа, где небольшие военные преимущества в стратегических силах имеют малое военное значение"83. Такое публичное признание примерного военного равновесия между СССР и США явилось одной из важнейших перемен в сфере формирования американского внешнеполитического курса.
Основным политическим документом, определившим контуры новой военно-политической стратегии республиканской администрации, явилась "доктрина Никсона", или "гуамская доктрина". (Во время поездки по странам Азии в июле 1969 г. Никсон использовал посадку самолета для дозаправки на острове Гуам для часовой пресс-конференции, в ходе которой и была обнародована эта доктрина.) Объясняя ее суть конгрессу США, Никсон говорил: "Ее центральный тезис заключается в том, что Соединенные Штаты будут участвовать в защите и способствовать развитию своих союзников и друзей, но что Америка не может и не будет замышлять все планы, разрабатывать все программы, принимать все решения и брать на себя во всем объеме оборону всех свободных стран мира. Мы будем оказывать помощь в тех случаях, когда в этом есть реальная необходимость и когда это будет отвечать нашим интересам"84. Президент давал понять своим союзникам, что обязательства США по военным договорам отныне будут выполняться не автоматически, а в зависимости от обстоятельств и заинтересованности в этом самих Соединенных Штатов. Тем самым республиканская администрация обеспечивала себе большую свободу маневра. Обещание президента, выраженное в "гуамской доктрине", не вовлекаться больше в ситуации, подобные вьетнамской, не только было призвано успокоить общественное мнение, но и отражало известное осознание в высших республиканских эшелонах опасности дальнейших военных авантюр. При этом в развитие "доктрины Никсона" правительство осуществляло ряд шагов к распределению "бремени" ответственности за сохранение устоев капитализма между США и их союзниками. "Правительство Никсона стремилось снять с США основное бремя и свести в будущем к минимуму их непосредственное участие, особенно сухопутными войсками, во "внутренних" и "локальных" конфликтах, в войнах против революционных, освободительных сил, прогрессивных режимов. Оно ставило целью проведение в новых условиях излюбленной политики империалистов — воевать и загребать жар чужими руками"