34.
Никсон продолжал пользоваться сильной поддержкой лишь консервативной фракции партии. Один из ее ведущих деятелей, лидер меньшинства в палате представителей Дж. Форд, не переставал подчеркивать: "Я полностью доверяю президенту и абсолютно уверен, что он не имеет никакого отношения ко всему этому кошмару"35. С призывом сплотить партийные ряды на защиту Никсона и всей партии выступал Буш. "Инциденты, подобные Уотергейту, влекут за собой множество личных трагедий. Но для партии будет настоящей трагедией, если мы позволим Уотергейту затмить достижения не только администрации, но и республиканцев в конгрессе, в штатных и местных органах власти по всей Америке"36, — писал он в циркулярном письме партийному руководству. Но стремление отделить партию от администрации становилось все более характерным и для консерваторов, являвших лицо "великой старой партии". Экс-председатель Национального комитета Р. Доул прямо говорил, что люди из "команды президента" "не представляли партии; не знали политику или людей, они признавали только власть и высокомерие"37. В середине мая на свою конференцию в Чикаго съехались председатели комитетов партии всех штатов. В принятой ими резолюции было записано: "Мы уверены, что силу республиканской партии нельзя измерить деятельностью нескольких излишне фанатичных индивидуумов, которые не представляют партию и американский народ" 38.
Что касается представителей либеральной и ультраконсервативной фракций, то они не только отмежевывались от правительства, но и настоятельно требовали от Никсона раскрытия всех деталей "Уотергейта", даже если это могло привести к полной дискредитации президента. Обе эти фракции, каждая по своим причинам недовольная многими аспектами внутренней и внешней политики администрации, были заинтересованы не столько в спасении Никсона, сколько в скорейшем прекращении скандала, в грязном облаке которого республиканцы чувствовали себя все более неуютно. "Пока американскому народу не будет ясно продемонстрировано, что последние туманные фрагменты этой трагедии извлечены на свет, что заданы все возможные вопросы и на них получены удовлетворительные ответы, над нашими правительственными институтами будет нависать грозовая туча" 39, — заявил председатель республиканской конференции в палате представителей либерал Дж. Андерсон. Ему вторил и предводитель сенатских ультра Б. Голдуотер, не исключавший уже в мае 1973 г. применения к Никсону процедуры импичмента — отстранения от должности голосованием в сенате по предложению палаты представителей. "Если будет доказано, что президент знал обо всем этом, тогда ущерб будет велик, — говорил Голдуотер. — И если дело зайдет так далеко, я ожидаю процедуру импичмента"40.
С середины мая над Никсоном уже нависла серьезная угроза. Комитет Эрвина сделал свои слушания открытыми, в зале его заседаний установили телекамеры, перед которыми один за другим возникали бывшие и еще находившиеся на службе у администрации приближенные президента. Тогда же министерство юстиции, которое после отставки Клайндинста возглавил Э. Ридардсон, назначило специального прокурора по всем рассматривавшимся в связи с "уотергейтским" скандалом делам — Арчибальда Кокса.
С этого времени и до своей отставки в августе 1974 г. Никсон вел ожесточенные арьергардные бои, ни в одном из них он уже не мог одержать победу. К лету 1973 г. расследование злоупотреблений чинов из Белого дома и комитета по переизбранию президента вели помимо комитета Эрвина четыре других комитета конгресса, ФБР, служба внутренних поступлений, большие жюри в Лос-Анджелесе и Нью-Йорке, во Флориде и Техасе.
25 июня в комитете Эрвина начал давать показания Джон Дин. Этот помощник президента по поручению Никсона держал в своих руках все нити обширной операции по сокрытию фактов "Уотергейта", поиску денежных средств из различных секретных источников для выплаты подзащитным и уже осужденным участникам скандала, и ему было что рассказать. Не желая становиться козлом отпущения и отбывать длительный срок в тюрьме, Дин счел за лучшее "чистосердечно раскаяться". В течение шести дней Америка, затаив дыхание, получала с экранов телевизоров порции сенсационных разоблачений. Из уст Дина страна впервые услышала о фактах, прямо изобличавших президента в укрывательстве "уотергейтских" взломщиков и всех стоявших за ними лиц. "Джон Дин был одним из самых замечательных свидетелей, которых я когда-либо слышал. Он был первым свидетелем, который обвинил президента в серии преступлений… — вспоминал член комитета Эрвина демократ Г. Толмэдж. — Но на основании слов одного Джона Уэсли Дина невозможно было ставить вопрос об импичменте"41. Теперь уже не только демократы в комитете, но и старший представитель республиканской партии в нем консервативный сенатор из Теннесси Г. Бейкер потребовали от Никсона ответа на выдвинутые Дином обвинения; Эрвин и другие демократы настаивали на явке президента в комитет для дачи показаний, Бейкер готов был удовлетвориться ответом "в любой форме". Попытки пригласить Никсона хотя бы на неофициальную встречу с членами комитета успехом не увенчались; на соответствующее письмо Эрвина он ответил, что не видит "ни одной заслуживающей внимания цели, достижению которой могла бы способствовать такая встреча в настоящее время"42.
16 июля 1973 г. вскрылся еще один факт, который, имел самые фатальные последствия для президента. Бывший помощник руководителя аппарата Белого дома А. Баттерфилд объявил, что с 1971 г. все разговоры в кабинете президента записывались на магнитофон с санкции самого Никсона. Это положило начало долгой тяжбе между президентом и органами, расследовавшими "Уотергейт". Комитет Эрвина и Кокс потребовал" от Никсона передачи им всех записей. Тот, ссылаясь на соображения "национальной безопасности", ответил отказом. Тогда судья Сирика предписал Никсону выдать пленки ему лично с тем, чтобы решить, нужно ли передавать их сенатскому комитету. Президент подал апелляцию на решение судьи. Но федеральный апелляционный суд принял сторону Сирики. Попав в почти безвыходное положение, президент согласился отдать не все, а часть магнитофонных лент, что удовлетворило комитет Эрвина, но не Кокса. Никсон дал указание министру юстиции Ричардсону уволить Кокса. Ричардсон счел за благо не брать на себя лишний груз ответственности и подал в отставку. Его примеру последовал и заместитель министра У. Ракелхауз. И лишь третий человек в иерархии министерства — Р. Борк, которого президент поспешил назначить исполняющим обязанности министра, — уволил Кокса. Последовал взрыв общественного возмущения, и Никсону ничего не оставалось, как назначить нового специального прокурора — Леона Джаворски — и передать в окружной суд пленки.
Однако быстро выяснилось, что были выданы далеко не все магнитофонные записи, и скандал разгорелся с новой силой. В начале ноября в конгрессе начали раздаваться голоса не только о теоретической возможности импичмента, но уже и о необходимости отставки президента.
Во второй половине 1973 г., как будто одного "Уотергейта" было мало, на администрацию обрушивается новый политический скандал. Еще 1 августа Ричардсон, тогда еще министр юстиции, направил письмо Агню, в котором конфиденциально уведомлял вице-президента, что в отношении того ведется расследование по обвинению в получении взяток, незаконном сговоре с корпорациями, вымогательстве и неуплате налогов. Но Агню уже не успел или не смог спрятать концы в воду. Вскоре достоянием гласности становятся и подробности дела. В свою бытность губернатором Мэриленда Агню получал деньги от крупных монополий за выделение им государственных подрядов и заказов; причем деньги продолжали поступать ему и после того, как он стал вторым человеком в политической иерархии страны. Оказавшись под следствием, 10 октября он подал в отставку с поста вице-президента. На место Агню Никсон через два дня предложил кандидатуру Джеральда Форда.
Но скандал вокруг Агню не затухал. Чтобы не оказаться за тюремной решеткой, он решил добровольно признаться в том, что утаивал от налоговых инспекторов часть своих доходов, получил срок (3 года) условно и был избавлен от дальнейшего судебного разбирательства по остальным пунктам обвинения. "В свое время Спиро Агню был изворотливым продавцом нефтепродуктов. Не все покупали его продукты, но почти каждый мог купить его самого"43, — подводили итог "дела Агню" популярные в США публицисты Р. Коэн и Дж. Уитковер.
Защищать администрацию ее сторонникам становилось чем дальше, тем труднее. Летом 1973 г. республиканский Национальный комитет как будто вспоминает древнюю истину: лучшая защита — это нападение. Его председатель Буш, стремясь перенести фокус внимания на демократов, объявляет: "Республиканский Национальный комитет и некоторые официальные лица республиканской партии и ее кампании за пост президента были объектом шпионажа в 1960 г." Удивительно! В течение 13 лет республиканцы об этом и не вспоминали, а теперь в лице председателя НК требовали: "Элементарная справедливость диктует, чтоб" сохранялся какой-то баланс, ведь серьезные нарушения общественного доверия допускались и до Уотергейта, и изучать под микроскопом лишь одну кампанию и полностью игнорировать все, что происходило в ходе других, — это серьезное искажение истины"44. Впрочем, дальше благих пожеланий в интересах истины покопаться и в других кампаниях республиканцы не пошли. Ведь "раскопки", которые проводили в те дни журналисты и политологи, показывали, что "великая старая партия" отнюдь не могла похвастаться примерами чистоты и честности и в остальных предшествовавших "Уотергейту" предвыборных мероприятиях. Обнажать всю подноготную этой борьбы в США было не выгодно ни республиканцам, ни стоявшим за ними монополистическим кругам.
Изъявления поддержки президенту со стороны республиканских лидеров становились все более редкими, а последствия "Уотергейта" для партии все ощутимее. В начале ноября 1973 г. демократы с небывалым в истории перевесом одержали верх на выборах мэров Миннеаполиса и Филадельфии, в легислатуры штатов; Нью-Джерси, Коннектикута, Вирджинии. При этом, как отмечал журнал "Нэйшн", "победы были достигнуты довольно безликими демократами, выступавшими против широко известных и, казалось, непобедимых оппонентов"