– Я имею в виду, раньше.
– Какая разница? Ты тогда был другим.
– Я знаю, что я был другим. Но каким другим? Тебе я что-нибудь плохое сделал?
Брендан сначала долго молчит, а потом подносит палец к своей правой брови. Присмотревшись, я вижу почти незаметный под волосками шрам длиной с полдюйма.
Сердце чуть не выпрыгивает у меня из груди.
– Это я?
– Я наклонился попить над фонтанчиком. А ты проходил мимо и двинул меня по затылку. Бровь пришлось зашивать.
– Брендан… – У меня пересохло в горле. – Прости меня, пожалуйста.
– И ты знаешь, что было хуже всего? – продолжает он. – То, что ты даже не остановился. Даже не оглянулся. Не посмотрел, что и как я. Настолько тебе было плевать. Таким пустым местом я для тебя был.
Я молчу – просто не могу произнести ни слова – и думаю про Эрона и Питона, про нашу верность друг другу. Она больше не кажется мне таким уж бесспорным добром.
– Но ничего, – говорит Брендан. – Главное, ты стал другим. Увидимся в видеоклубе.
Я смотрю ему вслед. И не понимаю, что меня так больно задело. Ведь ничего нового я сегодня не узнал. Вычитанное в постановлении судя – далеко не новость. То же, что написано в нем, разлито в самом воздухе школы. А если я захочу доказательства, что все это правда, мне достаточно взглянуть Джоэлу Уэберу в глаза.
И увидеть в них страх.
Внезапно мне становится ясно, что, как бы я ни изменился, как бы ни наладились у меня отношения с ребятами из видеоклуба и с Шошанной в том числе, за мной всегда будет маячить тот, прежний Чейз Эмброз, наполнявший ужасом неокрепшие детские сердца.
Должно быть, мы с Эроном и Питоном вдоволь насладились ужасом в глазах жертвы, когда переворачивали вверх тормашками всю жизнь бедняги Джоэла. Видать, мы чувствовали себя страшно крутыми, оттого что могли безнаказанно издеваться над другим человеком. Особенно когда выбирали жертвой кого-то поменьше и послабее, того, кому музыка интересней спорта.
Хотите верьте, хотите нет, но сейчас я боюсь Джоэла гораздо сильнее, чем он когда-либо боялся меня. Потому что, снова увидев тот самый страх в его глазах, я, наверно, этого не переживу.
Несмотря на все это, с Шошанной мы ладим с каждым днем все лучше. И то, что Джоэл считает меня чудовищем, для нее ничего не значит. Я думаю, перелом в ее отношении ко мне произошел в тот день, когда в «Ледяном раю» ей не захотелось водрузить мне на голову свое мороженое.
Она считает меня равноправным соавтором сюжета про мистера Солвэя. Мы еще не закончили его монтировать, но уже понятно, что получилось у нас отлично. Монтаж дается непросто, потому что уж больно хорош отснятый материал и нам каждый раз невероятно трудно решить, что вырезать, а что оставить. Мы много спорим, и, бывает, одному из нас удается убедить другого. Так и должно быть между настоящими соавторами.
Хотя съемки закончены, мы по-прежнему часто навещаем мистера Солвэя. По пути на Портленд-стрит Шошанна всегда заходит домой скинуть готовый материал на свой компьютер – она панически боится, как бы результаты наших трудов не пропали из-за сбоя школьных компьютеров.
Само собой разумеется, что в дом Уэберов мне вход закрыт. Мы ни о чем не договариваемся – просто, пока она скачивает информацию с флешки, я жду на улице.
Как-то раз я стою у дома Шошанны и думаю, что вдруг ее мама выглянет в окно и, увидев меня, включит поливальную систему, когда из дома вдруг слышится фортепьянная музыка. Я сразу понимаю, что это играет Джоэл, музыкальная гордость и надежда Хайавасси. Понятное дело, раньше я уже слышал его игру – ведь успел же он в тот злосчастный день что-то исполнить, прежде чем в его рояле начали рваться петарды. Но в новой своей жизни я слышу его впервые.
Играет он потрясающе. И не потому, что в высоком темпе и без ошибок. Ноты у него как бы льются рекой – то быстрее, то медленнее, то звонко, то приглушенно. Как будто это не инструмент звучит, а поет человеческий голос. Если бы я лучше разбирался в музыке, его игра наверняка потрясла бы меня еще сильнее.
Плохо понимая, что делаю, я шаг за шагом пересекаю лужайку. Иду на звуки, льющиеся из углового окна. Вот я уже в кустах у самого дома. Заглядываю в окно и вижу Джоэла – он сидит за кабинетным роялем и играет, не замечая ничего вокруг. Меня пронзает стыд: мы с Эроном и Питоном травили Джоэла именно потому, что понимали, какой большой у него талант.
В следующий момент меня застает врасплох мохнатая белоснежная молния. Обхватив передними лапами мою ногу, она сквозь джинсовую ткань вонзает мне в кожу свои острые зубы. Я с криком отскакиваю и головой вперед влетаю в большущий куст барбариса. Твердые сучья и крошечные шипы в клочья рвут мне кожу на лице и руках. Собаке же хватает ума вовремя отцепиться – она пронзительно лает на меня, стоя на краю цветочной клумбы.
Музыка умолкает, и в окне показывается Джоэл. Он смотрит на меня круглыми от ужаса глазами.
– Это не то, что ты думаешь! – вскрикиваю я, но сквозь стекло ему наверняка ничего не слышно.
Что при виде меня мог подумать Джоэл? Только то, что бывший мучитель снова взялся за свое и приперся для этого прямо к нему домой. Какой же я идиот!
Все мои попытки выбраться из куста заканчиваются новыми ссадинами и царапинами. К тому же собака поднимает вой каждый раз, стоит мне пошевелиться.
В конце концов из дома выходит миссис Уэбер и направляется в мою сторону.
– Тебе, наверно, привиделось, – говорит она Джоэлу через плечо. – Чейзу Эмброзу здесь взяться неоткуда… – Заметив меня, миссис Уэбер умолкает.
– Видишь! Я же говорил! Это он! – кричит Джоэл.
– Я просто жду Шошанну, – объясняю я. – Мы с ней идем к мистеру Солвэю.
– И это повод прятаться у нас в кустах? – ледяным голосом спрашивает миссис Уэбер.
– Я услышал музыку. А потом собака…
– Мама? – доносится из дома голос Шошанны. – Что там у вас?
Шошанна в итоге подтверждает все мною сказанное, и только поэтому, по словам миссис Уэбер, она не вызывает полицию. С помощью Шошанны и миссис Уэбер я наконец выбираюсь из куста – это даже больнее, чем когда я в него упал.
– Молодец, Митци, хорошая собака, – говорит, глядя на меня, Джоэл.
– Извините, пожалуйста, за беспокойство. Я подошел поближе, чтобы лучше слышать музыку, но тут на меня напала собака и я упал в кусты, – говорю я миссис Уэбер, а потом обращаюсь к Джоэлу: – Ты здорово играешь.
Джоэл ничего мне не отвечает.
Его мать придирчиво осматривает меня с ног до головы.
– У тебя кровь. Так тебя отпускать нельзя, – говорит она и отводит меня на кухню.
Там миссис Уэбер протирает мне ссадины и царапины антисептиком. Хорошая новость, что Митци мне кожу не повредила. Плохая – сучья и шипы повредили, да еще как. Ни разу после падения с крыши мне не было так больно. Подозреваю, миссис Уэбер приложила к этому свою заботливую руку.
А еще я первый раз вижу улыбающегося Джоэла. Шошанна тоже еле заметно ухмыляется, но делает вид, что на самом деле это улыбка сочувствия.
Даже не знаю, что хуже – сама по себе боль или то, что им нравится видеть, как мне больно.
В следующий раз, дожидаясь Шошанны, я стараюсь близко к дому не подходить.
Джоэл снова играет на рояле. Я слышу его и даже вижу сквозь оконное стекло. В какой-то момент, оторвав взгляд от клавиатуры, он замечает меня и встает.
Я думаю: О нет! Сейчас он натравит на меня собаку. Или, не дай бог, свою мамашу.
Но он делает то, чего я никак от него не ожидал: распахивает окно и садится обратно за инструмент.
Знай я его похуже, точно бы решил, что он хочет, чтобы мне было лучше слышно.
Для меня самое напряженное время в школе – это ланч. Я стараюсь чередовать: один день сажусь за стол с Эроном, Питоном и другими футболистами, следующий – с приятелями по видеоклубу на противоположном конце столовой. Спортсмены не понимают, как я могу водиться с «клиническими ботанами», и часто на эту тему подкалывают. Я понимаю, они народ веселый, но со временем их шутки начинают казаться мне все менее и менее забавными.
Обедать с видеоклубом мне неуютно, потому что тут же обедает Джоэл. Мы с ним не друзья, но компания у нас общая. Обычно я сажусь на одном конце стола, а Джоэл на другом. Но однажды он немного опаздывает, и за столом остается единственное место – соседнее с моим. Я уже готов к тому, что он сейчас метнется в дальний угол столовой и заявит оттуда, что лучше останется без ланча, чем сядет есть рядом со мной. И он действительно несколько мгновений мешкает – а потом сдается и ставит поднос возле моего.
Остальные члены видеоклуба явно ждут взрыва, но все заканчивается миром. Тем не менее через день они заботливо оставляют для Джоэла место подальше от меня.
За всем этим внимательно наблюдают Эрон с Питоном.
– Ладно, водиться с тихонями из видеоклуба – это еще туда-сюда, – говорит мне Эрон. – Но с этим типом? С Джоэлом Уэбером? Это же из-за него нам впаяли исправительные работы!
– Точно! А мы его и пальцем не тронули, – насмешливо поддакиваю я.
– А хоть бы и тронули, – говорит Питон. – Кто ж знал, что он мамочке наябедничает?
– Мы взорвали его инструмент на глазах целой кучи народа! Его мамочка тоже там была и наверняка все сама заметила.
– Я тебя понял. Может, ты и прав, – миролюбивым тоном говорит Эрон. – Наверно, зря мы это сделали. Но мы уже за эту ерунду расплачиваемся. Так что все. Проехали. Забудь.
– Почему мы пристали именно к Джоэлу, а? – не унимаюсь я. – Я знаю, вы думаете, что все, кто не играет в футбол, ботаны, зануды и лузеры. Но почему из всех вы выбрали Джоэла? Потому что он хилый? Или, может, потому что талантливый?
– А чего ты нас об этом спрашиваешь? – взрывается Питон. – Тебе самому должно быть виднее! Или ты не помнишь, чья идея была взяться за Уэбера? Мы им занялись с твоей подачи, и чем сильнее его доводили, тем нам было прикольнее. И ты веселился больше всех. Нам не надо было, чтобы его отправляли в интернат. Но когда он уехал, мы уже ходили на Портленд-стрит и нам было наплевать, куда его услали.