– Нет!
Этот «свидетель, способный охарактеризовать личность обвиняемого» считает меня мерзким выродком!
Она по-прежнему старается не встречаться со мной глазами, но я вижу, какое напряженное у нее лицо. Такое выражение бывает у человека, твердо решившего добиться цели. Ее цель – сровнять меня с землей. Некоторое время она молча сидит на скамье для свидетелей, внутри она при этом вся кипит, как котел, готовый вот-вот взорваться.
Хорошего от нее ждать не приходится – только очень, очень плохого.
– Мисс Уэбер? – окликает ее судья.
– Я знаю, что Чейз виноват, – начинает Шошанна. – Он много в чем виноват. Но хорошего он тоже сделал много. Он старается поступать хорошо, хотя это у него не всегда получается.
Судья Гарфинкл прочищает горло.
– Юная леди, ваша задача как свидетельницы – дать характеристику подсудимому, а не указать на его недостатки.
– К этому я сейчас перейду, – отвечает ему Шошанна. – Нам всем очень важно понять, каким человеком стал Чейз. Он вернул медаль – это ему в плюс. Но минусы тоже есть. Например, чтобы выгородить старых приятелей, он солгал директору школы. Я напоминаю об этом не для того, чтобы вы плохо о нем думали, – я стараюсь как можно объективнее рассказать о том, что сейчас представляет собой Чейз. Благодаря тому, что он упал с крыши, у него появился шанс начать все заново, зажить новой жизнью. Может быть, он не идеален, но… – Она замолкает, подыскивая слова.
Лишь бы она их не нашла, думаю я. Спасибо ей, что она больше не ненавидит меня так же сильно, как раньше, но толку от этого не много.
– Но что?.. – подгоняет ее судья.
– Я была к нему жестче и строже всех, – объясняет она. – Иногда заслуженно, иногда нет. Я хочу сказать, что уж если я верю, что он исправился, то вы и подавно должны этому поверить. Мне самой странно это говорить, но я знаю, что он стал хорошим человеком.
Что-что?
Это были совсем не те слова, каких ждал от нее мистер Ландау, но зато они были совершенно искренними. И уж я-то точно не ожидал услышать, как Шошанна употребляет в мой адрес словосочетание «хороший человек».
Не поймите меня неправильно. Если я получу прощение от Уэберов, чудовищный груз свалится наконец у меня с плеч. Но пока я совершенно сбит с толку. Ничего подобного я не ожидал.
– Это все замечательно, мисс Уэбер, – говорит судья Гарфинкл. – Но наши слушания посвящены совсем другому. Чейз обвиняется в краже медали Почета, принадлежащей мистеру Джулиусу Солвэю. При этом факта кражи не отрицает никто, в том числе сам Чейз.
– Но разве вы не понимаете? – умоляющим голосом говорит она. – Как я ошибалась в Чейзе, так может ошибаться кто угодно. Даже судья.
– Спасибо за ваши показания, – говорит он Шошанне. – Давайте продолжим. Нет ли еще желающих высказаться в пользу этого молодого человека?
Ответом ему становится громкий скрип стульев и шарканье ног. В следующий момент я понимаю, что все до единого собравшиеся в зале суда – школьники, учителя и родители – дружно встают и направляются к свидетельскому столу. Сидеть остаются только мои родители и мистер Ландау. Остальные выстраиваются в очередь к ошарашенному приставу: члены видеоклуба, которых я постоянно доставал; учителя, которым срывал уроки; футболисты, считавшие меня предателем; и даже Джоэл и его родители.
Я не верю своим глазам – практически все мои знакомые ждут своей очереди поддержать злобного задиру, не заслуживающего ничьей поддержки. Они кивают мне, машут руками, показывают большие пальцы, мол, все будет хорошо. Но скоро эта картина теряет четкость и начинает расплываться – у меня на глаза наворачиваются слезы. Я с самого начала боялся расплакаться на суде – но никак не из-за того, что происходит сейчас. Такого я в жизни не мог себе представить.
Я до боли прикусываю губу, и зрение немного проясняется.
– Спасибо, все понятно, – говорит судья Гарфинкл, окинув взглядом толпу. – Я весьма впечатлен и не отрицаю, что молодой человек, по всей видимости, кардинально поменял свою жизнь. Но мы разбираем серьезное преступление, к тому же совершенное лицом, за которым уже числится правонарушение. Чейз, вы можете гарантировать, что вы больше не являетесь тем человеком, который украл медаль?
Спасение кажется таким близким – только протянуть руку. Всего-то надо сказать «да» – и я свободен. О таком исходе суда я даже не мечтал и уж тем более ни на что похожее не рассчитывал. Хотя с другой стороны…
Откуда мне знать, что я действительно стал на сто процентов другим? Ведь с каждым проблеском воспоминаний мне все яснее, что прежний и нынешний я – это не два разных Чейза. Разве я имею право утверждать, что «больше не являюсь тем человеком, который украл медаль»?
Но это, разумеется, не должно помешать мне сказать судье ровно то, что он хочет услышать. Прежний Чейз именно так бы и поступил – выбрал бы легкий путь, как я тогда в кабинете директора Фицуоллеса. Схитрю ли я или солгу – неважно, главное, выйду сухим из воды.
Это будет означать, что я ничуть не изменился. Ну и что, судья Гарфинкл все равно не будет об этом знать.
Но я-то буду!
И тут я понимаю, что быть честным с самим собой важнее, чем обмануть судью, который может послать меня в исправительный центр.
Я медленно качаю головой.
– Простите, ваша честь, но я не могу этого гарантировать. Ощущаю я себя другим, и меня не тянет делать то, что я делал раньше. Но человек, который украл медаль, был частью меня. Я не могу утверждать, что навсегда от него избавился.
По залу суда словно проносится порыв ветра – все, кто там есть, одновременно ахают. Шошанна. Джоэл. Брендан. Мои родители.
Судья Гарфинкл тяжело вздыхает.
– В таком случае, Чейз Эмброз, у меня не остается выбора. Суд выносит решение передать вас органам ювенальной…
– Эй, а ну притормозите!
За переживаниями и суматохой никто не заметил, что двери зала заседаний распахнуты. И теперь в них, опираясь на ходунки и еле переставляя ноги, появляется герой войны мистер Джулиус Солвэй. На нем его единственный парадный костюм, на шее – начищенная до блеска медаль Почета. Судя по выражению горящих глаз, он готов, если понадобится, свернуть любые горы.
– Полагаю, я вижу перед собой мистера Солвэя, – обращается к нему судья. – Садитесь, сэр.
– И не подумаю, – задиристым тоном отвечает мистер Солвэй. – Весь этот кипеж вы подняли из-за одной идиотской медали! Так вот она, у своего законного владельца. Все. Дело закрыто. Расходимся по домам. Сегодня у нас на Портленд-стрит на ужин тако.
– Нет, мистер Солвэй, так дело не пойдет, – с уважением, но твердо говорит судья. – Благополучный исход не отменяет самого факта преступления.
– Какого еще преступления? Чейз не крал у меня медаль. Я ее ему одолжил.
– Но мистер Солвэй, вы не… – вскидываюсь я.
– Тебе-то откуда знать? – рычит он на меня. – Ты ушибся головой и лишился памяти. Судья, кому вы скорее поверите: тому, кто все помнит, или тому, кто не помнит ни черта?
– У нас тут, конечно, суд по делам несовершеннолетних, – хмурится судья Гарфинкл. – Но судит он в соответствии с законом. Нас интересует правда и только правда.
– Правда заключается в том, что он хороший парень. Сколько еще человек должны вам это подтвердить? – Мистер Солвэй показывают на выстроившихся в очередь свидетелей. – Я в любой момент готов доверить ему свою медаль. Мне ничто не мешает это сделать.
Тут оживляется мистер Ландау.
– Полагаю, мистер Солвэй высказал обоснованное сомнение.
– Вы поосторожнее, я же не идиот, – усмехается судья и уже более мягким тоном продолжает: – Как бы то ни было, принимая во внимание небывало единодушную общественную поддержку, а также показания заслуженного ветерана, я снимаю обвинение против Чейза Эмброза. – Посмотрев мне прямо в глаза, он добавляет: – Не дай бог, я пожалею о своем решении.
Я делаю вдох и только тогда понимаю, что не дышал с того момента, когда в распахнутых дверях возник мистер Солвэй.
Зал суда наполняют радостные крики. Мне жмут руки, меня обнимают, целуют и так рьяно хлопают по спине, что доктор Куперман начинает беспокоиться о возможных внутренних повреждениях. Футболисты сажают меня себе на плечи и проносят по всему залу. Тренер Давенпорт сетует, что за весь сезон ни разу не наблюдал у своих подопечных такого сильного командного духа.
Глядя сверху на радующихся за меня людей, я вспоминаю другую картину. Мы только что выиграли прошлогодний чемпионат штата и исполняем на поле традиционный победный танец; меня как самого результативного игрока команды товарищи поднимают на плечи. Я шлепаю себя по щеке, чтобы отогнать воспоминание прежде, чем в нем появятся Эрон с Питоном и все испортят.
Меня одновременно охватывают самые разные чувства. Главное из них – чувство облегчения, это понятно. Но при этом мне очень непривычно испытывать такую сильную благодарность такому большому числу людей. Когда меня ставят обратно на пол, я без конца налево и направо говорю спасибо, пока у меня не начинает неметь язык. А когда толпа наконец редеет, я с удивлением понимаю, что последней меня обнимает не мама, а Шошанна. Мы смущенно отшатываемся друг от друга. Стоящий рядом Джоэл со смехом показывает на нас пальцем.
– Надеюсь, теперь-то он не отправится в дробилку, – говорит он сестре.
Я вопросительно смотрю на нее. Она краснеет и чуть слышно бормочет:
– Увидимся завтра в школе. – Отойдя на несколько шагов, Шошанна оборачивается и повторяет напутственные слова судьи Гарфинкла: – Чейз… не дай бог, я пожалею.
Если подумать, из Шошанны вышел бы неплохой судья. Еще лучше она справилась бы с ролью прокурора или палача.
Я ей искренне желаю попробовать себя в обеих.
Когда Уэберы уходят, мне остается сказать последнее – и самое важное – спасибо.
Мистер Солвэй стоит перед зрительскими местами и насупленно смотрит на меня.
– Ну и хреновый из тебя адвокат, парень. Ты чуть все дело не испортил.
– Мистер Солвэй, ну вы-то знаете, что не одалживали мне медаль.