Я сразу с отвращением вспоминаю, как в школе все отворачиваются от меня, как отшатываются при моем приближении, какие испуганные позы принимают. Вспоминаю чокнутую девчонку, которая размазала мне по голове стаканчик замороженного йогурта. Вдруг она вовсе не была чокнутой? Вдруг именно что-то такое я и заслужил?
Потом я возвращаюсь мыслями к разговору с Эроном и Питоном. На каждое событие можно посмотреть с двух разных сторон. Вот и на нашу выходку мои друзья смотрят с одной стороны, а моя мама – с противоположной. И в этом нет ничего удивительного, ведь ее ребенок попал в беду. Причем в большую – как-никак меня приговорили к исправительным работам.
– Ладно, пусть мы поступили плохо, – уступаю я. – Но зачем понадобилось из пустяка раздувать целую трагедию?
Мама изумленно смотрит на меня.
– После всего, что было – как ты можешь такое говорить?
– А так! «Всего, что было» я не помню! – почти кричу я в ответ. – В конце концов, мы взорвали не гранаты, а обычные петарды! Это был всего лишь розыгрыш!
Мамин взгляд становится жестче.
– У пианиста, между прочим, по вашей милости чуть сердечный приступ не случился. И главное – все решили, что это теракт; хорошо еще, в панике никого не покалечило. Вот из-за этого-то, скорее все‐го, директор Фицуоллес и решил вызвать полицию.
Я слушаю маму, и мне становится стыдно. Но если верить Эрону с Питоном, школьное начальство воспользовалось случаем – нашей безвредной шуткой – и раздуло из мухи слона с единственной целью нас прищучить. Кто же говорит правду – она или они? Вдруг мама нарочно сгущает краски, чтобы припугнуть меня на будущее, потому что хочет, как сказал отец, вырастить из меня не мужчину, а неженку?
Амнезия начисто отобрала у меня тринадцать прожитых мной лет. Теперь приходится заполнять возникшую на их месте пустоту по рассказам других людей. Но беда в том, что все знают меня немножко разным – мама, отец, ребята в школе, та девочка с замороженным йогуртом.
Кому же верить?
Глава шестаяБрендан Эспиноза
«Не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем», – это цитата из Библии, из ее классического перевода.
Оказывается, на ютьюберов это правило тоже распространяется. Вот я, например, придумал, как снять крутейшее видео на свете, но никто не хочет мне в этом помочь.
– Что же вы так? – уговариваю я своих товарищей-видиотов, членов видеоклуба Хайавассийской средней школы. – Не может же быть, что вы все на сегодня записаны к зубному. Теория вероятности такого категорически не допускает!
– Хорошо, хорошо. Сдаюсь, – Хьюго Верберг покорно поднимает вверх руки. – Ни к какому зубному я не иду. А помогать тебе не хочу, потому что ты вообще не соображаешь, что делаешь.
– Тебе-то какая разница? Это моя проблема, а не твоя. Я же тебя в пекло лезть не прошу. Мне всего-то нужен напарник. Шошанна, может, ты?
– Ни за что, – отвечает она. – Добром твоя затея не кончится.
– Я впишу тебя в титры как сопродюсера, – пытаюсь подольститься я.
– Всю жизнь мечтала. Когда нас с тобой арестуют, это поможет полицейским правильно написать мое имя в протоколе. Я в эти твои игры не играю и тебе, Брендан, советую заканчивать. Если, конечно, у тебя хоть немножко мозгов осталось.
То есть снова отказ. Мне отказали Хьюго, Шошанна, Бартон и все остальные члены видеоклуба. А Мориша вдобавок порекомендовала обратиться к психиатру.
Я стою, устало прислонившись к своему шкафчику, а они все расходятся по своим делам, бросают меня на произвол судьбы. А как же товарищеская солидарность? Командный дух? Творческое горение? Предательство – это больно, но еще больнее мне будет отказаться от своего замысла. Видео, которое я придумал, имеет все шансы покорить интернет. Но для этого его надо сначала снять.
Я оглядываюсь по сторонам – школьники укладывают рюкзаки и собираются домой. Есть ли среди них мои знакомые? Собственно, я знаю почти всех, но никто в мою сторону не смотрит и уж тем более не ловит моего взгляда. По не очень понятным мне причинам большой популярностью я в школе не пользуюсь. Хотя я, казалось бы, и отличник, и президент видеоклуба, и уже два года подряд побеждаю в академическом десятиборье. Если вдуматься, по тем же неясным причинам однокашники не выстраиваются в очередь, чтобы спросить, что я делаю сегодня после школы, и вообще игнорируют мое существование.
Но тут на меня, понурившегося возле ящичков, падает чей-то заинтересованный взгляд. Вот я попал – это Чейз! Его-то как раз и не хватало для идеального завершения так чудно прошедшего дня. Нечего говорить, что никакого видео мне сегодня уже не снять. Главное, чтобы он не подвесил меня за резинку трусов на крючке в девчачьей раздевалке.
Чейз смотрит на меня, нахмурив брови, будто соображает, где он меня раньше видел. Странное, наверно, ощущение, когда никого не узнаешь в родной школе и понимаешь при этом, что ты всех, по идее, должен знать. В такой ситуации любое мало-мальски знакомое лицо – даже мое – должно резко выделяться на общем фоне.
– Столовая, – подсказываю я. – Мы с тобой чуть было не пообедали вместе. Меня зовут Брендан.
Напряженность на его лице сменяется застенчивой улыбкой узнавания. Рука у него больше не на перевязи, и даже ссадины на физиономии почти прошли.
– Чейз, – представляется он.
С ума сойти как смешно.
– Тебя тут все знают.
Разве мог я забыть это лицо, столько раз являвшееся мне в кошмарах? Теперь, когда Джоэл Уэбер уехал из города, у меня были все шансы заменить его в качестве любимой мишени. Так что стоило, наверно, сказать, что меня зовут Харольд. Но увы, поезд ушел.
С другой стороны, поговаривают, что из-за травмы головы Чейз перестал играть в футбол. И вообще по сравнению с прошлым годом заметно изменился. К тому же трудно так уж сильно бояться человека, которому ты помог порезать куриную грудку.
Так или иначе, я решаюсь на отчаянный шаг.
– Кстати, Чейз, ты после уроков что делаешь?
Он пожимает плечами.
– А что?
Я продолжаю испытывать судьбу.
– Понимаешь, я придумал ролик для Ютьюба, но чтобы его снять, мне нужен напарник. Не поможешь?
«Брось! Перестань!» – вопит при этом мой внутренний голос. Одно дело просто обитать в одном мире с Чейзом Эмброзом и ему подобными. И совсем другое – подрядить его на дело, от которого отказались все остальные.
Слова «да» он так и не произносит, а просто берет и идет со мной. По дороге я объясняю ему суть дела. Услышав, что и как я собираюсь снимать, Чейз даже не интересуется, в своем ли я уме. Вместо этого он со смехом переспрашивает, серьезно ли я.
– Если вещь смешная, это еще не значит, что к ней можно несерьезно относиться, – отвечаю я. – Комедия – занятие очень серьезное. Если наш ролик получится смешным, это будет означать, что мы отлично поработали и все сделали как надо.
Он, похоже, внимательно обдумывает мои слова.
– Это-то я понимаю. Но ты скажи, внутрь же мне лезть не придется? А то с моим врачом истерика приключится, а с мамой – тем более.
Надо же, у Чейза Эмброза есть мама! А я-то всегда думал, что такие сверхпопулярные персонажи нисходят на Землю в столпе ослепительного света с Огромного Космического Корабля.
– Нет, это моя задача, – успокаиваю я его. – Тебе надо будет снимать второй камерой, и все.
Мы заходим ко мне домой за моим трехколесным велосипедом. Чейз пробует прокатиться на нем по улице и в результате чуть не лопается от смеха. Картина действительно смешная: рост у Чейза не маленький, поэтому коленки, когда он крутит педали, достают у него чуть ли не до ушей.
На шум выглядывает мама. При виде моего спутника она тянется к телефону звонить 911. И ее можно понять. Обычно, стоит мне оказаться в компании таких вот чейзов, несколько минут спустя меня, ухватив за ноги, уже вывешивают из окошка высокого этажа.
– Мам, все в порядке, – успокаиваю я ее. – Чейз помогает мне с видеопроектом.
– Приятно с вами познакомиться, – вежливо говорит Чейз.
– Мы знакомы, – отвечает мама сквозь зубы.
Я спешу увести Чейза прежде, чем мама скажет что-нибудь такое, о чем я потом буду сожалеть. Мы с ним направляемся в центр города, наш пункт назначения – автомойка «Сияющий бампер» на Белл-стрит.
Я выдаю Чейзу клубную флип-камеру. Теперь он должен отвлечь работников мойки. Ни один из видиотов не справился бы с этой задачей лучше его. Он как-никак городская знаменитость – звезда спорта и сын звезды прошлых лет. Кроме того, все в городе знают, что приключилось с ним на летних каникулах. Поэтому внимание мойщиков ему гарантировано. Я тем временем спокойно захожу за угол и закрепляю на голове свою собственную водонепроницаемую камеру «Гоу про».
Потом, вклинившись между двумя машинами, я загоняю свой трехколесный велосипед на конвейер, закрепляю колеса в специальных фиксаторах, сажусь в седло и включаю камеру. Сердце оглушительно колотится в груди, я весь напружинился в предвкушении.
Вот он и настал – момент истины.
Конвейер приходит в движение, и через несколько мгновений на меня обрушивается первый поток воды. Я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать: вода оказывается холоднющей. К съемке на автомойке я готовился очень тщательно, перерыл гору информации, но мне в голову не приходило, что машины моют холодной водой. Я-то моюсь горячей – чем машины хуже?
От ледяного душа яростно колотится сердце – кажется, будто оно у меня не в груди, а где-то ближе к макушке. Дышу я так глубоко и часто, что в какой-то момент больше не могу сделать очередной вдох – некуда, воздух и так распирает грудь. Еще немного, и я потеряю сознание и свалюсь с велосипеда. Но тут душ прекращается. Судорожно хватая ртом воздух, я смотрю, что делается за стеклянной стенкой. Чейз на месте, снимает. Вот и отлично. А то вышло бы, что я мало того что подверг себя пытке, но и сделал это зря.
Передышка оказывается недолгой – меня с головы до ног, как мокрым снегом, облепляет мыльной пеной. После холодной воды для разнообразия включается ледяная. Едва за меня берутся две гигантские вращающиеся щетки, куда-то улетают мои очки, но это ерунда. Нащупываю рукой «Гоу про» и убеждаюсь, что камера держится прочно. Боковым зрением – глаза жутко щиплет от моющего средства – я вижу, что Чейз по-прежнему снимает. Он весь трясется от неудержимого смеха, но камеру держит твердо, а это сейчас важнее всего.