а, сибирская баба, сварила ему в этом горшке вкусные пельмени, ошибочно приняв «вазу» за новомодную городскую кастрюльку. Деда Ваня блевал.
А дядя Коля работал на механическом заводе «инженером по снабжению». Детей своих они с тетей Машей воспитывали богато. Купили им за 1000 рублей старыми (до 1961-го) деньгами фисгармонию. Детей этих я описывать не стану. Скучно... Хотя почему бы и нет?.. Младшая, Валька, была толстая и сонная, она нынче – тоже инженер, и муж ее – инженер, имеет рационализаторские предложения. А старшая, Сонька, 1950 года рождения, в 1968 году унизила свою семью тем, что привела в дом пожилого лысого мужика, геодезиста-топографа, и сказала: «Это мой муж». Дядя Коля спихнул его с лестницы, и с тех пор Сонька замкнулась. Закончив школу с золотой медалью и пользуясь уроками фисгармонии, пошла работать в детский сад музыкальным воспитателем. Сначала она была неоправославной, потом вступила в секту христиан-баптистов, которую организовала творческая молодежь города К. – художники, артисты, скалолазы. Но секта распалась ввиду взаимонетерпимости и теологических разногласий среди ее членов, и как Сонька теперь живет, во что верит, я не знаю, мне неинтересно и придумывать неохота. В какой-то период моей жизни она мне чуток насолила, вот я теперь и мщу ей на этих страницах, пользуясь своим привилегированным положением автора посланий к тебе, Ферфичкин. Гипотеза: моя троюродная сестра возглавила группу «дзен», отколовшуюся от секты христиан-баптистов, и сделалась антисоциальным элементом, но не исключено, что она вышла замуж за друга моего детства Хрулева, отбив его у жены, и молодожены уехали на работу в Монголию, возвратившись оттуда с новенькими «Жигулями». Да она уже и старая, наверное, эта Сонька, ведь ей сейчас 1982 минус 1950 равняется 32 года. Нет, не старая...
...Австрийский город Вена! Мы с тобой, Ферфичкин, пока что никогда не бывали в австрийском городе Вене, отчего я не знаю, как назвать тот ресторан, в котором дядя Коля удивил тогда тамошнюю публику. Дядя Коля говорил, что это был «самый лучший ресторан австрийского города Вены».
1945 год. В самый лучший ресторан австрийского города Вены зашли два советских офицера. Победители, они благожелательно и спокойно оглядели это сборище жужжащее: хрусталь, серебро, крахмальные салфетки, декольте и драгоценности дам. Меж столиков цыган бродил, скрипку к уху прижимая.
Как из-под земли вырос фрачный метрдотель, похожий на певца Вертинского.
– Пжалуста, пжалуста, дорогие, – говорил он, сладко жмурясь, на ломаном русском языке.
Офицеры уселись.
– Чем я возьмусь угостить вас? – продолжал метрдотель на том же языке.
Офицеры переглянулись.
– А что у вас есть? – солидно кашлянув, спросил дядя Коля.
– О, у нас есть все, – ответствовал австрияк. – Сочные окорока, французские устрицы, нежная рыба форель – плод горных речек, бананы из Гонконга, фиги и груши Италии, ананасы, шампанское, виски, джин. У нас есть все.
– Такого не может быть, – нахмурился дядя Коля, и его товарищ, майор, усатый смуглый красавец, ведший всю войну контрпропаганду на немецком языке, легонько потянул его за рукав: это свои, это не немцы, это австрийцы... – Такого не может быть, – повторил дядя Коля, который и без майора прекрасно разбирался в интернациональной обстановке.
– Нет, такого может быть. – Тут уж и метрдотель позволил себе стать снисходительным, ибо наконец почувствовал себя в своей тарелке. – Такого быть может, а если такого не может быть, то наши повара приготовят любое блюдо по вашему заказу.
– Любое?
– Любое.
– Шашлык?
– По-карски, на ребрышках, бастурму.
– Щи?
– Суточные, зеленые, уральские, с крапивой, борщ украинский с пампушками, чесноком, стручком перца и стопкой горилки.
– Пельмени?
– 50% говядины, 30% баранины, 20% свинины, лук, перец, лавровый лист, бульон – мозговая косточка с приправами и травками, уксус, горчица...
– Редька?
– С квасом.
– Пудинг?
– С соусом.
– Утка?
– По-пекински.
– А МОЛОКО В ЗАГНЕТКЕ?
«Вертинский» остановился и тоскливо вытер платком вспотевший лоб. Он проиграл состязание. А дядя Коля пошел на кухню, самолично изготовил молоко в загнетке и угощал им всех присутствующих. И все присутствующие, включая майора, удивлялись и хвалили славную русскую еду, восхищались дядей Колей, рукоплескали ему. Волоокая красавица (бриллианты, жемчуг, коралловая роза в пышных волосах, русская папироса «Казбек» во рту) пригласила дядю Колю танцевать чардаш. Это была графиня древнего княжеского рода Эстерхази. Дядя Коля запел:
Будто я такой уж трус,
Будто вправду я боюсь
Парня
С журавлиным
На шляпе
Пером...
Официанты на цыпках бегут, сознавая свой вид. Хрусталь отражается в скрипках, шампанское и водка блестит (Н.Фетисов. Поэма «Гестаповец и волк», рукопись. Красноярск, 1972 г.).
– А молоко в загнетке, между прочим, варится элементарно. Берется просто молоко, наливается в крынку, горшок, любую другую глиняную посуду, и все это ставится в загнетку догорающей русской печи на неопределенное время, – объяснял дядя Коля и сердился: – Не перебивайте меня, что в Вене нет русской печи и, стало быть, нет загнетки, куда сгребается ее остаточный, русской печи жар. Говорю ж я вам – это был самый лучший ресторан австрийского города Вены, и там действительно было ВСЕ, и единственное, чего там не было, чего там не знали, так этого не было и не знали
МОЛОКА В ЗАГНЕТКЕ –
так я их научил, и они теперь знают, и у них теперь есть окончательно все...
Эх, дядя Коля, дядя Коля! Ты представляешь, Ферфичкин, однажды он рассказал мне, как за 2 часа поймал 85 щук. Успех счастливого рыбака объяснялся просто: в озеро, из которого он за 2 часа извлек 85 штук щук, впадал минерализованный ключ-ручеек, имевший средь августовской жары температуру минус 18°С.
– Сколько градусов, дядя Коля?
– Минус восемнадцать.
– Дядя Коля, но ведь вода при ноле градусов замерзает, так нас в школе учили...
– Да? Ты уверен? – снисходительно посмеивался дядя Коля. – А соленая вода при скольких градусах?
– Ну не при восемнадцати же?..
– Я не верю, что ты мне не веришь! – взмывал дядя Коля. – Пойми, ты должен, должен верить! Мы опускали термометр в ключ-ручеек, и термометр показывал ровно 18°. Минус!.. В этом весь секрет...
Какой секрет? Чего секрет? Не понимаю. Но если я «должен-должен», так я и верю, мне не трудно. Ты давно знаешь меня, Ферфичкин: это я раньше говорил, что думаю, а теперь я думаю, что говорю. Я верю. И ты верь, что дядя Коля удивил австрийский город Вену, поймал за 2 часа 85 щук и привез нашим в подарок деву крашеную, гипсовую, пастушку № 1, высотой около 25 сантиметров, которая сидит, расправив пышные юбки и держась коричневенькими ручками за круглые коленки. Алые губки ея приоткрыты, белые зубки блестят, яко жемчуг, зрачок лукав. Верь, ты должен верить, должен! Надо же во что-то верить, Ферфичкин. Помнишь, мы как-то говорили об этом на кухне? Эх, Ферфичкин!..
27 октября 1982 года
ДЕДА ПАША,
погубивший животное по имени
КОТЕНОК МИФА,
был недобитым кулаком и героем Порт-Артура. Он своего племянника, моего дядю Колю, осуждал за вранье, потому что сам считался шутником и мистификатором. Скрипя яловыми сапогами, он приходил зимой в гости и вместо приветствия спрашивал нас, детей:
– Ребята, вы не знаете, чьи там кони стоят у двора? Тройка с колокольцами, в гривы красные ленты вплетены, кони паром дышат, в санях сено?..
Мы опрометью вылетали. Никаких коней не было. Тихо возвращались домой, где деда Паша, сияя сам и сияя георгиевскими отличиями, уже пил вприкуску чай из чайного стакана и водку из граненой стопки синего стекла.
Он раздавил моего котенка. Это произошло так. У соседей окотилась за печкой кошка Мурка, и мы взяли себе котенка, назвав его Мифа в честь любимца тогдашней публики знаменитого французского шансонье Ива Монтана, про которого недавно (1982) написали в какой-то газете разоблачительную статью, вскрывшую подлинное лицо этого нашего бывшего якобы друга. А тогда он был очень популярен, и знаменитый Марк Бернес, ныне покойный (1969), даже пел по радио дружескую песню:
Задумчивый голос Монтана
Звучит на короткой волне...
На какой волне звучит нынче голос господина, а не друга, И.Монтана, мне неизвестно. Ты можешь подтвердить, Ферфичкин, что я «на ящике не торчу», никаких голосов не слушаю, у меня и приемника нету, вернее, есть, но давно сели батарейки... Мне известно другое: молодежь нынче носит джинсы, майки и сумки с надписью «Монтана», но эта Монтана – не певец, а американский штат с административным центром Хелина, что к моим посланиям не имеет совершенно никакого отношения, и я возвращаюсь к тому, как негодяй деда Паша раздавил моего котенка, которого назвали Мифа в честь любимца тогдашней публики знаменитого французского шансонье Ива Монтана, снявшегося в фильме «Плата за страх», где рабочие перевозят взрывающийся пироксилин и получают за это хорошую получку. Ив Монтан потом вроде бы тоже взрывается, а может быть, и нет – в период «Платы за страх» я был юным ребенком, отчего имею право на аберрацию памяти, и этого своего права никому не отдам.
То есть – деда Паша был грузный мужчина, весьма еще крепкий в свои тогда (1956, 76 лет) годы, имел короткую стрижку цвета «соль с перцем», шубу хорошую, баранью, осенью надевал стеганый бушлат полуморской, летом – чесучовый пиджак, рубашку украинскую навыпуск, расшитую петухами, опоясанную крученой веревкой с кистями. И всегда ходил деда Паша в сапогах, которыми топал отчаянно, под ноги совершенно не интересуясь глядеть.
Вот вам и весь сказ. Был котенок, и нету котенка. Пришел деда Паша, топнул сапогом, не интересуясь глядеть под ноги – и нету котенка. Даже и не пикнул котенок.