еловек разумный и осторожный, предпочел бы обойти стороной. Жили тут богато. Имелся скотный двор в бывшем помещении библиотеки, склад с провиантом, за которым денно и нощно следило порядка десятка головорезов, да своя меняльная лавка. Надо тебе обменять батарейки от фотика, ну к примеру, на патроны от АК, то завсегда пожалуйста. О курсе позже можно договориться. Была тут и своя автомастерская, основной источник дохода маленького бандитского государства. Невиданная роскошь по нынешним меркам — работающий подъемник, дрели, сверла, станки и наборы гаечных ключей во всем их великолепном изобилии были аккуратно развешены на гвоздики по стенам мастерской.
Времени у нас теперь было предостаточно, и, оставив Дмитрия с проглотом заниматься транспортом и «наводить мосты», я, вопреки предостережениям последних, решил прогуляться и собственными силами пощупать окружающую действительность. Как ни странно, но первое впечатление запустения и разрухи оказалось ошибочным. Некоторые дома действительно пустовали, но только из-за того, что заселить их полностью никто не собирался. Окна первых этажей зданий были заколочены досками, щели заткнуты ватой, а из некоторых окон виднелись трубы буржуек. Около парадных вместо клумб с цветами были разбиты огороды, на которых местные жители выращивали картошку. Улицы вблизи жилых строений были выметены, а водостоки прочищены, и вся дождевая вода без труда уходила в канализацию. Тут я в первый раз увидел детей. Маленькие, грязные аналоги тех, кто заправлял этим вертепом, совершенно буднично слонялись по поселению, лепили куличики из мокрого песка и играли в казаков-разбойников, и если бы не обноски и запачканные сажей мордашки, ничем бы, наверное, не отличались от своих сверстников из прошлого мира.
—Дяденька, а дяденька…— карапуз в ботинках на босу ногу и вязаной шапочке поверх грязных светлых волос догнал меня и, засунув руки в карманы, поплелся следом.— А ты в городе был?
—Был,— честно признался я. Если бы меня попросили описать город, ответ, наверное, был бы другой.
—А там страшно?— продолжал расспрашивать пацан, смешно подстраиваясь маленькими ногами под мой размеренный шаг.
—Ну как тебе сказать?— Я на секунду задумался и тут же почувствовал, как маленькая детская ручка нырнула в мой карман.
—Куда,— схватив воришку за руку, я усмехнулся и решил было надавать наглецу тумаков, но тот извернулся и, врезав мне ботинком в ахиллово сухожилие, кинулся к распахнутой двери подъезда. Однако добежать он не успел. Под удивленные крики малышни и оханье воришки он был подхвачен за ногу и медленно, почти торжественно левитирован на место преступления.
Новую способность в себе я воспринял почти буднично, ибо поврежденное место, а точнее болевое ощущение от удара паршивца по моей ноге затмило весь позитив. Да и сама технология оказалась на удивление проста. Не было ни опасности, ни ежесекундной угрозы отправиться к праотцам. Я просто мысленно набросил на лодыжку беглеца петлю и, сосредоточившись, представил, как он, крича и кувыркаясь в пыли, оказывается в моей власти. Дожил, на детей ополчился, однако воровство занятие отвратительное даже по современным меркам, так что действовать пришлось не раздумывая.
—Дяденька, отпусти. Я же не знал…— Завывание сродни милицейской сирене вырвало меня из пелены собственных раздумий, и, оглянувшись на крик, я понял, что воришка все еще болтается в воздухе, отчаянно суча конечностями.
—Воруешь,— хмуро поинтересовался я, наблюдая, как из окон на меня выглядывает все больше и больше местных.— Значит, будешь наказан.
—Дяденька, отпусти!— надрывался карапуз, пытаясь поймать свалившуюся на землю вязаную шапку.— Я отработаю! Знаешь, я какой смышленый! Я что хошь делать могу! Кашу варить, ботинки чистить, вещи за тобой могу носить хоть до города, хоть дальше. Я выносливый.
—А мамка с папкой твои что?— Я медленно опустил паренька на землю, и тот, усевшись прямо в пыль, уставился на меня испуганным взглядом.— Ну, так что с родителями-то?— продолжал я свой наставительный монолог.— Знают, что у людей по карманам шаришь?
Пацан замешкался, взглянул на меня из-под бровей и, шмыгнув носом, замолчал.
—Ну что примолк?— нахмурился я.— Или давно от отца нагоняй не получал?
—Нету у меня родителей,— зло прошипел паренек, да так, что аж мурашки по позвоночнику пробежали.— Умерли они.
Вот тебе и на, вот и приплыли. Теперь, пес знает, как к нему относиться. То ли воришка зарвавшийся, то ли просто сирота, пытающийся выжить в этом ужасном мире. Как он до сих пор выживал вместе со всеми этими фризами, сканерами, работорговцами и прочим контингентом?
—Воровать нехорошо,— пробурчал я, ни с того ни с сего почувствовав перед мальчишкой вину.
—Сам знаю,— доверительно шмыгнул носом последний.— Так возьмете меня, дяденька?
—А на кой ты мне?— обрадовался я, переводя разговор на новые рельсы.
—Работать буду.— Кивнул мальчишка.— Вещи за вами носить, готовить. Ночью лагерь могу сторожить, а все, что надо, так это поесть да одежду. С ботинками нынче туго.— В довершение всего он показал левый башмак, на котором в районе носка имелась солидная дырка, сквозь которую проглядывал грязный палец.
—Ладно, работник,— вконец смягчился я, прикидывая, где можно найти приличную обувь детского размера.— Зовут-то тебя как?
—Мишаня.— Радостно шмыгнул носом воришка.— Ну так что, дядя, берешь меня к себе?
Комплекс, одно из немногих мест, которое миновал ментальный смерч, начисто сметя все те осколки цивилизации, коими так кичился прошлый мир. Были тут и исправные компьютеры, и кондиционеры, прилежно гоняющие по патрубкам фреон, и большие энергонезависимые турбины, вентилирующие подземные коридоры, а заодно и дающие электричество по складскому корпусу и большинству жилых отсеков базы.
Штат комплекса на данный момент насчитывал сорок с лишним человек, из которых простых людей, пожалуй что, и не осталось. Три механика, пара научных сотрудников да завхоз Петрович, которому все было нипочем. Уникальность самого комплекса была даже не в том, что электроника в нем работала. Тут находилась основная боевая единица мертвого мира, команда испытуемых, которая достаточно скоро раскололась на два враждующих лагеря, а потом и вовсе разделилась, и уж совсем непримиримые, предварительно запасшись картами хранилищ ведомства, загрузили под завязку пару внедорожников да отправились восвояси. Среди них был и Восьмой, ныне покойный и сейчас раздираемый дикими животными по кускам где-то в обгорелом остове машины на окраине города. Был там и Третий, по медицинским показателям человек неуравновешенный, а по социальным и вовсе неприспосабливаемая личность, рекомендации к использованию которого были на последнем месте. Именно потому он, наверное, и вошел в группу одним из последних, а работу с ним начали и того позже. Он и умер по-глупому, слепой, до последнего момента пытавшийся обойтись без жертв. Однако что случилось, то случилось…
Второй остался в комплексе намеренно. Он, как и большинство примкнувших к нему лабораторных крыс, имел свои виды на те ресурсы, что так внезапно оказались у них в руках. Вот ты никому не нужный человечек, пошедший вразнос и оказавшийся на обочине жизни. К тебе относятся как к пустому месту, пичкают лекарствами, прививками, натирают мазями и гоняют по комплексу аки блоху, обложив датчиками и переносными мониторами, и вдруг ты понимаешь, что все, что произошло с тобой, не так уж и плохо, как казалось на первый взгляд. Деньги, выданные за участие в эксперименте, да пара лишних дырок в черепе, все это отходит на второй план, а вместо этого мощь, власть, страх в глазах окружающих, пьянящее чувство вседозволенности и непобедимости… Но проходит и это, а горькое похмелье все не наступает. У тебя достаточно еды и воды, с тобой те, кто поддерживает тебя, пусть и не во всем, но шатко или валко лидерство признают, и ты просто не знаешь, что с этим делать.
Понять? А зачем? Мир прошлого, такой спокойный, мирный и чистенький, оставил без дома, документов, любимых людей. Тут же в тебе такая сила, что звезды содрогнутся и волны, вздрогнув, расступятся, как перед ветхозаветным старцем…
—…ноги убери, чудила. Это же красное дерево.— Второй приоткрыл глаза и печально взглянул на Петровича, собиравшего и паковавшего в большой черный мешок обрывки бумаг, огрызки и пустые банки из-под консервов.
—Опять?— В горле першило. Бутылка с алкоголем опустела, и голова, уже почти привычно завывая на все лады, обещала неслабое похмелье.— У тебя, Петрович, вообще страха нет?
—Страх у тех есть, кто не нужен. Кто пустой человек.— Старик пожал плечами и, поставив в угол кабинета пакет, всучил в руки Второго другой.— Сломается что, перегорит, так вы же, рожи бандитские, в жизни починить не сможете.
—А у тебя, значит, все срастется?— Второй пренебрежительно отбросил пакет, и тот, тихо упав на пол, прикрыл пепельницу с окурками, опрокинутую им на дорогой персидский ковер.
—А ты сомневаешься?— хмыкнул Петрович.
В дверь постучали, и этот резкий звук принес Второму гораздо больше страданий, чем хамское поведение старика. Мерные, осторожные удары костяшками пальцев о дерево отразились в черепе, будто колокольный набат в пожар.
—Шеф.— Нечесаная шевелюра Двадцать третьего, одного из последних экспериментальных, что остался в комплексе то ли из-за лени, то ли из-за банальной природной трусости, предпочтя статус обслуживающего персонала опасностям внешнего мира, появилась дверном проеме.
—Что тебе?— поморщился хозяин кабинета и под суровым взглядом завхоза закинул ноги на столешницу, охнув от нового болевого спазма.
—Конвой вернулся,— пояснила шевелюра.— Восьмого с ними нет.
—Так узнайте, где он,— меланхолично произнес второй.
—Уже узнали,— хмыкнул Двадцать третий.— Егора выморозили.
—Это как?
—Ну как курицу в жидком азоте. Быстро и целиком.
От этой новости похмелье у Второго улетучилось почти мгновенно.
—Кто?
—Точно не известно, но фриз силы небывалой.