Теперь она боялась, что будет испытывать те же чувства и к Кате, поэтому общение деликатно сокращала до минимума, не лезла в душу, никогда не высказывала никаких суждений, просто принимала все так, как сама Катя позволяла ей это сделать.
Сонька книгу тоже не читала, точнее, начала читать и не поняла. Закрученная работой, она получила персональный экземпляр с автографом, но только хмыкнула. Катя всегда казалась ей бездельницей, а все ее занятия – глупыми игрушками, не приносящими никому пользы. Она уважала в ней гениальную портниху, в чьих талантливых руках расцветали удивительные платья и костюмы, заполонявшие собой все мировые спортивные подиумы. Это приносило счастье многим, в том числе и самой Кате. А все ее метания после знакомства с Митей сильно уронили ее в глазах бывшей подруги.
Воспринимать всерьез эти литературные потуги Соня даже не пыталась. А вот Тимур прочел книгу с большим интересом – его, как и Митю, всегда интересовали биографии великих предшественников.
О Кате он ничего, в сущности, не знал, но дарственная надпись произвела на него впечатление.
Сюжет у книги был хорош, и ему в голову сразу полезли кое-какие мысли… он даже заикнулся жене, что неплохо было бы поговорить с этой Катей насчет прав и, может, попробовать это как-то экранизировать… был бы успех.
Но Соня эту тему сразу пресекла, разговаривать с Катей отказалась наотрез, а книгу подложила вместо давно отвалившейся ножки комода – так, чтобы ее не было видно из комнаты.
Единственным человеком, способным по-настоящему понять и оценить Катин замысел, мог бы стать доктор Эрзин. Ему в кабинет она с большими хитростями доставила старый ноутбук, сослуживший ей такую полезную службу, а также экземпляр своей книги, предназначавшийся лично Ефиму Михайловичу.
Длинный именной автограф завуалированно намекал на то, что зла Катя на своего доктора больше не держит и даже благодарит за некоторую психологическую помощь, которая пришлась ей очень кстати.
Эрзину было бы очень лестно все это прочитать, но в свой кабинет он больше уже никогда не попал – в его возрасте инфаркты у мужчин часто заканчиваются летально. Но Катя об этом так никогда и не узнала.
Пережил инфаркт и Георгий, правда, остался жив и даже быстро восстановился. Книгу он видел и даже поручил купить – были у него некоторые планы на Катю, которые с помощью этой книги можно было бы осуществить. Он и сам понимал, что мудрая Сонька была права – если человек не выражает свою любовь нормальными понятными способами, значит, он просто не любит. Или любит кого-то другого, в чем ему пришлось запоздало признаться хотя бы самому себе.
Катину книгу он честно собирался прочитать, но уже много лет не читал ничего, кроме новостей и биржевых сводок – в этом Соня тоже оказалась права, а книга так навсегда и осталась лежать в его московском кабинете, заваленная строительными журналами, макетами и папками с чертежами.
Возможно, Катин замысел мог бы понять и Митя – все-таки он много лет знал ее, был в курсе всех ее переживаний и относился к ним с определенным вниманием и уважением. Он всегда сочувствовал ее сиротской доле, и если бы прочитал эту заново переписанную жизнь, даже несколько жизней, был бы сильно удивлен. Но эта мысль даже не приходила ему в голову. Впрочем, впереди его еще ждало много удивительного, о чем он, к счастью, не догадывался.
Митя все собирался хорошо напиться, но чувствовал, что алкоголь впервые в жизни не поможет ему отключиться от навязчивых мыслей.
Одиночество схватило его за горло – никогда он этим не тяготился, но в последнее время даже кот от него словно бы отвык.
Пока Митя слонялся по Израилю, кот сменил нескольких временных хозяев, а последние недели жил у Митиной мамы, привык к ней и домой вернулся неохотно.
Никита тоже не торопился возвращаться в Москву. Дозвониться до него было трудно, но это можно было понять – операторы вообще отключают телефоны на время работы.
«Может, загулял парень… Да оно и к лучшему», – но Митя все равно тосковал – не то по сыну, не то по Кате, не то по всем сразу… Было, было по кому тосковать.
Лето пролетело в один миг, сценарий был написан. Митя уже кое-кому его показал, даже получил одобрение, но все это были не те одобрения…
Хорошо бы Сонька… А то и Катя. Ему не терпелось начать снимать. Даже казалось, что Катя, увидев этот фильм, поймет, что он снова хочет ее видеть, быть с ней, что он все переосмыслил – и найдется, найдется проклятая.
Ночами он совсем не спал, пил корвалол и резал ножом кухонную клеенку. Перебирал все Катины фотографии, которыми был полон его ноутбук, – теперь прятать их было не от кого. Ласково трогал пальцем изящную фигурку на мониторе, разговаривал с ней, сообщал ей о себе разные новости.
Впрочем, какие там могли быть новости. Денег на фильм он не нашел, унизился до того, что разыскал Георгия и отправил сценарий ему, но ответа не получил. Все собирался снова позвонить Анне, но последний их разговор его здорово обидел, не хотелось мириться первым, навязываться, умолять.
«Что она там несла… Как это Катя может специально от меня прятаться? Никогда в это не поверю. Да и где она может жить столько времени? Ни письма, ни звонка – ничего. Никогда такого не было… Надо же как – Анна сама меня от нее прятала… сколько я там у нее на даче валялся? Даже не помню. И Кате меня не сдала».
Вдруг он подскочил как ужаленный.
Дача! Какая была бы ирония судьбы, если бы… Надо было ехать, обязательно! Тут же схватил телефон, и снова повезло – Анна сняла трубку.
– Я знаю, где ты ее прячешь, и сейчас же выезжаю. И как я, идиот собачий, не просек, когда ты сказала: «нет, на даче ты больше не спрячешься». И не отрицай. Я просто выезжаю туда.
– Во-первых, здравствуй, Митя.
– Даа, я отлично тут здравствую! Самое время для любезностей!
– Успокойся, остынь. С чего это ты взял такую чушь?
– Да какую чушь! Я и слушать тебя не буду, просто хотел предупредить, чтобы ты знала – я все понял, уверен на сто процентов и выезжаю немедленно.
– Не делай этого.
– Послушай, хватит уже мне указывать, ты ей никто, Ань, понимаешь? Мы сами разберемся!
– Не нужен ты ей больше. Нечего разбираться, она сама во всем разобралась.
– Я тебе не верю. В любом случае, она – невеста моего сына. Мой сын мне не чужой человек, я его в детский дом не сдавал.
– Да ты его оставил, двухлетнего, матери и приехал потом навестить за двадцать лет один раз.
Митю не насторожила ее осведомленность:
– Я, между прочим, работал, да!
– А алименты присылать забывал.
– Аня, это были девяностые годы! У меня папа с мамой не выезжали на Венецианские фестивали, как у некоторых, мне приходилось постельным бельем с грузовика торговать на рынке. Но сына я не бросал. И он страдает. Я обещал ему, что найду эту идиотку.
Анна тяжело вздохнула.
– Он давно там. Забор даже покрасил.
– Какой забор?
– На даче забор. С Катей он там.
– С какой Катей? Как? Когда?..
– С какой Катей? Ты же вроде трезв.
– Трезв. И давно он там?
– Да всегда. С марта. Он из командировки к ней туда приехал.
– Как с марта… Сейчас же сентябрь… Он же мне постоянно говорил, что задерживается.
– Ну, наврал он. Ты же психопат, зачем лишний раз тебя волновать. Ты им не нужен.
– А как же он ее нашел?
– Очень просто нашел. Она сама его позвала.
Митя молчал. Это было последнее, окончательное предательство. Жизнь повернулась к нему искаженным своим лицом, красивым и жестоким лицом, состоявшим из черт всех знакомых ему женщин…
Он с трудом нащупал зажигалку, но сигарета не раскуривалась.
– Митя… Ты здесь? Ты меня слышишь? Не надо туда ехать, мы сегодня сами собирались. Еще не хватало скандал при детях устраивать. – Митя все молчал, не находя в себе сил издать даже простой звук. – Алло! Ты слышишь меня?
– Слышу, – прохрипел он, откашливаясь.
– Уймись. Ты же сам хотел избавиться от нее, жаловался, плакал, прятался, просил защитить тебя от нее. Говорил, что я должна – потому что я ее мать и ответственна за ее безумные поступки. Ты забыл? Умолял меня в больнице, руки целовал… Я все сделала, как ты просил. Твое желание сбылось – ты должен радоваться. Ты ведь этого хотел, да? Или ты, Михалков ты наш, думал, она будет за тобой до старости бегать?
– До чьей старости? – Митя растерялся от ее неожиданной злобы.
– До ее, разумеется. Твоя уже наступила, если ты не заметил.
– Да пошла ты! – Он бросил трубку.
Как добираться до этой дачи, он не помнил, но адрес у него был и сейчас с легкостью нашелся в кармане старой куртки.
Митя раздавил окурок в пепельнице, взял паспорт, флешку со сценарием и побежал на улицу.
Катя стояла возле калитки. Босиком, в летнем платье, она держала в пальцах травинку, которую время от времени покусывала от нетерпения.
Было прохладно, и она постоянно поджимала ноги – то одну, то другую. Смотрела на Митю так, словно видела его впервые или он был ее соседом. Впрочем, она всегда хорошо собой владела, и ее взгляд не менялся даже тогда, когда она собиралась бросаться из окна на асфальт ему под ноги. Да собиралась ли? Теперь Митя не был ни в чем уверен.
Катя близоруко сощурилась, узнала его и приветливо улыбнулась. Это была совершенно новая ее улыбка – не бесстыдно-умоляющая, а спокойно-приветливая. Другое, незнакомое Мите выражение ее лица.
Безотчетно он протянул к ней руки, и они обнялись.
– Давно тебя не видела, Митя. – Она светилась изнутри теплым медовым светом. – А ты постарел, дружочек, постарел… Ты ко мне?
– Конечно, я к тебе. Я искал тебя.
– Искал меня? – Она весело засмеялась. Ни злобы, ни ехидства не было в этом смехе. – Это же анекдот. Зачем ты меня искал?
– Ты тоже изменилась, – желчно подметил Митя, не решаясь снова ее коснуться.
– Все люди меняются, Митенька.
– Я люблю тебя.
– Конечно, я тоже тебя люблю. – Она протянула руку и нежно убрала ему со лба прядь волос.