Повествование заканчивалось как раз на смерти Забузы и Хаку, и Наруто, отложив последний листок, печально шмыгнул носом.
— Тут они и правда умерли?
— Читателям нравятся драмы, — я развел руками. — Ты подожди, пока я про четвертую мировую писать начну, там вообще можно обрыдаться.
— А может не надо?
— Надо, Фе… кхм, надо. И это еще что. Вот сцена, где Саске убивает Итачи, а потом обещает уничтожить Коноху — вообще моя любимая.
— Эээ… — Наруто покосился на меня, даже не зная, что на это сказать, а Итачи едва заметно дернулся.
Как я понял, в целом моя писанина и Наруто, и Итачи понравилась, хотя их здорово напрягали всякие отклонения от известного им развития событий. Но тем не менее, это не мешало им едва ли не стоять у меня над душой, ожидая очередную проду. Только благодаря таким настойчивым читателям первая книга была закончена в рекордные сроки — всего за полтора месяца. Конечно, это пока только черновик, и его еще править и править, но Наруто авторитетно заявлял, что книжки эро–санина и рядом не лежали, и что Джирайя позеленеет от зависти, когда это прочтет.
А некоторое время спустя Хаширама наконец закончил свои издевательства надо мной, которые он почему–то называл медицинскими дзюцу. Впрочем, надо признать, они принесли результат — количество чакры, вырабатываемой в моем организме заметно увеличилось, и теперь она просто не успевала целиком утекать во внутренний мир. Кстати, тот тоже за это время претерпел небольшие изменения — появилось больше чистой воды, а кое–где черная масса уплотнилась настолько, что начала напоминать скалистые острова.
Прошло еще несколько недель, прежде чем Хокаге решили, что мне можно попробовать использовать чакру. И конечно же, я первым делом начал с шарингана. Активация одного томое прошла нормально, и ободрившись, я «включил» сразу три, а потом и Мангеке. Все прошло на удивление гладко, и чакра не пыталась выйти из–под контроля, поэтому я решился на эксперимент и второй раз в жизни активировал риненган. И тут в голове словно что–то щелкнуло, зрение само собой переключилось на какой–то черно–серый режим, а в памяти начали всплывать знания, которых там прежде не было. Это было почти как с Аматерасу, когда я неким неведомым образом вдруг понял, как его применять. Сейчас же я получил информацию о том, как призывать метеориты и монстров вроде тех, что были у Пейна, а еще как использовать чужие тела в качестве временного вместилища. Похоже, Нагато тоже начинал с этого. Как я понял, он даже пытался оживить Яхико с помощью этой техники, но у него получилась только бездушная марионетка, которая впоследствии стала первым телом Пейна. Похоже, знание о том, как открывать врата в Чистый мир и возвращать оттуда души появится позднее. Представляю, что чувствовал Нагато, когда осознал, что может по–настоящему воскрешать людей, но помочь своему другу уже не в силах, так как прошло слишком много времени.
Но что самое забавное — оказывается, эта техника Шести Путей очень похожа на тот способ, которым я сам воспользовался, когда меня каким–то неведомым образом занесло в голову Саске. Суть этого дзюцу заключалась в том, чтобы собрать воедино осколки ментальной оболочки, которая неминуемо разрушается в результате смерти или сильных моральных потрясений, а потом подселить внутрь нее копию сознания — что–то вроде моих внутренних личностей. Кажется, мы с риненганом были просто созданы друг для друга, раз я за десять лет до его пробуждения начал использовать похожие техники.
Но если я просто собирал ментальную оболочку как паззл, то риненган не зря считали божественной силой — он мог воссоздавать утерянные части. Недолго думая, я начал восстанавливать самого себя, благо, чакры на это почти не требовалось, тело–то мое и так уже пропитано ей — только контроль и сосредоточенность. Кажется, Хаширама заподозрил неладное и попытался меня остановить, но было уже поздно. Последний кусочек стал на место, трещины затянулись, и моя ментальная оболочка снова стала целой, за исключением того осколка на лбу, который был уничтожен Гаарой.
А в следующий момент я пожалел, что не умер раньше, или что не остался калекой, не способным пользоваться чакрой. И ведь сколько раз я уже обжигался, но все равно с упорством продолжал совать свои кривые ручки, куда не следует. Вот и сейчас снова получил за собственную глупость — все эмоции, которых я был лишен десять лет, на самом деле не пропали, а копились во мне. Кроме того к ним добавились и то, что чувствовал настоящий Саске в момент смерти. И все это разом обрушилось на меня.
Должно быть, Хокаге были изрядно шокированы, когда я вдруг закричал и начал биться, словно в припадке. Сам я в тот момент ничего не соображал, полностью оглушенный шквалом эмоций. Мне потом рассказали, что сначала я орал, будто меня живьем на куски режут, потом начал плакать и умолять прекратить, затем истерично смеяться, снова плакать и проситься домой. Потом я в основном смеялся, будто мне очень весело и часто звал Наруто, иногда злился и несколько раз испускал такое ки, что даже Хокаге было не по себе. Все это продолжалось несколько часов, и Наруто с Итачи, прибежавшие на шум, помогали меня держать, потому что я постоянно вырывался и хотел куда–то бежать. Постепенно мой бред начал сходить на нет, и я только временами истерично смеялся и бормотал, что люблю кровь, оторванные руки и Итачи. Под конец я снова кричал от боли, а потом, совершенно обессилев, отключился.
Глава 25
Какая–то нехорошая тенденция намечается — я постоянно теряю сознание, стоит лишь сделать что–нибудь необычное. Вот и сейчас после второй в жизни активации риненгана я очнулся в своей кровати и с противной слабостью во всем теле. Было еще какое–то странное ощущение, но прежде, чем я успел его идентифицировать, рядом раздался голос нии–сана.
— Саске, как ты себя чувствуешь?
Я повернул голову, увидел Итачи, и тут со мной произошло что–то странное. Сердце вдруг забилось быстро–быстро, на миг перехватило дыхание, а тело словно само собой вскрикнуло что–то вроде «Кья!» и забилось в угол кровати, прикрывшись одеялом и подушкой.
— Что случилось? — Итачи придвинулся ближе, и мне показалось, что я вот–вот умру, потому что сердце сейчас проломит грудную клетку и выскочит наружу.
— Не п-приближайся! — даже говорить в его присутствии было сложно.
Нии–сан замер со странным выражением лица и медленно, словно боясь меня напугать, начал отступать назад.
— Хорошо, я сейчас позову кого–нибудь.
— Не уходи! — моя просьба заставила его остановиться у самой двери. — Постой там н-немного, я сейчас привыкну.
Кажется, Итачи не понял, о чем я говорю, но просьбу все же выполнил. Если я раньше думал, что люблю его, то теперь понял, что по сравнению с тем, что я чувствовал сейчас, это была всего лишь легкая симпатия. Даже только от присутствия нии–сана меня плющило не по–детски. За десять лет я просто забыл, каково это — ощущать эмоции, и теперь они стали для меня большим сюрпризом. А может, дело не только в том, что я долгие годы был лишен чувств, а в том, что это Учихи гиперэмоциональны, у них ведь пробуждение шарингана именно на эмоции завязано. Я что–то не припомню, чтобы в прошлой жизни так сильно волновался только из–за того, что нахожусь с кем–то в одном помещении.
Система самогендзюцу до недавнего времени работала, дай бог, на пять процентов от нормальной «мощности» чувств, потому что так было удобнее. Зато теперь она только мешалась, и без того увеличивая зашкаливающий эмоциональный всплеск. Пришлось ее отключить, но лучше мне не стало. Однако, кое–как успокоив сердцебиение, я решился выглянуть из–за подушки, за которой прятался от ослепительности Итачи. Дыхание снова перехватило, но я смог с собой справиться. — С-сделай шаг вперед.
Нии–сан послушался, а мне снова пришлось успокаивать ускорившийся пульс. Только минуту спустя я смог сказать, чтобы он еще немного приблизился. Прошла почти четверть часа, прежде чем он сумел подойти к моей постели вплотную. Я протянул ему руку, и понял, что никак не могу усмирить дрожь пальцев. Когда ладонь Итачи коснулась моей, я осознал, почему Хината постоянно в обморок падала при виде Наруто. Если ее постоянно так же плющило, то остается только посочувствовать бедняжке. Надеюсь, я со временем привыкну, а то придется систему самогендзюцу наизнанку выворачивать, чтобы эмоции притупляла.
Когда меня перестало трясти, и пульс в очередной раз успокоился, Итачи решился задать вопрос:
— Что с тобой?
— Эмоции вернулись. Я уже забыл, каково это, и сейчас все слишком… сильно. Ты просто спросил, как я себя чувствую, а у меня чуть сердце не выпрыгнуло от счастья слышать твой голос.
Еще полчаса спустя я решил, что привык достаточно, и можно попробовать встретиться еще с кем–то. Этим «кем–то» оказались оба Хокаге, которым не терпелось отругать меня за безответственность, которая в очередной раз едва не стоила мне жизни. Но прежде, чем Тсунаде успела открыть рот, дабы устроить мне выговор, я произнес то, что само просилось наружу.
— Вы великолепны, — с искренним восхищением произнес я.
Тсунаде запнулась на полуслове от такого неожиданного начала разговора. Но я не видел, какое у нее было выражение лица, потому что с того самого момента, как она вошла в комнату, не мог отвести глаз от того, что у нее пониже шеи. Серьезно не понимаю, как это я раньше спокойно мог не пялиться на ее грудь, подчеркнутую глубоким декольте? Сейчас она меня просто гипнотизировала, и оторвать взгляд было решительно невозможно.
— Выходите за меня, вы обе, — все тем же восхищенным тоном произнес я, не в силах решить, какая из восхитительных выпуклостей совершеннее — левая или правая.
— Ах ты маленький ..!
Слова Тсунаде прошли мимо сознания, потому что все мое внимание было полностью захвачено тем, как волнительно колыхнулась ее грудь от резкого движения. Только потом я сообразил, что это Хокаге попыталась кинуться ко мне с совсем не дружескими намерениями, но Хаширама ее удержал.