ни в чем не бывало. А его друзья — высокая длинноногая девушка с прелестным неправильным личиком и ее муж, чуточку прихрамывающий утонченный господин (это были княгиня Вики Оболенская и ее муж, тезка Ники) — мгновенно начинают вести себя так, словно всю жизнь только и ждали, чтобы их познакомили со знаменитым «соколом фюрера». Они усаживаются за большой стол, который еще один утонченный аристократ в смокинге — как выясняется, тот самый граф Кирилл Макинский, которого все здесь зовут просто Сирил, — немедленно уставляет бутылками с вином и тарелками с едой.
— Его сюда пригласили работать, когда он лишился своего места преподавателя английского в коллеже, — поясняет Ники. — Ну кому взбредет в голову изучать английский язык во время войны с англичанами, когда кругом такая шпиономания? Отец его бывшего ученика — хозяин этого кабачка. Когда он пригласил Кирилла работать, тот сказал, что ничего не понимает в работе официанта. А папаша ученика ответил, что главное для этой работы — не слишком поношенный смокинг и безупречные манеры. То и другое у Кирилла имелось, вот он и получил это весьма хлебное местечко.
За пианино появляется тапер и начинает играть фокстрот.
Вики мгновенно вскакивает:
— Вы танцуете, Бальдр? Душу дьяволу продам за фокстрот с хорошим кавалером!
— Тогда продайте вашу душу мне, — галантно отвечает Бальдр, — потому что я — хороший кавалер!
— Удостоверяю, — говорит Марика. — Никто лучше Бальдра не танцует фокстрот. Во всяком случае, в рейхе!
Бальдр оставляет форменную фуражку и кортик на столике и ведет Вики танцевать. Оболенский с нескрываемой завистью смотрит на них, потом, словно почувствовав, что брату с сестрой не терпится поговорить, отходит к стойке бара. Ники резко поворачивается к Марике:
— Дорогая, что ты делаешь в Париже? И почему с Бальдром? У вас что, Господи помилуй, свадебное путешествие?
Ну, наконец-то один из них собрался заговорить о главном!
— До этого дело еще не дошло, ты что! — отмахивается Марика. — Меня заставил приехать Алекс.
Ники меняется в лице:
— Что-нибудь не так с… со шляпой?
— Ты хотел сказать, с лентами? — Марика с усмешкой наблюдает за судорогой, которая проходит по лицу брата. — Я их передала.
Еще одна судорога:
— Ты… ты знаешь?
— Такое впечатление, что знаю не только я.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты слышал когда-нибудь о человеке по фамилии Торнберг?
Бог весть, какого ответа она ждет, какой реакции Ники. Но не может и предположить, что он спокойно кивнет:
— Конечно. Профессор Теофил Торнберг — старый друг нашего дяди Георгия, отца Алекса. А что?
Да-да, Алекс что-то такое говорил, вспоминает Марика. Дескать, Торнберг когда-то спас жизнь Георгию Вяземскому — давно, в восемнадцатом году, в Петербурге…
— Опиши мне его, — просит Марика.
Ники удивлен такой настойчивостью, он недоумевающе пожимает плечами, но исполняет просьбу сестры:
— Ну, ему далеко за пятьдесят, он высокий, худой, с забавной седой эспаньолкой, с орлиным профилем… Немного похож на короля Дроздоборода из той книжки братьев Гримм, которая, помнишь, была у нас в Риге…
— Точно, он, — кивает Марика, ничуть не удивляясь, что Ники тоже называет Торнберга Дроздобородом. Они с братом совершенно одинаково воспринимают мир!
— А ты откуда его знаешь? — Теперь очередь Ники задавать вопросы. — Хотя Торнберг ведь живет в Берлине, ничего нет удивительного, что вы встретились. Вас кто-то познакомил?
— Нет, это произошло в бомбоубежище, совершенно случайно, — небрежно отвечает Марика. — И так же случайно он услышал мое имя, но почему-то ни словом не обмолвился, что знает тебя, а тем более — нашего дядю Георгия. Зато он весьма загадочно предсказал мне, что я скоро получу от тебя роскошный презент: зеленое сомбреро с черными лентами.
Ники от души хохочет и вдруг осекается, заметив, какими глазами смотрит на него сестра:
— Ты что?
— А ты что? Нашел над чем смеяться!
— Ну, мне действительно смешно, что Торнберг так тебя разыграл. Молодец, ни словом не обмолвился про нашу встречу! Могу себе представить, как ты ломала голову. Решила, что он маг, предсказатель, волшебник и так далее. Ну что ж, он и вправду увлекается астрологией. Хотя, насколько я понял, специальностей у него много. Вообще-то он историк…
— Ники, ты что, заболел? — зло перебивает Марика. — Ты не понимаешь или просто не хочешь понять? Когда Алекс узнал, что Торнбергу известно о шляпке, а значит, о лентах, он чуть с ума не сошел от беспокойства! Ты разве не слышал: я сразу сказала, что меня прислал сюда Алекс! Он страшно взволнован, а я вообще не знала, что думать. Мы уж решили, что ты арестован, понимаешь? Тебя не удивляет, что мы встретились здесь, в «Монте-Карло»? Этот адрес мне подсказала мать Мария из «Православного дела» на рю Лурмель. Я поехала к ней, чтобы окольными путями разузнать, как ты, не забрали ли тебя в гестапо, вообще — жив ли ты! Мы с Алексом чего только не предполагали, когда я рассказала ему о том, что ты называешь розыгрышем. А ты хохочешь. Как так вышло, что об этом узнал Торнберг?
— Да о чем «об этом»? — с досадой спрашивает Ники. — О шляпке? Да черт с ней, со шляпкой! Торнберг ничего не знал о лентах. Просто он был со мной в мастерской у мадам Роз, когда я получал шляпку. И дядя Георгий тоже.
— Как дядя Георгий? — в очередной раз изумляется Марика.
— Да вот так! Он не смог получить пропуск в Берлин и нарочно приехал в Париж на встречу со своим старым другом Торнбергом, который, оказывается, имеет какие-то связи в рейхе, отнюдь не только в научных кругах, но и среди партийных бонз, и обещал похлопотать о том, чтобы дядя Георгий смог приехать в Берлин, навестить Алекса. Они заранее списались, вот и встретились после того, как не виделись чуть ли не десять лет. Ты знаешь, кстати, что в восемнадцатом году Торнберг спас жизнь нашему дядюшке? Правда, спас нечаянно. Это произошло в Петрограде, как раз перед тем, как они бежали в Латвию.
— Да, Алекс упоминал об этом, — кивает Марика.
— Упоминал?! — возмущенно восклицает Ники. — Да эта история достойна целого романа! Ты только представь — оказывается, наш дядя Георгий и Торнберг входили в молодые годы в сообщество медиумов, которые поставили себе задачу уничтожить всех большевистских вождей силой оккультной мысли. Они собрались однажды где-то на Крестовском острове, в какой-то заброшенной даче, расставили по столам портреты Ленина, Троцкого, Дзержинского и прочих и начали испускать какие-то флюиды или как там это называется. Но для верности воспользовались орудиями средневекового колдовства: черными свечами, отравленными иголками и стрелами… К несчастью, за этой командой давно следили, и в самый разгар волшебного действа ворвались чекисты. Всех перестреляли, даже допрашивать некого было.
— Стоп! — перебивает Марика. — А дядя Георгий? А Торнберг? Они-то как уцелели?
— А они вообще не попали на Крестовский остров в тот вечер. Сначала ждали трамвая. Потом ловили извозчика, но никто не хотел туда ехать. Потом пошли пешком, и вдруг у Торнберга, наверное, от волнения и напряжения, случился страшный сердечный припадок. Он сначала потерял сознание, а потом стал умирать. Дядюшка рассказывал: это был один из самых страшных моментов его жизни — лучший друг умирал на его глазах! На какое-то мгновение у него даже сердце остановилось, но потом произошло чудо, и Торнбергу стало лучше. Дядюшка наш доволок его чуть не на руках до знакомого врача, тот оставил их у себя до утра… А утром им стало известно, что благодаря этому припадку они остались живы.
— Но я все равно не пойму, зачем понадобилось посвящать Торнберга в историю со шляпкой, — ворчит Марика. — Ну, отправил бы ее тихо, не афишируя, и все. Может, я что-то не понимаю, но, по-моему, конспирация в таких делах должна быть превыше всего.
— Ты правильно понимаешь, — бормочет Ники сконфуженно. — Но штука в том, что все это случайно вышло. Были сплошные совпадения! Во-первых, заболел человек, который должен был везти шляпку в Берлин.
— Пауль, да? — вспоминает Марика. — Мне сказал о нем Алекс.
— Кажется, мой дорогой кузен подозревал меня в болтливости? — иронически хмыкает Ники. — Мне далеко до него, поверь! Да, того человека зовут Пауль. Он приехал в Париж на встречу со мной, но слег с жестоким приступом колита. Ему было так плохо, что пришлось устроить его в клинику. Конечно, в частную, к верным людям, но там, как и везде, очень плохо с едой. Кормили вареным горохом и помидорами. Ты представляешь — человеку с колитом такое меню! Пауль почти три недели ничего не ел, держался только на уколах камфоры, потому что лекарств от его болезни не оказалось никаких. Только потом кое-что удалось достать. И поскольку никто не знал, надолго ли он слег (врачи вообще боялись, что придется оперировать), я взялся за срочную отправку этой несчастной шляпки. Мое дело было — только забрать ее в ателье, а лентами занималась Вики. — Ники кивком указывает на молодую княгиню, которая с блаженной улыбкой скользит в паре с Бальдром в ритме фокстрота. — Мадам Роз, хоть и человек, близкий к Re?sistance, тоже не имела понятия ни о каких деталях, вроде того, почему нужны именно эти ленты. И вот представь себе, иду я в ее ателье на рю де Ришелье и у входа чуть не нос к носу сталкиваюсь с дядей Георгием и Торнбергом, которые, как и полагается ученым мужам, следуют в Национальную библиотеку — рыться в фолиантах, покрытых пылью времен. Что я мог сказать по поводу того, зачем тащусь к модистке? Так и объяснил, что заказал шляпку. «Для кого, для любовницы?» — спрашивают эти веселые господа чуть ли не в один голос. «Для любимой сестрицы!» — отвечаю я. Короче говоря, они явились со мной в ателье, посмотрели на шляпку, жестоко раскритиковали ее, а потом потащились за мной на почту, чтобы удостовериться, что я посылаю ее именно в Берлин и именно тебе, а не своей мифической любовнице.
Ники так педалирует интонацией слово «мифической», что у Марики возникает очень сильное искушение спросить, неужто у брата и в самом деле нет никакой подружки. Но она подавляет неуместное любопытство и продолжает разговор о деле: