Сигары, привезенные с дальних островов за большие деньги в искусно проветриваемых хьюмидорах, скрученные на разгоряченных телах креолок, а также безупречные ратафии и бренди принесли напоследок ощущение некой расслабленности и отрешенности.
Доден-Буффан и его «свита» распрощались с принцем с большой учтивостью, и все же мэтр не смог удержаться от того, чтобы не внести в свою благодарность непостижимые нотки, свидетельствующие о том, что это бескорыстное сердце не умеет лукавить и притворяться.
Когда в конце дубовой аллеи карета, в которой они ехали обратно, наконец повернула, Доден понял, что ему надо выговориться:
– Как жаль, мой бедный Рабас, что столько прекрасных природных даров и столько драгоценных вин пропало впустую! Вы еще раз смогли убедиться в истинности того, о чем я постоянно твержу вам. Этот бедолага принц – и Евразия благословенна тем, что он один из лучших ее сынов, – все еще переживает варварские времена. Кухня, которую он представил сегодня нам, многогранна, обильна, богата, но лишена ясности и света. В ней нет воздуха, нет логики, нет линий. В ней есть привычка и нет правил. Это парад, которым никто не командует. Какие грубейшие, непростительные ошибки в чередовании блюд и смешении вкусов. Ну кто подает суп из раков и тут же фаршированную горлицу? А как вам фаршированная щука и тут же два молодых цыпленка? Что можно сказать о гурмане – или о том, кто себя таковым считает, – который не подает вслед за этим ни крупной ароматной рыбы, ни ракообразных? Он пригласил шеф-повара – и не подал на стол ни одного омара! И что это вообще за шеф-повар, который сваливает в одну кучу мясо кроликов, гусей, горлиц, а потом подает это все под свиным соусом, хотя предыдущие блюда поливались соусами на основе уксуса. И после этого он ждет, что кто-то оценит вкус его бекасов? И все эти сладости из миндаля, которые надо распробовать, которыми надо насладиться, подаются сразу после мороженого, парализующего и усыпляющего любой вкус, и перед глазированными сырами, которые в итоге оставляют во рту послевкусие вульгарной помады. Что касается выдержанных вин, то их разливали невпопад, руководствуясь досадной безвкусицей.
И это лишь незначительные ошибки. Есть и такие, которые вызвали во мне гнев такой силы, что я чуть не устроил, друг мой, прискорбный скандал. Этот шеф-повар – негодяй, а его хозяин – человек, лишенный всякого вкуса. Сожалею, что приходится говорить такое о принце, который желал нам исключительно добра. Но допустимо ли заглушать божественные ароматы природы столь мудреными соусами! Как можно прочувствовать под голландским соусом вкус и аромат говядины? И это я еще не говорю о том, что мясо взяли от животного, откормленного на пересушенных пастбищах. Банальность этого голландского соуса показалась мне совершенно идентичной банальности бешамеля. И эти дикие утки в устричном соусе, где не понятно, какой вкус преобладает над каким, – у этого чертового повара даже не хватило наглости пожелать, чтобы я попросил добавки его панада и фазанов! Ах, Рабас! Этот человек принадлежит к той отвратительной породе халтурщиков, которые утром готовят три кастрюли соусов: испанский, ру и бешамель, а потом распихивают их в разных количествах по своим блюдам, не заботясь о высших законах сочетания, соединения, противопоставления, света и тени, с помощью которых сохраняется сама суть вкуса, характер растения или животного и скрашиваются все их недостатки и изъяны, в результате чего мы создаем шедевр, раскрываем истинную душу в материи. Разве это кухня, друг мой? Ну, может, для ирокезов, для принцев, для немцев, но не для нас.
Доден-Буффан замолчал. Рабас, завороженный этими глубокими размышлениями, не проронил ни слова. Вечер уже бродил по склонам Юра, под деревьями, у ручьев, и дневная пыль, гонимая наступающей прохладой, уже не оставляла в затихающем воздухе ничего, кроме широких полос голубоватого тумана. Стада шли, звеня, с водопоя. Женщины сидели возле ограды пастбищ. Лето постепенно погружалось в ночь.
– Я преподам этому принцу урок! Я отправлю ему приглашение на обед, Рабас! – заключил Доден.
Бобуа, Маго и Трифуй ждали возвращения путешественников в кабинете хозяина. Но тот в расстроенных чувствах попросил Рабаса извиниться перед ними. Перед тем как лечь спать, он попросил подать ему в спальню наваристый консоме с яйцом пашот и несколькими веточками эстрагона, индейку в винном желе и фрикасе из спаржи. Он макнул несколько печений в стакан с гренашем, выпил огромную чашку липового чая с медом, а затем улегся в прохладную постель, где ему приснился повар с мрачным квакерским лицом, одетый наполовину как официант, а наполовину как дьявол, который насильно заставлял его месить гигантские кастрюли с густым соусом, приготовленным из минеральных спиртов и каких-то ужасных химических эссенций.
В единственной во всем городе карете, перекрашенной, покрытой лаком и застеленной пыльными коврами, библиотекарю Трифуйю было поручено в назначенный день забрать принца. Тем самым Доден-Буффан хотел показать его высочеству, что его «свиту» составлял не только один Рабас.
Он никому не доверил мыть сервиз в маленький голубой цветочек из такого тонкого фарфора, что нож скользил по нему, как по ледяной поверхности, – драгоценный сервиз, доставшийся ему от прабабушки.
Принц с волнением и радостью принял приглашение прославленного гурмэ. И дабы не пропустить этот пир, который окончательно бы выделил его среди правителей мира и наделил, как он полагал, более редким и ценным благородством, чем все его гербы, он распустил тотчас всех своих советников и отложил до неопределенного времени отправление всех депеш. Он заранее представлял себе, плача от радости, все те кулинарные изыски, которыми мэтр собирался его угостить.
Доден ожидал его в своей библиотеке в окружении Рабаса, Бобуа и Маго: все четверо в сюртуках, элегантных, но ладно скроенных, чтобы ничто не мешало противостоять гигантскому пиршеству.
Церемония представления завершилась – после чего у наследника Евразии сразу же, помимо его воли, сложилось впечатление, что эти завсегдатаи стола, эти боги кухни ничем не уступают ему в его познаниях, – и коронованному гостю предложили освежиться арбуа с нотками гвоздики, в меру охлажденным, а также горькими итальянскими настойками, приправленными эссенциями клубники и лимона, после чего вся компания незамедлительно перешла в столовую, где в такую жару царила райская тень, весьма благоприятствовавшая для столь торжественного мероприятия. Сервировка стола из фарфора, серебра и полевых цветов, небрежно расставленных на тонкой и безупречной скатерти, создавала атмосферу гармонии и умиротворения, исполненного достоинства, сердечности и утонченности. Как только все удобно устроились в этих огромных креслах, в которых мэтр любил сидеть и подолгу размышлять, Доден встал и зачитал меню, записанное на листке бристольского картона:
– Меню обеда, приготовленного месье председателем Доденом-Буффаном для его королевского высочества наследного принца Евразии:
закуски перед супом,
суп Адели Пиду,
фритюр Брийя-Саварена,
потофе[16] Додена-Буффана с овощами,
соус субиз,
десерты,
белые вина с виноградников Кот-де-Дезале и Шато-Грийе,
красные вина с виноградников Шатонеф-дю-Пап и Сегюре-де-Шамболь.
На этом было все. Он сел. С последним словом неловкое и жестокое разочарование опустилось на стол, перед которым только что рухнуло так много иллюзий и надежд. Гости больше не осмеливались смотреть друг на друга, и, хотя молчание странным образом тяготило их, они не могли выдавить из себя ни слова. Принц размышлял о том, что это скудное меню недотягивало даже до первой подачи блюд на его приеме, и уже жалел, что не поел ничего дома перед тем, как согласился принять это предложение. Четыре блюда – это все, что он потом будет рассказывать об обеде у самого Додена-Буффана?!
Трифуй, Рабас, Бобуа и Маго разрывались между ужасом перед королевской особой и разочарованием, ведь они мнили, что этот день станет кульминацией их восхождения к трансцендентным вершинам кулинарного искусства. Впрочем, они ни на секунду не сомневались в том, что даже столь коротенькое меню будет абсолютно безупречным.
Доден-Буффан, едва сдерживая улыбку, которая предательски старалась слететь с его губ, всем своим весом плюхнулся в кресло и сел поудобнее.
Один из тех моментов, полных тревоги, повис в воздухе, и гости вдруг пожелали, чтобы земля разверзлась у них под ногами и поглотила их или, наоборот, чтобы обрушившееся небо как можно скорее положило конец этому мучительному ожиданию, секунда за секундой, взрыва августейшего гнева.
Доден позвонил, нажав на медный клюв совы, и Адель с маленькими забавными реверансами внесла поднос с закусками, который водрузила на стол, перемежая свои неуклюжие любезности раздраженным ворчанием. Там было желе из лисичек и раков, глазированная речная форель, фаршированная эстрагоном и нарезанными оливками, свежие сосиски из деревни Пайерн, сочная и жирная мякоть которых была пропитана ароматными древесными эссенциями, голубиные паштеты со сливками, яйца, фаршированные тестом кнедликов и обжаренные на сковороде, ароматное жаркое на сливочном масле с куполом из утиной печени, крокеты из расплавленного сыра с тончайшими ломтиками ветчины, заливное из тунца с лимоном, охлажденная щука, фаршированная пюре из креветок, жареные кровяные колбасы из дичи, а также изящная лодочка свежего, хорошо взбитого сливочного масла. Изобилие и богатство этих угощений, безусловно, несколько оживили атмосферу и смягчили ужасную неловкость, которая неожиданно села за стол среди избранных гостей и вопреки которой все закуски были съедены до последней крошки. Орудуя вилкой и ложкой, уплетая закуски, вкус которых возносил на небо от удовольствия, теперь каждый слышал в своей голове только одно-единственное слово: потофе. Энергичное жевание этих людей, которые оторвались от своих благородных дел ради торжества гастрономии, было пронизано сожалением, огорчением, почти упреком. Эти избранные существа, среди которых, по крайней мере, четверо, возможно, были лучшими кулинарными умами, в этот печальный час своей истории с грустью наслаждались вкусом закусок, не потому что переживали за скудность предложенного меню, а потому что знали, что впереди их ждет потрясающая симфония вкусов, венец творения, рожденный талантом хозяина этого дома. Он, и только он мог создать настолько виртуозный шедевр, что каждый нюанс, каждый оттенок вкуса, проникая в мозг, поочередно становился то сладким, то брутальным, то добрым, то строгим, то волнующим, то умиротворяющим. И среди этого нагромождения драгоценных мелочей охлажденное дезале