То, что предстало пред нею, куда больше походило на кадры боевиков, чем на традиционный народный обряд. Маланка скакнула к шкафу, протягивая руку туда, где должна была лежать булава, — но не растерялась, вырвала копье у одного из молодцов, прыгнула с пола на стол и, одинаково ловко орудуя руками и ногами, схватилась сразу с шестью.
Все окна во двор вмиг оказались открытыми, их заполнили возбужденные девичьи лица.
— Сюда бегите…
— Началось!
— Мамка, бей папиков… бей их! Давай!
— Побей их в Новом году…
И Чуб вдруг вспомнила, что один из преподавателей, поставивший ей за козью роль щедрый «отл», поведал им, что в древнейшем сценарии новогодних маланок мужики убивали не козу, а хозяйку…
Мужчины убивали Богиню Макошь!
«Патриархат» — ударило в голову. И одновременно в сознании шевельнулась догадка — это не просто бой, а гаданье. Гаданье об умершей! Оттого, побьет ли Маланка-Макош казаков, зависит, воскреснет ли власть…
— А если они побьют ее? — быстро спросила Чуб у Акнир.
— Значит…
— Потом расскажешь.
Маланка не справлялась!
То ли силы были чересчур не равны, то ли руки девицы не привычны к копью, а подлая булава лежала в дальнем углу, прячась в тени меж скамьею и печью. И виноватая в ее местонахождении Чуб совсем уж нацелилась проскользнуть меж дерущихся и бросить оружие «мамке», но тут самый грузный из молодцов-удальцов начал атаковать Маланку. Та отшила его ударом пятки по челюсти. Он навалился на нее.
— И-и-и-и! — издав лихой клич, Чуб схватила резной табурет, нацелилась в голову папика и…
…покорно опустила оружие — Дашины руки обвисли, во рту стало одновременно горько и сладко, все вокруг поплыло, бой расплылся, стал неважным, крики погасли. Землепотрясная устало прикрыла глаза и, открыв их, увидела над собой черное небо.
Глава пятнадцатая,в которой Даша и Акнир узнают будущее
— А кто сегодня месяц крадет?
— Сама Киевица снимает…
— В котором часу?
— Как водится на Василя.
Девушки говорили так буднично, будто речь шла о праздничном фейерверке на площади.
— Что с ведой? — спросила одна из них. — Перепила?
— Как перепелица. Сама не ведает, что творит, — отозвалась Акнир.
Щебечущие девичьи голоса засмеялись и отдалились — их смех слился с общим гулом. Вокруг было шумно и празднично, радостно-громко. В ноздри лез свежий морозный воздух и множество запахов — будоражащих, знакомых и непривычных.
Даша поняла, что лежит на покрытой мягким ковром широкой скамье — прямо под открытым небом. Скамья стоит у белой стены, стена дома расписана схематичными цветами и символами. Чуб напряглась и села — мир сразу же стал нерезким. Тело показалась нечувствительным, точно она и впрямь хватила с лихвой.
— Еще раз по мне колданешь, — сказала Даша, тщетно стараясь быть грозной, — я с тобой больше дел не имею.
— Я с тобой тоже, если еще раз на рожон попрешь, — огрызнулась Акнир. — Если б ты влезла в тот бой, нас бы сразу раскрыли. Гадание сочли б недействительным. Был бы скандал. Пришлось бы объяснять, кто мы и что… А поскольку объяснить это мы неспособны, нам пришлось бы сразу бежать, не успев погадать… Вот и вышло б, что мы пришли зря.
Мир наконец обрел резкость, Чуб обнаружила, что их скамья стоит во внутреннем дворе дома. Над двором штормовой волной нависает высокий земляной холм Лысой Горы, а прямо под ним полыхает громадный костер. В красно-желтом пламени горела целая телега, загруженная чем-то горючим, исторгающим непонятный, но странно-приятный запах.
— Ладно, — буркнула Чуб, большей частью сознания признавая правоту малолетки. — И кто победил?
— Не скажу, — с детскою вредностью сказала Акнир.
— Ну и ладно! — Даша ответила тем же. — Тоже мне гадание — бой бабы с козой. У нас в музучилище и то было смешнее.
— Издавна крестьяне посвящали последний сноп в поле богине Макошь, — ведьма сидела рядом за дощатым столом, подперев рукой щеку в монашеском платочке-апостольнике и задумчиво глядя в небо. — Считалось, что в сноп этот прячется душа нивы в виде козы. Сноп-баба, коза-Маланка — единое целое. Смерть и воскрешение маланкиной козы, зимняя смерть и возрожденье природы — ритуал для слепых. Козе ясно, что мать-земля снова встанет весной… Но станет ли снова Маланка Макошью?
— Новый Матриархат? — завороженно произнесла Чуб.
— Однажды Бабу стали звать Дидухом, репейник — Дедком. И даже саму Мать-Мокош иные объявили богом Мокосом, другие Марой-Маланкой — женой рогатого Велеса-Василя, а третьи — самим Дьяволом. Дьявола тоже часто представляли в виде козла. Нас, ведьм, оболгали, сказав, что на шабашах мы поклоняемся не нашей Матери, а сатане с козьей мордой. Женщин объявили нечистыми. Подобный сюжет есть во всех религиях мира — Великая Мать вступает в бой с богом-мужчиной, и бог побеждает. Это не сказка… Но мы, веды, верили, что однажды, в дни бессмертия, Мать восстанет и победит…
— И мы победим?
Даша приметила, что возле костра под Лысой Горой стоит еще один соломенный идол — и на этот раз никто не обзовет его Деддухом. Сплетенная из ржи трехметровая фигура была несомненно женской, с большими острыми грудями, согнутыми, опущенными вниз очень длинными руками и широчайшими бедрами под соломенной юбкой.
Больше ничего Чуб рассмотреть не смогла — и то, что двор весьма велик, поняла лишь по количеству поместившихся в нем девушек в маскарадных костюмах. Даша разглядела среди них Сатану с красными рожками и трезубцем. Девицу с высокими узкими рогами, между которыми втиснулся картонный круг, обклеенный блестящей фольгой. Девулю в костюме индийской принцессы, всю в бусах, с сильно подведенными глазами, точкой на лбу и розовым надувным слоненком под мышкой. Почти все они были налегке, без шуб, курток, тулупов. Громада костра отогнала январь — насытила двор густым жаром.
— На дворе 72-й год, — напомнила Акнир. — Прошлое. И я сызмальства знаю, что в этом году Маланка победила мужчин без тебя… Начиная с 1894 года исход гаданья никогда не менялся. Тем паче, что мужики-казаки — у нас бабы, а на Маланку всегда выбирали какую-нибудь мастера спорта…
— Так Матриархат будет?!
— Должен был быть, — поправила ведьма. — Без тебя… Но ты уронила булаву, и Маланка проиграла.
— Так Матриархата не будет?!
Чуб вспомнила, что уже говорила это шесть лет назад. Вспомнила: если они устроят Отмену, женщины мира никогда-никогда не получат свободу!!!
— И во всем опять виновата я? Потому что изменила гадание!..
Акнир соскользнула со скамьи, опустилась перед Дашей на корточки, схватила ее руку, с надеждой заглянула в глаза.
— А вдруг это значит, что именно ты и изменишь историю? Измененное тобою гадание сбудется! Нет Матриархата — нет и Октябрьской…
— И свободы тоже… — Землепотрясная не смогла разделить ее радость.
— Не кипятись прежде времени. — Акнир выпрямилась и отвернулась. — Мы для того сюда и пришли, чтобы завтра узнать. Может, у нас еще ничего не получится.
— Глядите, глядите! Ну и наряды! — к ним подскочила пышнотелая девица — та самая, уже воскресшая Дашина коллега-коза с хвостом-веником. И Чуб запоздало осознала, что монашеская ряса, наверное, не самый подходящий костюм для ведьмацких вечерниц.
Но Козья Шкура рассудила иначе.
— Вы святые Маланка и Параскева Пятница! — угадала она. — Класс! Нам одной Богоматери не хватает… — хохотнув, коза снова нырнула в толпу.
— А ведьмы че, почитают святых? — уже окончательно запуталась Чуб.
— Все наши праздники в честь Матери люди сменили на церковные. Имя Макош — на имена Матери Божьей и женских святых. Зимой — на Маланку, осенью — на бабью святую Параскеву Пятницу.
— Так мы ща — они? А это тогда кто? — указала Чуб на индианку с надувным слоненком.
— Лакшми. Как и Макошь, богиня богатства — изобилия, процветания. Ее всегда сопровождают слоны. А это, — поймала Акнир Дашин взгляд на рогачиху с кругом из фольги, — твоя ближайшая подружка — Изида-Хатхор. Египетская Богиня-мать, повелительница заклинаний, покровительница умерших.
— Как та? — указала Чуб на веду в костюме Смерти с косой. — Она тоже Макошь?
— А тут других нет… Мы все — Макошь. Слепые, не-ведьмы, дали Матери много имен и еще больше проклятий — Мара, Смерть, Сатана. На западе ее зовут Живой, а на другом конце света Иштар. Но это не имеет значения. Потому что у всех у нас только одна земля — и она наша Мать.
— Девки, глядите, Киевица месяц сняла! — послышался возглас. — Страшные вечера настали…
— Разойдись, разойдись! — крикнул кто-то. — Килька макошит…
— Чего она делает? — спросила Чуб.
— Кош — по-древнерусски жребий. Ма-кош помимо прочего еще и мать гаданий. Мама счастливой судьбы. Мама… — повторила Акнир и почему-то побледнела.
Присутствующие расступились, образовав неправильный круг, и в центре его Даша увидела молодую золотоволосую ведьму в немыслимо короткой юбке и туфлях на огромных каблуках. Глаза ее были завязаны. Голову венчала модная вязаная шапочка-шлем с двумя рогами, в ее левой руке тоже был рог — кубок. С двух сторон от нее стояли еще две рогатые дамы — в уборах из тяжелых лосиных рогов. Троицу окружал хоровод девушек с «рогатыми» вилами в руках.
— Кто эти трое? — шепнула Чуб.
— Макош и Рожаницы — истинные прародительницы сущего.
— А эти, с вилами?
— Виллы — русалки. Когда-то они были свитой Макош. Духи умерших, духи природы…
— И те, и другие?
— И то, и другое. Умирая, твои предки стали землей, из которой произрастает все сущее, — а значит, стали деревьями, травой, листвой, рожью. Вот почему сноп-Старух — в одночасье и Великая Мать, и твоя покойная бабка. Потому эти дни и зовут днями бессмертия. Тот, кто верит в нашу Мать, знает, что смерти нет.
Даша подумала, что кабы Акнир на самом деле верила в это, она бы не пошла на Отмену, чтоб вернуть свою маму.
— Макош, богиня рождения и смерти, счастья и несчастья, примирительница Земли и Неба, Огня и Вод, восстань и открой нам правду, дай нам счастливый жребий, — крикнула золотоволосая девушка в шапке с рогами.