«Макош — примирительница Земли и Неба? — отметила Чуб. — Интересно…»
Лицо Акнир стало еще бледнее, и Даша догадалась, что увидит сейчас страшный языческий обряд. И оказалась плохой гадуницей…
То были типичные девичьи игры-гадания. Хоровод из русалок-вил закружился посолонь. Хихикая, как глупые школьницы, две рогачихи принялись кружить стоящую в центре макош с завязанными глазами. Затем одна из рожаниц наполнила вином рог-кубок макош, вторая легонько толкнула ее в спину. Неуверенно передвигаясь по скользкой, мокрой от растопленного снега земле, девушка пошла по двору. Ее правая — свободная — рука ловила воздух.
«Сейчас навернется на своих верхотурах», — соболезнующее подумала Даша, глядя на ее платформы. Но ведьма не нуждалась в сочувствии. Внезапно она извернулась, прыгнула влево и проворно, как кошка, поймала не успевшую отшатнуться девицу в костюме казака-Василя.
— Ну, тебе как? — спросила она свою добычу и сняла повязку. «КЫЛЫНА!»
Киевицу, отдавшую им свою власть, Даша видела дважды, трижды. Покойницей, лежащей на полу Центра Старокиевского Колдовства на Подоле. Страшным огненным демоном, готовым сожрать Город.
Но золотоволосую девушку Чуб не могла представить ни страшной, ни мертвой… Очень молоденькая — младше Даши, на год-два старше Акнир, такая же васильковоглазая, как ее дочь. Но во всем остальном они мало походили друг на друга. Тело Кылыны было округлым и крепким, сочащимся завлекающей женственностью. Грудь — высокой, губы — полными, взгляд — спокойным и ясным. Она была некрасивой, в ее чертах не было ни одной правильной линии — но было в ней нечто в сто крат сильней красоты. Жизнь, спокойная и мудрая. Жизнь — кипящая, сулящая счастье. Жизнь, такая, какая она есть, несмотря ни на что — вечно желанная.
— Чего молчишь? — поторопила она пойманную. — Как тебе погадать? На бобах? На соломе? На воске?
— Петуха заруби, — ответила ведьма-казак. Ее голос вдруг показался Даше знакомым.
— Не буду жизнь отбирать.
— Что ты за наследница, Килька, если смерти боишься? — Судя по тону, пойманная почитала Кылыну соперницей и желала взять над ней верх.
— Лишь слепые ее боятся, — ответила та. — Оттого и губят друг друга — от страха.
— Мать убивает не думая, — казак-Василь явно процитировала расхожую ведьмацкую истину.
— Вот-вот, — Кылына стряхнула с волос мокрый снег. — А ты, Василиса, все думаешь, как покрасоваться, как выделиться. Надо будет завтра узнать — так убью. А тебе я и так все скажу… — Кылына слегка прикрыла глаза, словно вслушиваясь в глубь себя, и продолжила: — Счастье тебе великое выпало — муку ты великую примешь. Полюбишь ты в Новом году, и Город ради того, кого полюбишь, покинешь. И худо тебе станет без Города. И в великом худо том будет большое добро. Боль изменит тебя, мудрою сделает. И станешь ты над всеми ведьмами Первой…
— Васька станет над нами? — изумилась девица в козьей шкуре.
И Даша узнала в казаке Василе — Главу Киевских ведьм, Василису Андреевну, пытавшуюся научить случайных Киевиц отличать гадуницу от чароплетки. Сейчас будущая Андреевна выглядела озадаченной. Одной рукой Кылына осадила ее, другой — посулила великое будущее, лишив ведьму желания отвечать на обиду.
И Чуб поймала себя на сожалении — жаль, что Кылына погибла. А место золотоволосой и мудрой заняли трое слепых, неспособных ни договориться между собой, ни править Градом…
Золотоволосой гадунице снова завязали глаза. Две девицы трижды перекрутили ее на месте и отскочили. Ведьма пошла по кругу. Остановилась, потянула носом воздух. Быстро скакнула влево и схватила Акнир.
— А ты чья будешь? Не знаю тебя, — спросила Кылына, снимая повязку.
— Я — Киевская. Недавно пришла, — ответила та.
— То-то чую кровь родная шумит. Мы с тобою, часом, не кровные?
— Погадай, сама и узнаешь, — хитро улыбнулась матери нерожденная дочь. — На картах можешь?
— Отчего нет? Девчонки, мы в дом пойдем, — оповестила всех гадуница.
— Только поскорее, — нетерпеливо отозвалась девушка в козьей шкуре.
— Куда торопиться? Пять страшных вечеров впереди — гадать не перегадать, — отозвалась Кылына.
Нетерпеливая Козья Шкура, Василиса Андреевна и еще пара-тройка девиц увязались за ними. В гостевой горнице, уже прибранной кем-то после боя Маланки со всем мужским родом, Кылына села прямо на пол, достала из-за пазухи бывалую колоду и ловко разложила карты на лавке.
— Ну и расклад! — искренне поразилась она. — Что ты, веда, задумала? Хочешь Советский Союз развалить раньше срока?
Все засмеялись. Но гадуница не шутила — она задумчиво изучала потертые лица дам и королей. Сняла шапку Макош, распустила золотистые волосы, запустила в них пальцы, словно пытаясь подпитаться их силой.
— Впрочем, — врастяжку сказала она, — вижу, для тебя это дело семейное. Лгать не буду, все как есть не скажу. Редкий узор, я такого не видывала. Но и сама видишь, не слепая, что ты невозможного хочешь, себе не по силам. Все против тебя… И все же, все по-твоему будет!
— По-моему? — эхом сказала Акнир.
— Вот дама пиковая, — показала на карту Кылына, — сильная ведьма. Она против тебя. Но повлиять на тебя больше не в силах. Вот дама червовая — она против тебя. А вот туз, король да валет рядом легли. Знаешь, кто у слепых триедин? Ты замысел его выломать хочешь.
— Но ты сказала, все по-моему будет? — осторожно повторила Акнир.
— Не я — карты вещают. Вот, — пальцы Наследницы легли на пять карт, — сила твоя. И такая великая сила, точно ты Четыре и Семь за пазухой носишь.
— Лиру и браслет амазонок? — ахнула Василиса-еще-не-Андреевна.
— Лиры и браслета не существует на свете, — оспорила Козья Шкура. — То сказки для слепых.
— Не сказки, — опровергла дочь Киевицы. — Нет силы сильней, чем четыре и семь. Оттого им так опасно встречаться. Встретятся — мир перевернут, захотят — на куски разорвут, пожелают — пеплом развеют… Только не в том твоя сила, — сказала Кылына Акнир. — Вот туз червовый — то любовь твоя, она все преграды разрушит. Нет в любви к мужчине силы такой. Ты мать свою любишь, так, что жизнь за нее готова отдать. — Кылына удивленно качнула головой, изучая расклад. — И отдашь. Вы обе погибнете…
— Я и мама? — испугалась Акнир.
— Ты и та червовая дама. Ее сторожись. Не наша она — не веда. И сильна, ох сильна. Она и себя, и тебя погубит!
— Но все по-моему будет?
— А коли так, смерть, выходит, тебе не страшна? — Наследница подняла изумленные глаза на Акнир.
— Грешно в дни бессмертия смерти боятся, — ответила дочь.
— Не веришь ты словам своим. Жить хочешь, как все, кто бессмертие здесь величает, — сказала мать. — Но вижу, пойдешь ты на смерть… И ни страх тебя не остановит, ни я остановить не смогу.
— А червовую даму… тоже никто не остановит? — не выдержала Даша. — Или все-таки кто-нибудь?..
— А ты кто такая? — заметила Кылына Землепотрясную Чуб. — Часом не бубновая дама? — гадуница постучала ногтем по карте и улыбнулась Акнир. — Ее держись, она тебе поможет. В ней силы не меряно. Ты чья? — обратилась веда к Даше.
— Ничья.
— Среди слепых нашли, — поняла ее Кылына по-своему. — Не беда, в тебе кровь наша шумит. Всему научишься.
— Так я… че… чистокровная ведьма? — пролепетала Чуб.
— Ты что же, ей не сказала? — спросила Кылына Акнир. — Тебе еще никто не сказал? — перевела она вопрос на Дашу.
— Нет, мне говорят, нужны доказательства…
— Зачем? Тебе ж не на Суд меж Землей и Небом идти. Я тебе говорю, в тебе — дышит Великая Мать. Не веришь? — Наследница засмеялась длинным переливчатым смехом. — Хочешь, расписку дам? — Кылына пододвинула бубновую даму, достала ручку и наскоро черкнула поверх: — Сим удостоверяю… — как тебя звать?
— Даша Чуб.
— …Чуб Дарью, что она чистокровная ведьма. Подпись: Кылына, дочь Киевицы Ирины, — смеясь, она протянула карту Даше.
Та недоверчиво приняла даму бубен.
— А расскажи мне про Трех, — внезапно попросила она.
— О Трех первых мало кто знает. — Наследница не удивилась просьбе новоявленной ведьмы. — О Трех вторых известно и детям. О третьих же ведомо только одно — самая страшная из них младшая будет.
— Да, — подхватила Козья Шкура, — волхвы говорят, такая лютая ведьма, всех нас со свету сживет.
— А я слыхала, она и не ведьмой родится, — оспорила стоящая рядом.
— Не ведьмой, — согласилась с ней Василиса. — Она инквизитором станет, костры распалит…
— Девочки, вы в каком веке живете? Какие костры? КГБ! Она кэгэбэшницей будет.
— То беда — не беда, — сказала Кылына, — я пророчество Марины читала. Глаголит оно, что примет Третья имя Макош и силу Великой Матери примет, и станет меж подруг как меж двух рожаниц, и тогда…
— А нам на курсах рассказывали, — перебила ее низенькая юркая ведьма, — она всех красотою возьмет. Такая красавица будет, каких Великая Мать не рождала. Высокая. Рыжая. Ноги от ушей. На кого ни посмотрит, тот и ее — слепой или зрячий. Даже Левый ее полюбит!..
— Да вы че? — не стерпела Даша. — Она — маленькая, худая. Один раз за всю жизнь с мужиком переспала. И вообще, она уйдет в монастырь и превратится там черт-те во что. Так говорят, — сочла нужным добавить она.
— И кто же тебе такое сказал? — Поднятой рукой Кылына остановила девичий гомон.
Чуб напыжилась, готовясь, презрев предостереженье Акнир, врать до последнего — но не пришлось. Повезло.
— Ау, девки-прелестницы! — послышалось из сеней. — Чего по лавкам сидите, чего не встречаете? Али не видите, кто к вам пришел?
В горницу вошел Дед Мороз. Чуб открыла рот. Козья Шкура метнулась к столу, схватила блюдо с кутьей и завела нараспев:
— Мороз, Мороз, ходи в хату кутью есть. Зимой ходи, а на Петровку не ходи, дай нам, ведьмам, погулять, поплясать…
— Мороз, Мороз Васильевич, — подхватила Кылына, забыв про Дашу, — ходи кутью есть. Зимой ходи, а летом не бывай: цепом голову переломлю, метлой очи высеку! Девочки, — заверещала она, — Дед Мороз пришел!!!