— Сколько наших погибло! — принялась митинговать пилотесса, приземлившись на поле. — Из-за чего? Из-за того что у князя Сандро, заведующего авиацией, воспаление мозга. Какой нормальный человек мог ляпнуть такое: «Парашют вообще в авиации — вещь вредная!». Он, видите ли, боялся, что при малейшей неисправности самолета мы, летчики, будем прыгать вниз и бросать казенное имущество! Да за кого он нас держит?! За трусов, за дезертиров?! Сколько наших разбилось, покалечилось, сгорело живьем! Петя Нестеров, который первую в мире «мертвую петлю» совершил, который первым в истории мировой авиации пошел на таран вражеского самолета и сбил его… Он же не хотел погибать! Он надеялся выжить. Он был бы жив, если б у него был парашют! Он всего семь боевых вылетов сделать успел. Он семьсот семьдесят семь вылетов сделал бы…
«Нестеров?»
Перед глазами гимназиста возникла туманная от слез картинка. Гроб «короля русской авиации» плывет через Киев. На Аскольдовой могиле собралось сто тысяч киевлян. Саня плачет (он тогда еще маленький был), да и все равно в такой толпе никто не увидит.
Вот кого Изида, выходит, Петькой звала… Саня слыхал, в свое время она водила с ним близкую дружбу. И едва не заплакал снова, — так жалко стало ему погибшего на войне героя, так душно от ненависти к великому князю, сгубившему самого бесстрашного русского летчика.
Да и не ему одному. Всех от ее слов пробрало. Кричать и возмущаться Изида была мастерица. Аэродром накрыли возмущенные возгласы.
— Клянусь, — неистовствовала авиатрисса, — я сама для нас парашютов нашью. У меня бабок хватит! И либо вы все меня слушаете, либо завтра меня арестуют. Потому что я пойду и публично плюну великому князю Сандро прямо в морду! Благо идти недалеко…
Идти впрямь было недалече. Генерал-инспектор авиации и воздухоплавания великий князь Александр Михайлович, законный супруг второй сестры царя, великой княжны Ксении, обитал в Киеве и часто ходил на завтрак к теще в царский дворец. И Саня уж было решил, что завтра опять прогуляет занятья в гимназии, чтоб посмотреть, как Изида будет плевать князю в морду… Но не довелось — все не все, а Изиду послушались. Впоследствии Саня видел не раз, как летчики приходят сюда, чтоб принять парашют и совершить тренировочный прыжок.
А громокипящая пилотесса тем временем окончательно заняла все Санины мысли — в сравнении с ней даже анекдот с 13-м домом отошел на задний план. Теперь авиатрисса готовила новый смертельный трюк. Забыла про забавы, выступленья, визиты, почти переехала жить на аэродром. К концу февраля Саня совершенно махнул рукой на гимназию. Забрасывал поутру ранец в магазин рядом с домом и мчался сюда смотреть как, совершенствуя и без того изумительную технику пилотирования, Изида отрабатывает невообразимо крутые виражи…
2-го марта он вместе со всеми аплодировал ее новому трюку.
3-го — вышел манифест Николая ІІ…
4-го — насмерть перепуганный Саня помчался в лазарет царской сестры (Но то отдельная история, и рассказывать ее нужно отдельно).
А 5-го — из ангара Изиды выкатили чудо-машину, мигом затмившую в сознании Сани отреченье царя.
Истинную «воздушную крепость»! «Илью Муромца»! С широким размахом двухъярусных крыл, с четырьмя моторами. Саня знал, что эскадры таких же бомбардировщиков-богатырей, оснащенных пулеметами «Максим» и страшными бомбами, сражаются нынче на фронте с врагами, видел «Муромцев» на снимках в газетах. Но воочию — ни разу!
Город укрывал мягкий снег, видимо поэтому аэроплан был не на колесах, а на огромных лыжах. Лыжня прочертила поле, «воздушная крепость» разбежалась, взлетела… Два дня гимназист восторженно наблюдал, как Изида кружит над аэродромом, объезжая титанический небесный корабль.
6-го — за пилотессой заехал весьма необычный для нее — то бишь, совершенно обычный и малоприметный экипаж: простая коляска с двумя лошадьми и бабой вместо кучера. Бежать за ней Саня не стал. Осуждающе поглядел на Изидины шальвары, означавшие: на аэродром она не поедет, и вздохнул: «Лучше уж в гимназию сходить. Не то вышибут, как пить дать!»
А 7-го марта случилось ужасное.
Прибыв на аэропорт, оседлав «Илью», авиатрисса набрала высоту. Сделала небольшой задир — нос аппарата поднялся над горизонтом. «Муромец» устремился вертикально вверх, попытался лечь на спину, кувыркнулся на крыло… И стал падать.
Вначале, помня про колокол-парашют, Саня испугался не сильно. Возможно, это просто такой новый трюк?
А пять секунд спустя почувствовал, как его сердце рвануло из груди. С ужасающим грохотом «воздушная крепость» врезалась в землю. Саня вскочил с деревянного ящика, на котором сидел.
Служащие аэродрома бежали к поверженному титану.
— Телефонируйте… карету скорой помощи… срочно!!! — истерично крикнул кто-то.
Изиду вытащили из аэроплана, положили на снег. Она выла от боли. Помощники глупо топтались рядом, и окоченевший от неспособности поверить в случившееся, Саня понимал, чем объясняется их непредприимчивость.
Изида Киевская не могла упасть! Не могла разбиться! Недаром газетчики называли ее «Небесным Ахиллесом» и «Любовницей неба». И с гордостью приводили цифру: «Из трех тысяч вылетов неудачей не закончился ни один». У аппаратов Изиды не было даже поломок… Изида была неуязвимой!
Была…
Но тут случилось событие, поверить в которое было еще трудней.
— Все! — объявила летчица подозрительно бойко. Легко поднялась на ноги, отряхнула прилипший к спине рыхлый снег. — Проехали! Да цела я, цела… Уже не больно. Лучше посмотрите, что с машиной! — прикрикнула она на столпившихся рядом людей так недовольно, точно не понимала, чего они все тут собрались. И пошла по полю, злобно лягая снег вокруг себя, будто и не она секунду тому орала от боли.
То было позавчера. Последующий день авиатрисса не казала носу из дома. А сегодня к ней присоединился новый субъект.
Интересные субъекты в окруженье пилотессы водились в избытке. И этот был на вид не из самых приметных. Разве что отношенье Изиды к нему было очень особенное.
Прибыв на аэродром, Изида вдруг заорала:
— И-РРРР!!!!! И-РРРР!!!!!
И Саня приметил на противоположном конце поля еще один аэроплан «Илья Муромец», а рядом с ним маленькую человеческую фигурку.
«Летчик. Прилетел прямо с фронта, — сдедуктировал мальчик (за два месяца он наново перечел все романы про бесстрашного сыщика Ната Пинкертона и полностью вжился в роль). — Не иначе жених ее…»
Растопырив руки, Изида побежала через аэродром и с восторженным воем повисла на шее пилота.
А Саня задумался: кто ж у Изиды может ходить в женихах? Ну разве что «ас асов» Александр Козаков, на счету которого почти 30 сбитых аэропланов. Он и таран Петра Нестерова повторил, и жив остался. Его бы Изида могла полюбить. Или Евграф Крутень? Он, пожалуй, не хуже, а может и получше Козакова будет…
Тем временем Козаков или Крутень скрылся с невестой в ангаре. И тут Саня не выдержал, впервые за время слежки пошел на неоправданный риск, приблизился к помещению и навострил уши.
— Как ты могла, как могла! — взволнованно распекал пилотессу Козаков или Крутень, но судя по тону — точно жених. — Естественно я прилетел. Как только телеграмму твою получил. Если бы ты погибла…
Он, несомненно, говорил о недавней аварии.
— Да что со мной сделается? Так, ушиблась немного, — увернулась от упрека невеста.
Тут Саня мог уличить ее во вранье — ушиблась Изида порядочно, странно, что совсем не расшиблась.
— Я ж предостерегал тебя, не вздумай!..
«Ого, какой тон! Только б они не повздорили. Вот будет свадьба, — размечтался подслушивающий. — Изида и Козаков. Или Крутень… Или лучше Юрий Гильшер? Вот уж герой так герой! Ему полноги ампутировали, а он все равно стал летать. С протезом. Недавно в газетах писали…»
— Петю тоже все предостерегали: «не вздумай», — оборонительно громыхнула Изида. — Его «мертвую петлю» во-още официальным указом исполнять запретили. Все его сумасбродом считали, а где бы вы были, кабы не он. Он первым воздушную войну начал…
— Ну и где сейчас штабс-капитан Нестеров? — траурно сказал Гильшер или Крутень.
Пилотесса ненадолго притихла.
«Нет. Пусть лучше она за Константина Арцеулова выйдет, — пользуясь паузой, сосватал любимицу Саня. — Он храбрец ей под стать. Осенью сделал первый в мире „штопор“. То бишь в том-то и дело, что не первый. Сколько пилотов погибло из-за того, что их аппарат начинало крутить в воздухе штопором. А он первым научился выходить из него и превратил неминучую смерть в пилотажную фигуру… Еще Георгий Сук мог бы ей подойти — виданное дело, заслужить за два месяца три Георгиевских креста!
Нет, Арцеулов все-таки лучше».
— Но ты же знаешь: у меня не было ни одного неудачного вылета! Ни одного до этой аварии! — напомнила Константину Арцеулову летчица. — Я хотела поставить рекорд. Сделать «мертвую петлю» на «Илье». А знаешь, — внезапно сменила она тембр на мажорный, — я даже рада, что грохнулась. Иначе бы ты ни за что не приехал. Все! Я тебя больше никуда не пущу. Нечего тебе там, в Виннице, делать.
— Я не могу бросить эскадру, — устало сказал покоритель «штопора». — Я не могу оставить Шидловского.
— Ты — не военный летчик, — отрезала авиатрисса.
А Саня аж вздрогнул от мучительности разочарования:
«Значит, не Арцеулов, не Гильшер, не Козаков, не Крутень, не Сук… Кто же тогда? Неужто, героиня пойдет под венец с кем попало!»
— А твой контракт с Руссо-Балтом оканчивается через месяц, — присовокупила невеста.
«Контракт с Руссо-Балтом?» — насторожился «Нат Пинкертон».
— Все. Решено! Ты остаешься в Киеве и занимаешься своим вертолетом. Сколько раз я тебе говорила, — воззвала она, — ну и что, если твой второй аппарат вместе с тобой не взлетел. Я согласна сколько угодно пытаться, и падать согласна. И денег на эксперименты дам сколько надо.
«На эксперименты?»
«Нат Пинкертон» задержал дыханье, не решаясь вдохнуть новое потрясающее предположение.