– Чай будете? – спросила Неля.
– Обязательно. Разговор предстоит серьезный!
Любавин слышал, как Неля возится на кухне, стуча посудой. Через несколько минут девушка вошла с деревянным подносом, на котором стояли чашки, сахарница и блюдечко с печеньем. Пока она расставляла все это на столе, Любавин наблюдал за ее плавными, неторопливыми движениями. Как же она похожа на Аркадия, просто удивительно! Он был таким же высоким, стройным, темноволосым, с четкими чертами лица, которые не сгладились даже с возрастом. И двигалась Неля так же, как он, словно некуда ей было торопиться, словно в мире в данную минуту не существовало ничего важнее сервировки стола. Чем она занималась эти два месяца, проведенные вдали от города?
– Как ты тут? – спросил Любавин, беря в руки чашку.
– Хорошо, – пожала плечами Неля. – Здесь отличный воздух, никакого шума.
– Почему ты ушла? – задал он наконец вопрос, который его интересовал. – Что, собственно, произошло?
– Вы знаете, что произошло, дядя Илья, – тихо ответила Неля. – Погибла пациентка. Значит, я – несостоятельный врач.
– Глупости! Думаешь, ты одна потеряла пациента? Что же тогда хирургам говорить? А онкологам?!
– Это другое, – отмахнулась Неля. – Когда пациент умирает, они, по крайней мере, знают, что сделали все возможное. А я не увидела того, что обязательно заметил бы любой профессионал! Я думала, что наметился прогресс, считала себя гением от психиатрии… А она взяла и скакнула из окна, моя выздоравливающая!
– Для того и существуют такие ситуации, чтобы мы не зарывались, – вздохнул Любавин. – Мы не боги, а всего лишь ремесленники, но некоторые из нас несут в себе искру божью. Я всегда полагал, что ты из их числа.
– Напрасно полагали, – огрызнулась Неля, и Любавину показалось, что в ее темных глазах блеснули злые слезы.
– Так ты, значит, сюда плакать приехала? – уточнил он, подавляя в себе желание обнять девушку, успокоить, сказать, что все пройдет и боль со временем утихнет. Нет, с Нелей надо действовать по-другому. Необходимо бросить ей вызов, только тогда она, возможно, выберется из болота отчаяния, в которое сама себя затянула. – Будешь, значит, жалеть себя и ненавидеть весь мир? Может, еще и запьешь? Знаешь, женский алкоголизм неизлечим!
– Дядя Илья!
– Ну ладно, ладно, я не за тем приехал, чтобы ругаться, да и не за тем, чтобы слезы вытирать: ты уже давно взрослая девочка, да еще и доктор. Помнишь изречение: «Medice, cura te ipsum!»
– «Врач, исцели себя сам»? А я что делаю? Вот, сижу здесь, лечу свою больную совесть и раненое самолюбие.
– Предлагаю другую терапию. «Клин клином» называется.
– Хотите, чтобы я вернулась на работу? Забудьте, дядя Илья: я передала своих пациентов коллегам!
– Это дело поправимое. Только у меня предложение иного рода. Как ты смотришь на то, чтобы поработать в психлечебнице? В настоящей больнице?
– Дядя Илья, я же три года проработала в «Скворцова-Степанова», помните?
– Ну да, на заре, как говорится, туманной юности! Считаешь, этого достаточно? Я ни в коем случае не подвергаю сомнению твою квалификацию, – ты и сама отлично справляешься, – но тебе не кажется, что психиатр должен помогать всем, а не только пациентам с деньгами? От тяжелых случаев отказываться грех.
– Я не отказывалась – и вот результат! – сквозь зубы процедила Неля.
– Ты будешь не одна, коллеги вокруг, ответственности меньше, а работы больше. Ты ведь не боишься?
– Боюсь! Я боюсь, что кто-то может пострадать из-за моей некомпетентности!
– Всего одна трудность (не забывай, что ты еще молода – и как врач, и как человек, и то ли еще будет!), и ты готова сдаться? Все, ради чего ты училась и набиралась опыта, пойдет псу под хвост из-за единственной ошибки?!
– Женщина умерла, дядя Илья, – едва слышно пробормотала Неля. – Этого не исправить!
– Во-первых, никто не доказал, что ты ошиблась.
– Я являлась ее лечащим врачом и должна была заметить, что с ней что-то не так! Но все шло хорошо, у нее появился мужчина…
– Мужчина?
– Ну да.
– Что за мужчина?
– Понятия не имею. Она боялась сглазить, поэтому избегала делиться впечатлениями. А почему вы спрашиваете?
– Понимаешь, со мной связался следователь по делу Ольги Касаткиной.
– С вами? Почему не со мной?
– Ну, ты же телефон отключила, ни с кем общаться не желаешь.
– Да ладно, дядя Илья: почему же тогда он с мамой не поговорил? Я так поняла, что этот… Гуров, кажется, пытался поскорее закрыть дело – с чего бы ему рваться со мной поговорить спустя два месяца?
– Видишь ли, детка, Гуров больше не ведет это дело. И оно не закрыто.
– Серьезно?
– Фамилия нового следователя… погоди-ка, – и Любавин полез во внутренний карман пиджака, достал блокнот. – Вот, зовут его Иван Арнольдович Паратов.
– Надо же, Арнольдович… Да еще и Паратов![1] И что этому Паратову от меня надо?
– Он просил тебя связаться с ним, а меня в подробности не посвящал. Вот его телефоны – тут и домашний, и рабочий, и мобильный.
– Значит, дело серьезное?
– Похоже на то.
– Думаете, меня могут привлечь за халатность?
– Ну какая халатность, что ты мелешь! – всплеснул руками Любавин. – Какие к тебе могут быть претензии? Нет, мне кажется, новый следак хочет для очистки совести побеседовать с тобой как с лечащим врачом покойной.
– А старый-то куда подевался? – все еще недоумевала Неля.
– Ой, да не бери в голову – тут дел-то на чашку чая! Скажи лучше, принимаешь мое предложение?
– Какое предложение?
– В больничке поработать.
– Дядя Илья, вы в своем репертуаре! Живу я себе, никого не трогаю, и тут появляетесь вы, как тайфун, и нарушаете мой покой, заставляете напрягать мозги, а это для меня сейчас – задача непосильная. Какая работа, какая больница – вы вообще слышали, о чем я вам толковала?!
– Отлично слышал, и уяснил, что ты сама не понимаешь, чего хочешь. Послушай старого мудрого мозгоправа: тебе не прятаться нужно от своей больной совести, а как можно скорее вернуться в дело.
Неля надолго замолчала, перебирая в длинных пальцах салфетку с кистями. Затем, подняв на гостя глаза, она задала вопрос:
– Дядя Илья, а какой ваш во всем этом интерес?
– То есть быть твоим крестным недостаточно, чтобы иметь право вмешаться, когда ты губишь свою жизнь и карьеру?
– Да ладно, дядя Илья! – улыбнулась Неля. – Я хорошо вас знаю. Это связано с вашей работой судебного психиатра?
– Я попрошу Паратова, чтобы он взял тебя к себе в отдел, – пробормотал Любавин.
– Так я права?
– Частично. Есть одна клиника, «Синяя Горка» называется.
– Это где такая?
– Ты будешь смеяться – недалеко от Красных Гор!
– Оригинально.
– И не говори. А почему синяя-то?
– Без понятия. Так вот, в этой самой больничке чудные дела творятся, но, на первый взгляд, подкопаться не к чему.
– Что за чудеса?
Любавин видел, что Неля заинтересовалась, и посчитал это хорошим знаком.
– Понимаешь, свидетель умер, неожиданно загремев в вышеозначенное заведение.
– Так это дело прокуратуры, разве нет? Криминалом попахивает!
– В том-то и дело. И то был не первый раз, когда я столкнулся с «Синей Горкой». Как минимум имел место еще один серьезный инцидент. Может, помнишь громкое дело, когда некий гражданин Саркисян сбил на переходе четверых?
– Еще бы! – воскликнула Неля. – Тогда народ даже на пикеты выходил из страха, что ему все с рук сойдет.
– И ведь сошло же!
– Да вы что?!
– Саркисян стал косить под душевнобольного. Ему назначили психолого-психиатрическую экспертизу, и меня пригласили экспертом. С первого взгляда можно было утверждать, что мужик никакой не псих, но кто-то, видать, подсказал ему, как себя вести. Однако для полноценной симуляции психического заболевания необходима одна из двух вещей – либо некомпетентный психиатр, либо невероятно умный и начитанный преступник.
– Первое сразу отметаем!
– Ну вот. И Саркисян вовсе не семи пядей во лбу – он и по-русски-то с трудом изъяснялся.
– Значит, вы определили, что он здоров?
– Абсолютно. Но адвокат Саркисяна оспорил мое заключение, обвинил в предвзятости и заставил суд отправить своего подзащитного на «полноценное» обследование в «Синюю Горку». Их заключение оказалось противоположным моему, и Саркисяна приговорили к принудительному лечению.
– С каким диагнозом?
– Множественное диссоциативное расстройство, можешь себе представить?!
Неля тихонько присвистнула.
– Ну, в вашей «Горке», похоже, артистические натуры заправляют! – пробормотала она.
– Не помогли ни многочисленные апелляции прокурора и адвокатов родственников потерпевших, ни письма во все возможные инстанции: приговор оставили без изменения. А потом я случайно выяснил, что гражданин Саркисян, «пройдя успешный курс лечения», отбыл на родину, в солнечный Ереван!
– То есть он типа «вылечился»? И никакого наказания не понес?
– Не сомневаюсь, что за свое пребывание в «Горке» Саркисян хорошо заплатил, и это вряд ли можно назвать наказанием – скорее, курортом, где он пережидал, пока страсти улягутся!
– А первый пациент, о котором вы говорили, – от чего он умер?
– Утонул.
– Несчастный случай?
– Или самоубийство.
– Но, дядя Илья, вам не кажется, что это притянуто за уши? В смысле, люди, попадающие в психиатрическую лечебницу, вполне могут неожиданно свести счеты с жизнью…
– И что же ты тогда из-за Ольги своей так переживаешь?
– Это другое…
– Ничего подобного! Но дело даже не в этом. Как я уже упоминал, парень проходил по серьезному делу в качестве ключевого свидетеля. Девятнадцатилетний парнишка не страдал психическими отклонениями, но однажды, совершенно внезапно, напал на соседку по лестничной площадке с топором, после чего оказался в «Синей Горке». Где и утоп буквально через несколько дней!