– Скажите-ка, Мария Евграфовна, – воспользовавшись паузой, сказал Иван, – как объяснить разницу в количестве пациентов на бумаге и в реальности? Одна из работниц «Горки» упомянула, к примеру, что в «буйном» отделении в данный момент содержится около девяноста пациентов, в то время как в компьютере главврача указано куда большее количество.
– А как вам удалось заглянуть в компьютер Ракитина? – изумилась Лычко. – За время работы в «Горке» мне ни разу не довелось остаться в кабинете главного в его отсутствие!
– Не важно. Так вы можете что-либо сказать по этому вопросу?
– Могу, – вздохнула врач. – Больницы получают финансирование, исходя из количества пациентов – подушно, так сказать. Поэтому работникам, в первую очередь начальству, выгодно, чтобы больных было как можно больше. Что касается обычных отделений, сохранить контингент практически невозможно, ведь люди приходят и уходят, хоть и остаются под амбулаторным наблюдением. А в отношении «буйных» пациентов или тех, чье нахождение в клинике, ввиду диагноза, считается пожизненным, вообще можно не стесняться!
– Значит, Ракитин занимается приписками, указывая в отчетах завышенное количество пациентов?
Лычко кивнула.
– Но ведь его проверяли! – недоумевал Иван. – Как скрыть факт отсутствия людей в палатах?
– Ракитин всегда знает, когда грядет очередная проверка, и тщательно готовится. Во-первых, «накрывает поляну»: завхоз и заведующий «буйными», Гурзо, лично занимаются закупками продовольствия и ценных подарков. Думаю, у Ракитина кто-то есть в Комитете, раз ему так легко удается навести тень на плетень.
– Но количество…
– Ракитин договорился с людьми из соседних поселков. Там куча безработных, которым очень кстати хоть какой-то заработок. Пару раз и мне приходилось участвовать в мистификациях. Я не видела в этом ничего страшного: в конце концов, наша зарплата зависела от того, какое количество пациентов мы обслуживаем, а Ракитин еще и «премии» в конвертах выдавал, когда все шло хорошо.
– Погодите, вы хотите сказать, что народ из деревни изображал «буйных» психов?!
Лычко поморщилась при слове «психи», но кивнула, подтверждая догадку майора.
И тут Иван вспомнил, что, со слов Нели, рассказывал ему Любавин. Тарле видела, как Ракитин за что-то расплачивался с мужиками – вот как ему удавалось обманывать комиссии!
– За пару дней до прибытия комиссии, – продолжала Лычко, – Ракитин привозил несколько автобусов людей. Их обряжали в больничные робы и разводили по палатам. Строго следили за тем, чтобы по-настоящему «буйные» были в хорошем состоянии, то есть под действием крепкой дозы седативных. Освобождали карцер. Короче, делали все, чтобы продемонстрировать, какой у нас в «Горке» курорт! На обычном отделении такой фокус бы не прошел, но и там Ракитин умудряется завышать количество пациентов на бумаге.
– Каким образом? – не выдержав, спросила лейтенант Вера, до сих пор хранившая молчание. Лычко почти забыла о том, что в кабинете Паратова присутствует еще один человек, и удивленно посмотрела на девушку в форме.
– Ну, во-первых, он искусственно продлевает срок лечения, – ответила она. – Обычно родственники не обращают внимания на цифры. Во-вторых, завышает стоимость для страховой компании: именно по этой причине у наших больных такое разнообразие невероятных диагнозов! В-третьих, «забывает» выписывать больных (документально, разумеется) и так далее.
– Жадный мужик, выходит, ваш Ракитин, – усмехнулся Иван. – Мало того, что берет деньги с состоятельных пациентов, так еще и государство умудряется надуть на кругленькую сумму!
– Это – не самое страшное. Вы поймите, медицина в нашей стране финансируется по остаточному принципу. То есть эта статья расходов сокращена до минимума, и врачи получают крохи из бюджета. Но есть вещи, которые невозможно стерпеть даже за хорошую прибавку к зарплате!
– Вы о поддельных диагнозах?
– Да, – обреченно кивнула Лычко. – Совершенно здоровых, или почти здоровых, людей искусственно записывают в психические больные. Сначала я ни о чем таком не подозревала, так как Ракитин сам предпочитал заниматься такими «клиентами», однако тех, от кого мечтали избавиться родственники, стало так много, что ему пришлось привлекать других врачей, в том числе и меня.
– Разве не очевидно, что перед вами здоровый человек? – удивился Иван.
– В психиатрии диагноз – сложная штука. Иногда достаточно одного срыва, чтобы на человеке навсегда поставили клеймо психически больного. Кроме того, пожилые люди часто ведут себя странно, и тут все зависит от профессионализма и непредвзятости врача или наоборот. У меня нет доказательств, но… Знаете, мне кажется, когда к Ракитину обращались те, кто мечтал избавиться от родных, он консультировал их, как сделать так, чтобы окружающие поверили в приступ.
– То есть он провоцировал «буйное» поведение?
– Да. Как я уже сказала, Ракитин редко перепоручал «своих» пациентов другим врачам, поэтому трудно будет его обвинить. Лично я имела дело только с одним таким больным, и то его быстренько перевели в «буйное» отделение. Это и вызвало мои подозрения, ведь он не проявлял признаков агрессии, и я не видела оснований для его перевода!
– А потом случился пожар, – подытожил Паратов. – Три человека погибли!
– Ракитин вызвал пожарных слишком поздно – он не хотел выносить сор из избы. До этого мы пытались тушить огонь своими силами. Командир пожарной бригады сообщил Ракитину, что мог иметь место поджог. Ракитин ответил, что больные – народ непредсказуемый, а потом увел командира к себе в кабинет. Когда тот уезжал, вид у него был весьма довольный.
– Я слышал, огонь полыхал недолго? – заметил майор.
– Верно, – согласилась Лычко. – Больные погибли не в огне, а задохнулись от дыма. Рядом с их палатами находилось помещение со старыми матрасами и другими постельными принадлежностями, они-то и загорелись.
– А вскрытия проводили? – поинтересовалась Вера.
– У нас свой морг, – сказала Лычко. – И свой патологоанатом. Но я думаю, что их не вскрывали: кому это надо, когда причина смерти очевидна? Никто не стал бы требовать аутопсии, тем более, независимой! Но вот что странно, – добавила Лычко после короткой паузы. – Пожар произошел днем, а больных обнаружили лежащими в постелях.
– То есть, – медленно произнес Иван, – они даже не пытались спастись?
– Точно!
– Их накачали наркотой? – предположила лейтенант Вера.
– Ну, – пожала плечами Лычко, – это самое очевидное предположение. Но после того происшествия я стала внимательнее приглядываться ко всему происходящему и заметила, что у ракитинских пациентов слишком много диагнозов МДРЛ…
– Что, простите? – перебил Паратов.
– Множественное диссоциативное расстройство личности, – пояснила Лычко. – Редкий диагноз, в нашем психиатрическом сообществе признаваемый со скрипом. Американцы разбрасываются им почем зря, это очень популярный способ для преступников избежать наказания.
– Ну да, – кивнула Вера, – если удастся убедить присяжных в том, что убийство осуществила одна из многочисленных «личностей» обвиняемого, а другие «личности» об этом и понятия не имели…
– С этого все и началось, – пробормотал Паратов. – С того, что профессор Любавин отметил этот странный факт!
– Я не понимаю, – заговорила Лычко, обращаясь к майору, – откуда вы так много знаете?
Паратов и лейтенант Вера переглянулись.
– Это та женщина, да? – продолжала врач. – Которая помогла мне сбежать?
– Давайте-ка вернемся к Ракитину, – попросил Иван. Он решил, что, как только закончит беседу, немедленно позвонит Тарле и потребует, чтобы она убиралась из «Синей Горки»: неизвестно, что может выкинуть Ракитин, если его как следует прижать. А теперь у них с профессором есть для этого основания!
Неля проснулась задолго до рассвета и лежала, уставившись в белоснежный потолок. За окном царила темнота: в декабре светает поздно, а часы показывали половину шестого. Она пыталась найти оправдание тому, что произошло вечером в ее кабинете, и не могла. Самым ужасным было то, что ей понравилось! Она получала удовольствие от каждой секунды пребывания с Максом Рощиным, от близости его худого, гибкого тела, ласк его длинных, музыкальных пальцев, блуждающих по ее груди, от прикосновений его твердых, сухих губ… Это было какое-то наваждение, но сейчас наступило пробуждение, и Неле стало стыдно. Макс – пациент, и она не имела права поддаваться на его провокацию.
Но на самом деле Неля боялась признаться себе, что тревожат ее вовсе не вопросы этики. Естественно, что молодой, темпераментный мужчина, быстро восстанавливающийся после затяжного лечения, потянулся к первой же женщине, оказавшейся «под рукой». Так вышло, что это оказалась Неля, и ее пугало то, что для Рощина их близость являлась не чем иным, как удовлетворением обычных сексуальных потребностей, вновь появившихся после отмены седативных препаратов. Сколько женщин перепробовал Рощин, пока не загремел в «Горку»? А скольких из них он запомнил?
Неля резко села. Ей срочно требовалось поговорить со скрипачом: она первая скажет, что прошлый вечер ничего не значит и что им стоит обо всем забыть. Скорее всего, Макс согласится, и она притворится, что происшедшее не оставило следа в ее душе. Она взрослая женщина, а не шестнадцатилетняя девочка, и… И так, в любом случае, лучше для них обоих.
В палате Рощина Неля увидела санитара, собирающего постельные принадлежности в холщовый мешок.
– Что случилось?! – в панике спросила она.
– Здравствуйте, Нелли Аркадьевна, – спокойно ответил парень. – Рощина перевели.
– Куда?
– Бог его знает – приказ начальства!
– Что, прямо с утра?
– Мне просто сказали прибраться тут. Да вы-то что волнуетесь? – с опозданием удивился санитар. – Разве Рощин – ваш?
Она только головой покачала. Куда могли перевести Макса в такой спешке? Неля ринулась к Ракитину. Главный был на месте. Он поднял на нее хмурый взгляд из-за стола и весьма нелюбезно поинтересовался: