— На компьютер, — повторил Рурк, как дурак. Присутствие этой девочки отключало его мозг.
— Да. На ноутбук. Он работает на батареях, поэтому его можно взять куда угодно.
— Ясно. Наверное, ты очень любишь компьютерные игры.
Дженни снова улыбнулась:
— Мне он нужен, чтобы писать. Я люблю писать.
Боже. Это же все равно что выполнять домашнюю работу, когда этого никто и не требует.
— Что ты пишешь?
— Истории, стихи, то, что со мной случается.
Дженни пошарила под пассажирским креслом и достала толстую тетрадь на кольцах. Дженни переворачивала страницы, исписанные яркими чернилами бирюзового цвета.
— И ты все это написала? — спросил Рурк.
— Да.
— Сколько времени это у тебя заняло?
— Я не слежу за этим, — пожала плечами Дженни.
— А ты напишешь о… о том, что было сегодня? — не удержался Рурк.
— Шутишь? Конечно же да.
Рурку стало интересно, что же Дженни напишет о нем. К своему удивлению, Рурк понял, что для него это важно. Еще ни одна девочка не нравилась ему так сильно.
С кухни донесся грохот, стук тележки, которую катили к двери.
— Мой дедушка, — сказала Дженни. — Я скоро уезжаю.
Не надо, мысленно взмолился Рурк.
— Слушай, не бойся приезжать сюда. Я прослежу, чтобы эти парни и близко к тебе не подходили.
— Я их не боюсь. — Дженни замолчала, сделала шаг назад и скрестила на груди руки в защитном жесте. — Самое страшное, что сегодня случилось, — это ты.
Какого черта?.. Такого Рурк не ожидал.
— Рурк, — позвал кто-то.
Джоуи. Вернулся из своей экспедиции.
— Вот ты где. Я искал тебя по всему лагерю.
Джоуи только что вернулся с озера, за его плечами еще висел походный рюкзак.
Конечно, они с Джоуи были лучшими друзьями, но прямо сейчас Рурк был не очень рад видеть его. У Рурка был настоящий разговор с настоящей девочкой, и он не хотел ее ни с кем делить. Но он не мог ничего поделать. Представляя Дженни и Джоуи друг другу, чувствовал, что делает это как-то неловко и официально.
А Джоуи вовсе не вел себя неловко. С улыбкой от уха до уха он откинул назад свои черные длинные волосы, включил обаятельность парня из музыкальной группы и пустился в эмоциональный рассказ о своем удивительном путешествии в дикую природу. Его не было всего два дня, но он вернулся… другим. Возможно, более уверенным в себе.
— Почему ты в пластырях? — спросил Джоуи у Рурка.
— Трент. — Вот и все, что ответил Рурк. Больше сказать ему было нечего. И Джоуи понял.
Дженни Маески даже не заботило то, что Джоуи был весь в грязи и пропах потом.
— Хочешь есть? — спросила она.
— Как ты думаешь? — ответил Джоуи.
— Так и знала. — Дженни направилась к полкам в фургоне. — Эклеры с кленовым сиропом, — сказала она. — Мои любимые.
Она протянула один Джоуи, другой Рурку.
— Спасибо, — пробормотал он.
А Джоуи уже взахлеб рассказывал, как ночью видел красные глаза зверей. И сердце Рурка оборвалось. Потому что было уже слишком поздно. Джоуи тоже оценил Дженни. А Рурк знал, что настоящие беды случаются тогда, когда лучшие друзья хотят одного и того же.
Глава 7
3 июля 1988 года
«Дорогая мама!
Сегодня утром я работала у прилавка, чтобы Лора имела возможность разобраться с бумагами. Когда я была маленькой, мне приходилось вставать на стульчик. Я смотрела, как люди мучаются выбором перед витринами, и чувствовала себя невероятно важной. Булочка или пончик? „Наполеон“ или пирожное со взбитыми сливками? То, что я владела всем тем, чего эти люди так хотели, давало мне ощущение властности. Власти. Я всегда путаю эти существительные, извини.
А потом приехали Алджеры. Мистер и миссис Адджер вместе со своим маленьким сыном, Заком. Он такой хорошенький! Как мальчик из рекламы. Алджеры живут в большом доме на Ривер-Роуд и каждый год покупают новую машину.
С ними я чувствую себя неуютно по нескольким причинам. И вот главные три из них:
1. Их семья совершенно нормальная, настолько традиционная, что я чувствую себя не от мира сего, потому что наша семья определенно нетрадиционная.
2. Мистер Адджер постоянно спрашивает меня, помню ли я тебя, хотя всем в городе известно, что я была слишком маленькой, когда ты ушла. Наверное, если бы кто-то нашел этот дневник и все мои письма к тебе, меня отправили бы в сумасшедший дом. А может, и нет. Анна Франк обращалась к своему дневнику „Дорогая Китти“. Может, это не так уж и странно для меня называть свой дневник „Дорогая мама“.
3. Миссис Алджер чувствует ко мне жалость и даже не пытается это скрыть. Я это ненавижу. Я ненавижу, когда кто-то думает обо мне как о несчастной сиротке и начинает меня жалеть.
Когда Алджеры уехали, я сказала бабушке и Лоре, что хочу помочь дедушке развезти товар. Мне хотелось развеяться. Потому что пекарня пахнет безопасностью: сладкий и теплый аромат. Но иногда, как сегодня например, здешняя атмосфера давит, и мне трудно дышать.
— Сегодня такой прекрасный летний день, — сказала Лора. — Тебе нужно подышать свежим воздухом.
Лора всегда меня понимает. Говорит, что она — как моя вторая мама, но это не совсем так. Для того чтобы заводить вторую маму, надо для начала иметь первую. А у меня ее нет. Я рассказываю всем, что ты работаешь на правительство под прикрытием. В детстве я думала, что люди мне верят. Но теперь все ясно вижу по их лицам… Они думают, что ты ушла потому, что не хотела растить ребенка в одиночку.
А знаешь что? Мне все равно. Спроси любого.
Как всегда, дедушка был рад взять меня с собой. Он работал на стекольном заводе в Кингстоне, а недавно вышел на пенсию. Из-за постоянного шума на заводе он стал плохо слышать. Теперь он помогает нам в пекарне и при каждом удобном случае ездит рыбачить на озеро Уиллоу. Мистер Беллами, владелец озера и лагеря „Киога“, — дедушкин друг.
Рыбалка — это дедушкина страсть. Он рыбачит круглый год. Даже в самую морозную зимнюю пору. Тогда он выходит на озеро и делает прорубь. А лед на озере в фут толщиной. Если нельзя проехать на машине, дедушка берет у кого-нибудь снегоход. Он говорит, что ему нравится находиться одному в диких местах.
Иногда дедушка берет меня с собой. Но для меня рыбалка — это Скука с большой буквы. Нужно просто сидеть и ждать, когда какая-то рыба заглотит крючок, потом вытащить ее из воды, принести домой, приготовить и съесть. Зачем все это, если в любое время можно спуститься в кладовку и открыть банку с тунцом?
Когда я говорю об этом дедушке, он только усмехается и называет меня „moj misiaczku“, что в переводе с польского значит „мой медвежонок“. Дедушка говорит, что смысл рыбалки заключается не в том, чтобы что-то вытащить из воды. А в том, чтобы что-то отдать тишине. На польском это звучит лучше. У дедушки есть одно забавное свойство. Он говорит на английском, как Йода[5]. Это действительно так. А еще у дедушки лысая голова, на которой торчат всего несколько волосков, и это тоже делает его похожим на Йоду.
Так что, когда дедушка берет меня на рыбалку, я стараюсь сильно не капризничать. Большую часть времени думаю о своих мечтах (я тебе уже об этом говорила). Я мечтаю переехать в большой город и стать знаменитой писательницей. И настанет день, когда я буду раздавать автографы, а мои фанаты выстроятся в огромную очередь, как это обычно бывает у Джуди Блум или Роберта Стайна. И вот тогда я подниму глаза от книги и увижу тебя, мама. Ты будешь смотреть на меня, как там, на фотографиях. Ты улыбнешься и скажешь, что очень гордишься мной.
А я даже не стану спрашивать, где ты была все эти годы и почему ушла, ведь моя мечта исполнится. У тебя все равно нет никакого хорошего объяснения или оправдания, поэтому я даже упоминать об этом не стану. Мы просто купим по вишневой кока-коле или молочному коктейлю и отправимся по магазинам. И все будет превосходно.
Когда дедушка рыбачит, он тоже о тебе думает. Но не так, как я. Он вспоминает прошлое, времена, когда ты была его дочерью. Дедушка рассказывает мне, что ты любила рыбалку так же, как и он. И даже когда ты выросла и у тебя появилась я, ты все равно ходила с ним рыбачить.
Дедушка рассказывал, что ты сама делала грузила. Вечером, слушая радио, плавила на кухонной плите олово (а у него очень низкая температура кипения, это мы проходили по химии) и заливала его в формочки в виде перевернутых пирамидок.
И это мои самые первые воспоминания. Хорошо, возможно, и не совсем воспоминания. Может, мне просто кажется, что я что-то помню, из-за того, что дедушка много раз рассказывал мне об этом. Я сижу на кухне за сосновым столом, а ты стоишь у плиты и подпеваешь радио. Я даже знаю, какую песню ты поешь, потому что это песня про Дженни. „867-5309/Jenny“, которую исполняет группа Tommy Tutone[6].
Дженни — хорошее имя. Хотя парень, который поет эту песню, подсмотрел слова на стене туалета.
Но вообще это очень веселая, заводная мелодия. И я отлично помню тебя, твои волосы, собранные заколкой в виде бабочки. На тебе бабушкин фартук. Ты плавишь олово и поешь.
В какой-то момент на кухню заходит бабушка. Она ругает тебя, потому что ты взяла ее сковороду, а теперь она испорчена и придется покупать новую.
Я помню твой смех и веселые искорки в глазах. Ты говоришь:
— Ма, я куплю тебе сотню сковородок! И найму слугу, который будет делать соус. И еще одного, который будет поливать им твои блюда. Я куплю тебе все, что захочешь!
Потом ты берешь меня на руки и под песню про Дженни, играющую по радио, мы кружимся по кухне.
Наверное, это мое последнее воспоминание о тебе. Я не знаю, что из этого правда, а что придумала я сама. Но все грузила, что ты сделала, до сих пор лежат в дедушкиной коробке с рыболовными снастями. Он никогда ими не пользуется. Вместо них он берет гильзы. Дедушка говорит, что твои грузила слишком тяжелые. К тому же он не хочет их потерять.