– Надо отдохнуть, – сказал Дженгиз где-то на полдороге, когда они уже проплывали на уровне пирса.
– Как? – тяжело дыша, спросила Ира.
– Ляг на воду.
Ира перевернулась на спину и раскинула руки, и волна тут же накрыла её с головой.
– Не так!
– А как?
– Головой к волнам!
Ира развернулась, не особо веря в удачу, но у неё действительно получилось лечь на воду, и волны, уже не захлёстывая, только ласково качали её. Потом они продолжили путь – бок о бок, вдвоём, до самого берега. Ира вышла из моря и тут же рухнула на песок у самой кромки.
Мимо неё с криками и визгами проносились люди – песок раскалился и жёг ступни. Так что тем, кто хотел искупаться, приходилось бежать по нему очень быстро.
Дженгиз сел рядом с ней, поднёс руку к глазам, загораживаясь от солнца.
– Вон там горы, видишь? – указал он.
– Где? – ахнула Ира. – Ой! Представляешь?! Я тут уже третий день, а гор не замечала.
– Думаешь всё о своих проблемах, вот и не замечаешь, – с лёгким упрёком сказал Дженгиз.
А Ира, приложив ко лбу руку козырьком, присмотрелась к сероватым, дымчатым, как мираж, горным вершинам вдалеке. Верхушка одной из них была изрезана светлыми тропами.
– Там красиво, – сказал Дженгиз, – когда я был маленький, ездил с отцом на рыбалку на горное озеро. Там прохладно. Хорошо помолчать. С отцом рядом было так спокойно.
– Наверное, ты от него научился быть таким спокойным, – заметила Ира, старясь не допускать в голосе кокетства.
Она перевернулась и села рядом с Дженгизом. Набрала полные горсти песка и уложила их горками на колени. Волны тут же смыли эти горки.
– Спасибо, что позвал меня поплавать, – сказала Ира, – море и правда смывает печальные мысли.
Дженгиз молча набрал в ладонь горсть мелких мокрых камушков, поднёс к глазам и вдруг выудил из горсти что-то, осторожно зажав указательным и большим пальцем. Опустил руку, промыл это что-то в море, протянул Ире.
– Звезда! – воскликнула Ира. – Настоящая морская звезда!
Это и правда была звёздочка, маленькая, размером с пять рублей, серенькая, с обломанным щупальцем.
– Где звезда, покажите! – к ним подскочила Маша.
Рядом с ней топтался Клаус, щуплый мальчишка, которого Ира видела на пляже в свой первый рабочий день. Маша уселась с ней рядом, а Клаус так и не решился приблизиться. Уставился на море, изредка почёсывая комариные укусы, которыми были усеяны его плечи.
Ира протянула девочке звезду.
– Вот это да! Ого-го! – воскликнула девочка.
На ней был розовый купальник, весь изрисованный синим фломастером, а загар приобрёл уже тёмно-шоколадный оттенок.
– Любишь рисовать? – спросила Ира.
– Да, – расплылась в улыбке Маша, – и вот такую звезду хочу нарисовать!
Она склонилась над звездочкой, которую Ира держала на ладони, а Дженгиз не сводил глаз с Иры.
– Если тебе спокойно со мною рядом, – проговорил Дженгиз негромко, и его голос вдруг охрип, – я мог бы быть рядом с тобой… всю жизнь…
Ира не успела ему ответить. Мимо неё с сумасшедшей скоростью пронёсся очередной купальщик в клетчатых коричневых плавках. Он бежал так, словно под ногами у него был не песок, а раскалённые угли, те, что вечером здесь забивали в кальяны, выставленные у входа в кафе.
Он влетел в воду и тут же нырнул, скрывшись под водой. И когда он скрылся, Ира поняла, что эти клетчатые коричневые плавки она уже видела один раз. В чемодане у Игоря.
Её сердце заколотилось. Он уже вернулся? Ира глянула на часы. Только час дня… Ира сощурила глаза, наблюдая за тем, как Игорь по-дельфиньи гребёт к буйкам. Интересно, что он ей демонстрирует? Сам же уехал утром с Оксаной!
– Плыви, дорогой, – пробормотала она, – жаль, забыл с собой Оксану взять. Там как раз есть для вас двоих подходящий буёк.
– Что? – переспросил Дженгиз.
– Это Игорь, – указала Ира.
– Да, Ира, – начал Дженгиз и вдруг покраснел, – я сказал тебе неправду… прости меня… На самом деле, я не видел Игоря с Оксаной…
– Что?! – воскликнула Ира, развернувшись к нему.
Она почувствовала, как щёки горят, но вовсе не от солнца, а от ярости! То есть Игорь не ездил с Оксаной в Тахталы? Или поехал, но успел вернуться?
– Это была шутка, – виновато сказал Дженгиз.
– Шутка?! Зачем ты так пошутил?
– Я же видел, что ты хочешь купаться… И хотел тебе помочь… Ты ведь сама сказала, что тебе было спокойно со мной!
– Было, – горько сказала Ира, – было спокойно. Эх, ты!
Она поднялась и отдала Маше морскую звезду.
– Это мне? – не поверила девочка. – Насовсем?
– Да. Тебе так легче будет её нарисовать, – твёрдо сказала Ира и направилась к своему лежаку, где оставила сумку. Возле её лежака валялся чей-то бинокль – старый, чёрный, потёртый, с логотипом отеля – значит, выдан напрокат. Ира огляделась, но так и не поняла, чей он.
– Смотри! Смотри, Клаус! Look! – донесся до Иры Машин звонкий голосок. – Звезда! Мама! Как по-английски «звезда»?
– Ира-а, – с несчастным видом позвал Дженгиз, но она не обернулась.
Стояла у лежака и думала: «А если этот бинокль в отеле взял Игорь? Значит, он видел, как она поцеловала Дженгиза возле буйка, на котором написано «Kiss!»?»
Глава 11 Гёзлеме
Готовка всегда была для Иры спасением от всех проблем. Вот и сейчас ей сразу стало чуточку легче, когда она увидела в шатре у ресторана молодую худенькую Сечиль-ханым, сидевшую перед большой круглой плитой, ребятишек с тарелками, замерших в ожидании горячих лепёшек, а главное – скалку и тесто, уже разделённое на аккуратные круглые комки.
При виде скалки у Иры прямо зачесались ладони, и она поспешила присесть и представиться. Как и предсказывала Ольга Сергеевна, Сечиль не понимала ни слова ни по-русски, ни по-английски, но словарь всё же пока не требовался – Сечиль указала Ире на место рядышком с собой и показала на плиту: смотри, мол, наблюдай, учись! У Сечиль было очень нежное, юное лицо, она казалась Ириной ровесницей. Волосы убраны под белый плотный платок, глаза густо обведены чёрным карандашом. Сечиль не улыбалась и оттого казалась немного грустной, хотя, на самом деле, возможно, была просто сосредоточена на готовке.
Сидела девушка на каком-то ящике с отверстием для ног. Ящик был покрыт полосатым ковром. Ира уселась рядышком и тоже спустила ноги в специальное отверстие. Слева от Иры был металлический ящичек с разными отсеками. В них лежали начинки для лепёшек: сыр, мятая картошка с зеленью, мясной фарш с морковью, шпинат. Рядом с ящиком – готовые колобки теста, накрытые пищевой плёнкой. Слева находился круглый деревянный столик, весь засыпанный мукой, – на нём Сечиль раскатывала колобки и укладывала в них начинку, а справа возвышалась огромная чёрная круглая плита, блестящая от масла. На этой плите, похожей на гигантскую конфорку, пеклись лепёшки. Под ней примостился ещё один ящик, из которого торчала белая ручка кисточки. Ира заглянула в него – в нём было масло.
Но главным предметом, интересовавшим Иру, была скалка – очень необычная, длинная и тонкая, не толще двух Ириных пальцев, сложенных вместе. Сечиль смахивала со столика крошки от предыдущего куска теста, доставала колобок, чуть сминала его в руках, присыпала мукой и начинала быстро-быстро раскатывать его скалкой, вращая по кругу. Ира заворожённо следила за превращением мягкого пухлого комка в тонкую, почти прозрачную, похожую на ткань, лепёшку.
Иногда Сечиль прерывала своё занятие, переворачивала лепёшку на гигантской «конфорке» и снова продолжала крутить вокруг своей оси лепёшку. Потом – снова перерыв. Надо снять с помощью деревянной лопатки и ножа готовую лепёшку, уложить её на каменную, а может, и мраморную плиту, которая пряталась за «конфоркой» и которую Ира не заметила сразу, быстро разрезать на несколько прямоугольников, уложить слоями, как торт Наполеон, и переместить на тарелку, которую протягивал гость. И улыбнуться, конечно, в ответ на очередное «спасибо», «danke shoen», «thank you» и «тешекюр эдерим».
А потом – снова браться за раскатку лепёшки, которую Сечиль наматывала на тонкую скалку, сначала – накинув сверху краешек, ближний к ней, потом закатывая скалку целиком в лепёшку, как начинку в рулет. Затем крутила вокруг своей оси по часовой стрелке и раскатывала обратно. Всё делалось быстро, и при этом надо было смотреть, чтобы краешки не загибались при раскатке, не прилипали к середине, чтобы лепёшка была ровной, без единой складки, как отглаженная ткань. Движения Сечиль были похожи на движения Ириной мамы, когда та гладила бельё.
После раскатки на лепёшку укладывалась начинка – равномерно, почти по всему кругу, только краешки оставались пустыми. Затем Сечиль складывала лепёшку пополам, так, что выходил полукруг, напоминающий гигантский плоский вареник, нежно прижимала друг к другу краешки, чтобы они слиплись, и, подцепив «вареник» скалкой, перемещала его на плиту. И принималась за новый колобок, не забывая переворачивать «вареник», смазывать его маслом сверху и снова переворачивать. Через несколько минут «вареник» превращался в поджаристую лепёшку, глядя на которую, гости в очереди облизывались.
Рядом с рабочим местом Сечиль стояла резная тумбочка из красного дерева, на ней – серебряный поднос с кусочками теста – каждый раскатанный и сложенный определённым образом, рядом лежали скалки разных размеров и цветов, но Ира понимала: вся эта красота – для гостей. Пусть они любуются и проникаются историческим духом турецкой кухни. Её же внимание было приковано к действиям Сечиль. Ира понимала – вот оно! То, ради чего она приехала, то, что она увезёт с собой – новое умение. В эту секунду она даже вспомнила Игоря и подумала: если бы она, Ира, проводила время на кухне, то тоже, наверное, не захотела бы ни на море, ни на пляж, ни на экскурсию. Только наблюдать, только учиться.
Правда, она никогда не отказала бы Игорю, если б он позвал её вечером после работы на море, постаралась бы совместить и работу, и отношения, но… Но зачем думать о том, что могло бы произойти? Нет пользы в размышлениях на тему «если бы да кабы». Как говорит Ляля, «если бы у автобуса были рога, он был бы троллейбусом!».