– О Боже, – вздохнула Агнес, – я уверена, это недоразумение. Ваш отец, вы же сами сказали, был не очень приятным человеком – а значит, врагов, желающих убить его, у него было много и без вас.
– А зачем вы убежали? – недоуменно спросил Невилл, – может, они хотели просто поговорить.
– Я не знаю, чего они хотели – меня ноги несли сами собой, – пробормотал Джеймс, кусая пальцы, – я всегда боялся полиции, у меня просто фобия, панический страх перед людьми, облеченными властью…
Джеймс прикрыл глаза, нервно облизнул губы, и промолвил почти шепотом:
– Я больше всего в ужасе от мысли – как это воспримет Софи? Мне так страшно, что я ее потеряю..
– Любящая женщина – истинно любящая – всегда будет на вашей стороне, друг мой, – веско возразил Невилл, подарив теплым взглядом Агнес.
– Вы так думаете? – спросил Джеймс голосом, зазвеневшим от надежды.
– Я не думаю – я уверен, – возразил Невилл, приобняв Агнес за плечи, – поверьте, я знаю о чем говорю.
– То есть? – не понял Джеймс.
– Однажды судьба послала мне испытание, – ответил Невилл просто. – Я был оклеветан, от меня отвернулись все. И только один человек верил мне до конца – моя невеста, – он поцеловал руку Агнес. – Она не только верила, она боролась за меня – и в итоге я ей обязан жизнью, это не пустые слова.
Агнес, ужасно смущенная, прижалась щекой к плечу супруга.
– Это так трогательно! – воскликнул Джемс со слезой в голосе, – но поймите, мой случай совсем особый… Ваша супруга – женщина с твердым характером, а Софи… она – как нежнейший яблоневый цвет, который увянет от первого заморозка… О Боже, за что рок посылает нам нам с ней это испытание?
– Может этот самый рок проверяет, насколько правилен ваш выбор? Если она не выдержит этого испытания, значит, не судьба – и вы найдете для себя кого-то потверже?
Джек зарылся лицом в ладони; когда он убрал руки, лицо его было мокрым от слез.
– Потверже? – всхлипнул он, – Боже мой! Вы не понимаете, но я скажу вам честно… Я боюсь, – он перешел на доверительный шепот, – панически боюсь женщин с твердым характером, они меня подавляют – у меня просто фобия… А Софи – она как голубка, она привлекла меня именно своей слабостью…
– Ну, полно, – растрогалась его горем Агнес, – Если она любит вас, – какой бы слабенькой она ни была, она будет на вашей стороне – даже если весь мир будет против вас; даже если ее родные будут против…
Джеймс допил бренди и задумчиво рассматривал сквозь стекло стакана огонь в камине.
– Родные… Вообще-то мне казалось, что ее матушка ко мне благосклонна, – в его голосе зазвучала надежда, – она вообще была всегда мила со мной. А вчера так и особенно, я даже поразился тому, как она была со мной ласкова весь вечер… Но что она скажет теперь?! А самое главное – Софи… моя крошка… Она уже и так пережила недавно такое горе, а тут еще и это потрясение…
– Какое горе?
– Разве вы не знали? Они жили в колонии, там началось восстание, на их дом напали… отец отстреливался, но его убили у нее на глазах – могу себе представить, что она пережила! Им – Софи и ее маме – удалось скрыться… Мать увезла ее сюда, подальше от тех мест в надежде, что воспоминания об пережитом здесь смягчатся, но опять…
– О Боже, а что за восстание?! – заинтересовалась Агнес.
Джеймс пожал плечами.
– Я не знаю подробностей, но… Они жили в Патне, в Бенгалии. Там опиум – его производили всегда. Местные жители неплохо на этом наживались – только вот в конце восемнадцатого века на опиум наложила лапу Ост-Индская компания. Генерал-губернатор разгромил местный синдикат, установил монополию… Но местные жители, понимаете, с этим до конца не согласны, и поэтому, время от времени…
– Понимаю, – протянул Невилл.
Воцарилась пауза.
– Уже поздно, – наконец, медленно произнес Невилл. – Я прикажу Мэри приготовить для вас комнату, а завтра с утра попытаемся выяснить, что же все-таки стряслось…
Когда за гостем закрылись двери его спальни, а супруги Парсоны вернувшись в гостиную, уютно устроились у камина, Агнес спросила возбужденно:
– Так что – рассказать вам, что мне вчера показалось подозрительным у вашей тети Пэнси?
– Уж не собираетесь ли вы заняться расследованием? – обеспокоился ее супруг.
– Но кто-то же должен разобраться в этом деле – кто, если не мы? Как я поняла, спасать Джеймса больше некому!
– Вообще-то у нас медовый месяц, – возразил ее муж
– И что?!
– Признаться, я рассчитывал на безмятежный расслабленный отдых… Давайте лучше завтра отправимся на Бонд-стрит и купим вам еще пять новых шляпок?
– Как – вы хотите бросить на произвол судьбы своего кузена?!
Невилл понял, что проиграл. Если даже пять новых шляпок не соблазнили его неугомонную супругу, придется уступать.
– Придется нам позаботиться об этом недотепе Джеймсе, – опечалился Невилл, – в конце концов, мы с ним росли вместе… и вообще он забавный малый… хотя я рассчитывал провести медовый месяц несколько иначе…
***
Утро было чудесным. Лондон, умытый ночным дождем, был восхитителен.
Но увы! День начался с неудач.
– Миссис Олридж не принимают, – заявил лакей, отворивший дверь супругам Парсон.
Агнес печально рассматривала дверь – роскошную, высокую, каждая из створок которой была украшена стеклянным окошечком и одновременно – красивой кованой решеткой. Величественные двери, жаль, что в них не пускают.
– Это тебе, – Невилл сунул лакею монету, – а это письмо передай тете Пэнси… то есть, миссис Олридж – вдруг она нас все же захочет увидеть.
Лакей с сожалением взглянул на монету.
– Хозяйка и вправду сильно нездорова, сэр – доверительно произнес он, понизив голос, – у нее доктор – вы бы лучше в другой день…
– Сожалею, – вздохнул Невилл, пряча письмо во внутренний карман.
– Сэр, ваши деньги, – заикнулся было лакей с монетой на ладони.
– Оставь себе, – на ходу бросил Невилл, помогая Агнес спуститься по лестнице.
– Какая жалость, – вздохнула Агнес, – а я-то так надеялась, что опросив прислугу, мы что-нибудь узнаем!
– Не переживайте, – успокоил ее Невилл. – Что мы, в сущности, могли узнать? Что Миссис Виллоуби и мистер Ларкинс были знакомы? Мы и так это знаем.
– Но, может, они уединились, чтобы поговорить…
– Без сомнения.
– И кто-то из слуг подслушал их разговор…
– А вот это вряд ли. На таком приеме слуги вертятся как белки в колесе, и подслушивать им просто некогда – у них каждая секунда на счету. Допустим даже, что кто-то из них видел, как эти двое шептались в оранжерее – но содержание разговора все равно нам узнать не суждено…
– Куда теперь? – осведомилась Агнес.
– А куда бы вы пошли сами?
– Начинать надо с места преступления, – решительно заявила Агнес. – Я выспросила адрес у Джеймса Ларкинса, так что вперед.
ЧАСТЬ 5. Портрет дамы, найденный в старой кухне
– Да что там говорить, мистер, не знаю я ничего. Я кухарка, сижу на кухне, что я знаю? Я и входящих-то в дом не вижу…
Так бормотала грузная пожилая служанка с отечным, измученным лицом, открывшая им двери довольно-таки обшарпанного дома, в котором окончил свой жизненный путь мистер Ларкинс.
Вид шестипенсовика на нее впечатления не произвел. Покосившись на него долю секунды, она запричитала со слезой в голосе:
– Убили хозяина моего, а уж я ему всю жизнь верно служила, думала – старость встречу при нем, в тепле и покое, он меня оставить обещал… а теперь вот – убили его, а куда мне идти, когда отсюда погонят?
Она всхлипнула и безнадежно махнула рукой.
Взгляд, который, все же, на секунду задержался на монете, Невилл оценил правильно, и полусоверен заставил служанку немного изменить линию поведения. Монету она взяла, и пробормотала, потупившись:
– Ну уж, входите в дом, что на улице стоять.
Ведя Невилла по коридору, она продолжала бормотать:
– Полиция все комнаты опечатала, а нам позволили остаться – вдруг по завещанию окажется, что старых слуг велят оставить? Только кухню нам и оставили, вот как…
– Вы и живете в кухне? – осведомился Невилл, проходя с Агнес в просторную кухню. И осмотрелся по сторонам.
Кухня была как кухня, хотя очень запущенная. Стены и потолок закопченные, занавески не мешало бы постирать. Сколько лет этой посудной вешалке из грубых досок, на которой висят сковородки, ножи и топорик для мяса? Лет двести?
– Ну да, а где еще нам жить? У нас тут с Мэгги и кровати, и все на свете. Мэгги, поставь чайник, вдруг господа чаю захотят.
– Верная мысль, – согласился Невилл, – Мэгги, вы кто – горничная?
– Да, сэр, – прошептала хорошенькая пышноволосая девушка с ямочками на щечках. Всем бы хороша, отметил Невилл, только уж больно бледная.
Агнес, меж тем, оглядывалась по сторонам. Не очень-то тут заботились о прислуге! Отдельной комнаты для служанок нет, две койки прямо в кухне, покрыты тощими старыми одеяльцами. На сломанной тумбочке возле одной из них Агнес заметила фото в дешевой рамочке, и присмотрелась.
На фото была изображена дама в дорогом красивом платье, вышедшем из моды лет двадцать назад. Дорогая отделка, бахрома, кружево – оригинальный, изысканный фасон… Странно, что платье плохо на ней сидит: такие сложности с отделкой, а подогнать по фигуре его не удосужились. На шее – ожерелье с фермуаром в виде камеи, и на руке – браслет из трех рядов бусинок, также закрепленных камеей. Как странно! что портрет разнаряженной дамы делает на тумбочке возле кровати горничной? Может, это ее какая-то богатая покровительница?
Левая половина фото была, очевидно, обрезана – но ясно было, что снимок был когда-то двойным, и рядом с дамой стоял мужчина, но потом его обрезали, а почему – можно только догадаться.
Внизу, красивыми виньетками было написано: «Фотоателье Луи-Дезире Бланкар», и дата.
– Простите, можно взглянуть? Чье это фото?
– Это мое, мэм, – отозвалась молодая девушка. – Это моя мама.
– Вот как?! А кстати, – Агнес пригляделась, – вы на нее похожи!