В этом городе все непонятно! Вчера к Невиллу, едва он на минуту отошел от меня, кинулась женщина в очень ярком наряде и звала его куда-то; ему стало очень неловко, и он от нее едва отбился! Я спросила его, кто это – но он отвечал, что мне, как приличной леди, этого знать не положено…
Но он же обещал мне все объяснять, когда мы поженимся, и что же? Я рассержусь на него, ей-Богу!».
ЧАСТЬ 7. Фирменное шерри тетушки Пэнси
«Дорогая леди, то, что я имею вам рассказать, возможно, улучшит ваше самочувствие. Миссис Невилл Парсон».
Записка дрожала в руках тетушки Пэнси. Она лежала на роскошной шелковой постели под балдахином, в спальне, больше похожей на бонбоньерку – но вид у нее был самый несчастный.
– Пусть войдет, – пробормотала она, отвечая на вопросительный взгляд лакея, и обессилено откинулась на пышные подушки. Когда она открыла глаза, Агнес уже сидела перед ней с сочувственным видом.
– Добрый день, миссис Олридж, – прошелестела она едва слышно, опасаясь слишком звонким голосом потревожить больную даму, – как вы себя чувствуете? Надеюсь, доктор сказал вам что-то хорошее?
– Ах, не напоминайте мне о докторах, дорогая… простите, я запамятовала, как вас зовут?
– Агнес, мадам.
– Да, да, Агнес… Зовите меня просто тетя Пэнси, душенька. Эти гадкие доктора невыносимы! О чем с ними вообще разговаривать? Я высказываю им глубокие, философские мысли – а они мне в ответ – диагноз! Какое коварство! Так что вы хотели мне сообщить?
Перед тем, как ответить, Агнес боязливо оглянулась, словно опасаясь, что за драпировками балдахина или под кроватью может быть кто-то спрятан.
– Только то, что Джеймс прячется у нас, – прошептала она, склонившись к даме. – Он жив, здоров, и в безопасности. Вот – это вам от него записка…
– Слава Богу! Так вот он где… я воображала себе всякие ужасы.
– Ну да, когда он пришел к нам – вода с него лила ужас как, – Агнес хихикнула, – но мы его обсушили, накормили, и отправили спать – что мы еще могли сделать.
Глаза старой леди потеплели.
– Он ведь всегда был для меня светом в окошке… Если я потеряю его, – губы ее задрожали, – ради чего жить?
– Я уверена, это недоразумение. Которое скоро разрешится, – вежливо отвечала Агнес. – не переживайте…
Тетушка покачала головой.
– Нет, нет, вы меня не поймете так… вон там лежит альбом с фотографиями – я вам покажу…
Агнес внутренне сжалась. Она ненавидела английские семейные альбомы. Ибо чаще всего они состояли из фотографий с покойниками, снятыми так, словно они живые – при жизни на фото тратиться было жаль, зато после смерти родственника находились деньги на жуткий снимок.
– Нет-нет, там нет никаких покойников. – угадав мысли Агнес, воскликнула тетушка. – Просто вот, посмотрите… Тут вся моя жизнь… Моя и Джеймса… Кстати, я запамятовала, как вас зовут?
– Агнес, мадам, – пролепетала Агнес, переворачивая кожаный переплет альбома.
И перед ней поплыла череда фотографий – вот тетушка – юная девушка, вот она же – невеста в фате, рядом с женихом…
– Мой муж умер через полтора года после свадьбы, – вздохнула тетя Пэнси, – детей у нас не было…. А вот мой Джемс, посмотрите, каким он был маленьким..
Прелестный малыш сидел на коленях у красивой молодой дамы.
– А это кто?
– Его мать. Погибла при крушении парохода, бедняжка…
– Можно взглянуть? – жадно спросила Агнес.
– Ну конечно, конечно, – растаяла тетушка, – кстати, зовите меня тетя Пэнси…
Получив уже второе по счету разрешение называть миссис Олридж тетей Пэнси, Агнес впилась глазами в фотографию. Но смотрела она вовсе не на Джеймса, а на даму, точнее – на ее платье. Платье это было точь-в-точь похоже на то, что она видела вчера на фото в старой закопченной кухне. Но женщина там была совершенно другая – курносая, с кругленьким личиком, плотненькая – полная противоположность этой. Впрочем, платье могло быть купленным в магазине готовой одежды – но фермуар! И браслет на руке, с камеей… те же самые!
И сама дама… точно похожа на кого-то, но на кого? Как будто оно напомнило Агнес кого-то… А впрочем, понятно: на миссис Виллоуби. То же удлиненное лицо с тяжелым подбородком, крупноватый нос…
– Скажите, тетя Пэнси, а это платье, как вы думаете..
– Я думала, вы на Джеймса смотрите.
– Джеймс прелестный малыш, но это платье мне покоя не дает.
– Дайте-ка глянуть, – тетя Пэнси вытащила очки с толстыми стеклами. – Я плохо вижу, но это между нами…
– Я нема как могила, – заверила Агнес.
– А, да, платье – оно вам понравилось – немудрено! Оно от самой модной портнихи Лондона тех лет, миссис Марлоу. Ее почерк ни с чем не спутаешь.
– То есть это уникальное платье?!
– Почему вам так интересно?
– Поверите ли, я только вчера видела совсем другое фото, и на нем была другая дама, но в очень похожем платье… точь-в точь…
– Подделка, не иначе, – отмахнулась тятя Пэнси.
– А, да, может быть… Кстати, то платье на даме плохо сидело…
– Ну вот видите. Подделка. У Марлоу покрой был безупречен.
– Тетя Пэнси, а вы хорошо знали покойную мать Джеймса?
– Нет, видела пару раз… шапочное знакомство.
– Вам не кажется, что она, – Агнес ткнула пальчиком в фотографию, – на кого-то похожа?
Тетя Пэнси рассмеялась добродушным, рассыпчатым смехом.
– На типичную англичанку она похожа, вот на кого! Орлиный нос, длинное лицо, тяжелый подбородок, тонкие губы…
– Глаза красивые, и брови.
– Да, конечно. У всех женщин этого типа красивые глаза и очень изящно очерченные брови, что отчасти компенсирует недостатки внешности. Но при этом они все похожи друг на дружку, как родные сестры.
– Интересно, как бы она выглядела сейчас, если бы была жива?
– Едва ли это интересно, дорогая моя. Такие женщины в юности могут быть очень милы. Но возраст делает их лица грубыми, и даже как-то меняет внешность. Уходит юная свежесть – и уносит с собой всю миловидность юности. Слава богу, ваша внешность совсем иного типа. Ваши предки не из Шотландии?
– Не знаю, если и были, то так давно, что я и не в курсе.
– А кстати, почему вы пришли без Невилла, где он?
– Полагаю, что в морге.
– Что?!
– Да нет, тетя Пэнси, он жив, – поспешила успокоить тетушку Агнес, – просто решил посмотреть на покойного мистера Ларкинса. Он надеется, что труп покойного мистера Ларкинса ему что-нибудь расскажет…
– У вас мрачноватый юмор, моя дорогая, – заметила тетя Пэнси, рассмеявшись, – но должна признать, что ваше присутствие целительно – вы меня просто возвращаете к жизни! Как насчет глоточка шерри, моя дорогая… ах, я опять забыла, как вас зовут!
– Агнес, мадам, – отвечала ее собеседница, дивясь слабой памяти тетушки Пэнси, – шерри – с удовольствием!
Тетушка лукаво улыбнулась, затем с видом заговорщицы вытащила какую-то граненую бутылочку, два небольших стаканчика, и разлила ароматную жидкость.
– Давайте выпьем за нашу с вами дружбу, дорогая моя! – и, торжественно подняв стаканчик, отпила из него один глоточек, второй… и наконец осушила его совершенно; на лице ее разлилось умиротворение.
Агнес последовала ее примеру. Один глоток, второй… но что это?
Странно, но ее тело внезапно расслабилось, а разум вдруг очистился от забот и напряжения – ее охватил восторг, словно она поплыла по воздуху.
– Какое удивительное у вас шерри, тетя Пэнси, оно так успокаивает… И так на душе вдруг легко стало, я сейчас совершенно уверена, что все будет прекрасно!
– О, дорогая, твоя тетя Пэнси знает толк в шерри! – и миссис Олридж шаловливо похлопала Агнес пор руке.
ЧАСТЬ 8. В которой у Агнес хорошее настроение.
– Ах, добрый день, Невилл! Сегодня такой чудесный день, правда! Ну, так что вы там нашли интересного, в морге? – радостно обратилась Агнес к Невиллу Парсону, видя, что супруг ее пребывает то ли в расстроенных чувствах, то ли в глубокой задумчивости.
И, прыгнув ему на шею, чмокнула его несколько раз в щеку.
Слегка опешив от столь бурного приветствия, Невилл отвечал:
– Я нашел очень интересного инспектора Скотланд-Ярда, – мы даже с ним почти подружились: после морга я пригласил его в паб – угостить стаканчиком виски. После трех стаканчиков я уже называл его Гарри – его зовут Гарри Фишер, – а он меня Невилл, так что мы теперь навеки друзья. А чем вызвано ваше такое прекрасное настроение?
– Да просто жизнь замечательна! – просияла Агнес тихим светом, – А у вас так прекрасно все вышло, ведь это чудесно, иметь своего человека в полиции.
Невилл смотрел на жену с возрастающим недоумением. Потом, не сводя с нее пристального взгляда, сказал задумчиво:
– А что до Ларкинса, то все как-то странно. Глубокий порез на шее, который вызвал сильное кровотечение – с этим все ясно. Но коронер считает, что удар нанесен каким-то очень острым кинжалом, который убийца, вероятно, унес с собой. А у меня куча вопросов…
– И каких же? – осведомилась Агнес, счастливо улыбаясь.
– У покойного исцарапаны лицо и руки. Фишер считает, что это не относится к делу. Я пытался обратить его внимание на этот факт, но он ответил насмешливо: «Уж не считаете ли вы, что смерть наступила от этих ничтожных царапин?».
– Вот смешной болван! – Агнес захихикала.
– Чему вы так радуетесь?
– Да просто ужасно смешно!
Невилл смотрел на супругу задумчиво, хмуря брови, словно не узнавая ее.
– А самое главное – меня смутил характер раны, – продолжал он, внимательно наблюдая за женой. – Она, вообразите, на правой стороне шеи…
– Убийца был левшой? – радостно заинтересовалась Агнес, расставляя цветы в большой фарфоровой вазе.
– Возможно. Рана очень глубокая, из чего был сделан вывод, что так сильно ударить мог только мужчина. И что еще странно, рана сзади глубже, чем спереди – она уходит назад, к затылку, и порез со стороны спины ниже, чем спереди… Ниже, понимаете?
– И что же?
– Так наносить удар просто неудобно – неестественно. Смотрите, удар ножом, – Невилл взял в руку костяной нож для разрезания книг, – он все-таки наносится острым концом вперед, – и, сделав медленный замах, он ткнул кончиком ножа себе в ладонь.