тической техники».
Перечитывая роман «Убийство Роджера Экройда» во время работы над настоящей книгой, я удивилась, как много в нем сведений из области криминалистики, пусть даже базовых. Вот почему я так часто на него ссылаюсь.
В романе непрестанно обсуждают отпечатки пальцев, следы ног и раны. В своем первом романе «Загадочное происшествие в Стайлзе» Кристи сосредоточилась на том, что ей было уже хорошо известно, – на ядах.
Работая над «Убийством Роджера Экройда», где Пуаро сначала выходит на пенсию, а затем снова принимается за дело, Кристи явно успела многое прочитать о криминалистике, а затем активно использовала новоприобретенные знания в процессе создания романа.
СЛЕДЫ НОГ, О КОТОРЫХ НЕОДНОКРАТНО ГОВОРИТСЯ В ТЕКСТЕ, ПРЕДСТАВЛЯЮТ ОСОБЫЙ ИНТЕРЕС, ПОТОМУ ЧТО ЭТА КНИГА ОБ ЭРКЮЛЕ ПУАРО, У КОТОРОГО СЛОЖИЛИСЬ НЕПРОСТЫЕ ОТНОШЕНИЯ СО СЛЕДАМИ, КАК И С ВЕЩЕСТВЕННЫМИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВАМИ В ЦЕЛОМ.
Когда мы впервые встречаем Пуаро в романе «Загадочное происшествие в Стайлзе», его напарник капитан Гастингс, совсем недавно оказавшийся в мире расследования преступлений, знает лишь клише, о которых он читал в книгах. Он стоит у двери комнаты, где было совершено убийство, «боясь уничтожить улики». Пуаро сравнивает его с бараном перед новыми воротами и удивляется: «Следы? Вот еще выдумки! В этой комнате уже побывала целая армия! Чьи же следы нам могут быть полезны?» С точки зрения криминалистики он отчасти прав. Это напоминает мне об одном из первых уроков, усвоенных мной в университете: снимать отпечатки пальцев с выключателя практически не имеет смысла, поскольку их на нем слишком много.
Однако Пуаро и Гастингс приступают к расследованию убийства уже на следующий день, а не месяц или год после его совершения, поэтому поиск следов может оказаться не таким уж бесполезным. Нам говорят, что Пуаро находит у себя под ногами всевозможные улики, включая пятно кофе на полу, осколки чашки на ковре и кусочек воска. Все они были нетронутыми и хорошо сохранились. Почему же он так презирал следы ног?
В повести «Невероятная кража» Пуаро все же вынужден признать: «Я никогда не придавал слишком большого значения всяким следам да отпечаткам. Но в данном случае это существенно». Известно, что ранее сыщик ловко выпрыгнул из окна и изучил территорию с фонариком. Когда Пуаро спросили, заметил ли он какие-нибудь следы, он ответил отрицательно. Он рассуждает: «…на траве никаких следов. Вечером шел сильный дождь. Если бы человек спрыгнул с террасы на траву, его следы были бы наверняка видны». Хотя Пуаро многое знает о следах, в этом случае его беспокоит их отсутствие, а не наличие.
В повести «Разбитое зеркало» Пуаро очень интересуется уликами. Нам говорят, что он осматривает ту часть сада, где произошла стрельба, и замечает следы. Позднее он обсуждает их со Сьюзан Кардуэлл, гостьей дома:
«Взгляните, мадемуазель. Видите следы?
– Действительно.
– Четыре, – продолжал Пуаро. – Видите? Два ведут к окну, два – от него.
– А чьи они? Садовника?
– Мадемуазель, мадемуазель! Это следы от маленьких женских туфель на высоком каблуке».
На следующих двух страницах нам объясняют, как Пуаро исключает Сьюзан из списка тех, кто мог оставить эти следы. Сыщик решает, что они принадлежат другой жительнице дома – Руфи Шевени-Гор. Он даже спрашивает, выходила ли та в сад, и Руфь отвечает, что да, причем дважды.
Позднее Пуаро объясняет свои интерес к тем следам в саду:
«Дело в том, что на клумбе было только четыре следа. А если вы рвали маргаритки, их должно было быть гораздо больше. Значит, до того как вы вышли в сад во второй раз, кто-то убрал оставленные вами следы – заодно со своими. Это мог сделать только убийца. Но раз на клумбе остались ваши следы, значит, убийца не вы. Вы автоматически оказываетесь вне подозрения».
Лично мне кажется, что так мог сказать только тот человек, который придает значение следам!
Точно так же в «Убийстве на поле для гольфа» Пуаро удивляет Гастингса следующим заявлением: «Сдается мне, эти следы – пока самая важная улика из тех, что мы видели». Однако он снова говорит об их отсутствии, а не о наличии. Ранее его занимали две клумбы с алой геранью, на краю одной из которых росло дерево. По нему можно было забраться в комнату, где было совершено преступление. Но на этой клумбе следов не было, а на второй имелись следы садовника, которые комиссар исключил как улику. Именно эти следы Пуаро назвал самыми важными и интересными, а затем пообещал заняться ими позже.
Он сдержал слово и объяснил Гастингсу, что преступники спустились из окна по упомянутому ранее дереву. Капитан, разумеется, решил, что это невозможно: «Но ведь под этим окном на клумбе нет никаких следов», – возражает он. Пуаро отвечает:
«Нет… но они должны были там быть. Послушайте, Гастингс, Огюст, садовник, как вы сами слышали, сказал, что вчера вечером посадил герань на обеих клумбах. На одной из них полно следов от его больших, подбитых гвоздями сапог, а на другой – ни одного! Понимаете? Кто-то прошел по этой клумбе и, чтобы стереть свои следы, разровнял землю граблями».
Кристи понимала, что следы ног, как и отпечатки пальцев, можно уничтожить, сделать менее заметными или даже сфальсифицировать. В художественном мире писательницы всегда существует вероятность ложных улик, и мы с вами возвращаемся к, казалось бы, важным следам на подоконнике, описанным в романе «Убийство Роджера Экройда». О них говорят несколько раз, но следы кажутся уж слишком очевидной уликой. Известно, что подошву обуви, принадлежавшей подозреваемому Ральфу Пейтену, сравнивали со следами, но мы также знаем, что у Ральфа было две одинаковых пары ботинок.
ПРОБЛЕМА СО СЛЕДАМИ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ В ТОМ, ЧТО ЧЕЛОВЕКУ НЕОБЯЗАТЕЛЬНО БЫТЬ ОБУТЫМ, ЧТОБЫ ИХ ОСТАВИТЬ.
Рассказчик доктор Шеппард подытоживает: «В какой-то момент того вечера Ральф Пейтен проник в кабинет через окно, на что указывают следы его ботинок». Он упускает из виду вероятность того, что стопы Ральфа могли в этом не участвовать!
Возможно, именно поэтому Пуаро не так интересуют следы обуви. Мы уже знаем о противоречивой натуре сыщика, хотя его истинные чувства остаются скрытыми. Я не думаю, что его мнение о следах неизменно. Агата гениальным образом предоставляет нам улики, побуждая читателей использовать свои «серые клеточки» и размышлять о том, что на самом деле они могут означать.
В романе «Убийство Роджера Экройда» идет речь не только о следах обуви, но и о ранении, нанесенном невероятно острым орудием, которое описывают как «редкость» и «с витой металлической рукояткой». Как оказалось, это был кинжал самого Экройда, привезенный им из Туниса. Нам говорят, что он был очень острым: «Этим кинжалом и ребенок может заколоть взрослого мужчину». Я заметила, что Кристи часто использует колотые раны в своих сюжетах. Хотя выбор оружия в этом случае необычен, метод убийства весьма практичен: одного удара кинжалом в шею или основание черепа сзади достаточно, чтобы человек мгновенно умер.
Удар сзади – главная особенность такого метода убийства, поскольку преступник не смотрит в глаза своей жертве. Это может быть обусловлено несколькими причинами: убийца либо хочет напасть неожиданно, либо он просто трус и не желает видеть, как умирает человек. Подобный метод убийства напоминает казнь: он быстрый, относительно чистый и надежный.
В романе «Отравленное перо» служанка была убита подобным образом: «Сначала ее оглушили ударом по затылку. Потом воткнули в основание черепа остро заточенный кухонный вертел, что повлекло мгновенную смерть».
В романе «Смерть лорда Эджвера», изданном девятью годами ранее, Агата описывает такой же метод убийства. Нам сообщают, что несчастный лорд был «заколот ударом в затылок, в то место, где начинаются волосы». Инспектор Джепп говорит Пуаро: «Смерть после такого удара наступает очень быстро. Поражается продолговатый мозг[230] – так, кажется, сказал врач. Если попасть в нужную точку, то мгновенно».
Пуаро отвечает: «Это означает, что необходимо точно знать, куда направлять удар. А для этого необходимо иметь определенные познания в медицине». Очевидно, Кристи пришлось провести свое исследование, поскольку это действительно узкоспециальные знания.
Если обычный кухонный вертел из романа «Отравленное перо» оставил характерную ровную колото-резаную рану, то форма раны на теле жертвы в «Смерти лорда Эджвера» сразу поставила врача в тупик – не было похоже, что она нанесена обычным перочинным ножом. Врач предположил, что это было лезвие какой-то иной формы, причем очень тонкое. Каким бы ни было орудие убийства, оно было «страшно острое».
Оказалось, что орудием убийства был педикюрный ножичек для срезания мозолей. Честно говоря, я даже не знала о его существовании. Он представляет собой нечто среднее между перочинным ножиком и бритвой и похож на миниатюрную опасную бритву, очень длинную и тонкую. Только не воображайте себе что-то вроде мачете, потому что Агата ничего не писала о размахивающих мачете маньяках, особенно в 1933 году.
НОЖИКИ ДЛЯ СРЕЗАНИЯ МОЗОЛЕЙ НЕВЕРОЯТНО ОСТРЫЕ, ПОЭТОМУ СЕГОДНЯ ИХ ОБЫЧНО ПРИОБРЕТАЮТ ТОЛЬКО ПРОФЕССИОНАЛЬНЫЕ ПОДОЛОГИ[231], НО В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ ХХ ВЕКА ИХ НОСИЛИ С СОБОЙ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ ПО ДОСТИЖЕНИИ ОПРЕДЕЛЕННОГО ВОЗРАСТА НАЧИНАЛИ СТРАДАТЬ МОЗОЛЯМИ.
В одной из книг Агаты Кристи такой ножик используется для разрезания тяжелого холщового рюкзака, что свидетельствует о его остроте. В прошлом нужно было остерегаться старушек, жалующихся на мозоли, потому что в их сумочках могло скрываться нечто опасное!
В конце романа «Смерть лорда Эджвера» нам дают ознакомиться с письмом, написанным убийцей, после которого слова Джеппа о продолговатом мозге обретают смысл. Преступник придумал этот хладнокровный и быстрый метод убийства, когда врач «говорил о спинномозговых и мозговых пункциях и сказал, что нужно быть очень осторожным, потому что иначе можно попасть в продолговатый мозг, где сосредоточены важные нервные центры, а это вызовет мгновенную смерть».