– Мам, хочешь я расскажу тебе сказку про Вертуту?
– Про кого?
– Про Вертуту. Мне Беренштамы рассказали.
Мама смеется:
– Давай, кулинарка, излагай!
– Жили были еврейцы. Это такие немецкие евреи, которые носили короткие красные курточки, шапочки с помпонами, гольфы и белые фартучки. Они даже ходили в местную церковь, пили вместе с остальными немцами пиво, пели веселые песни. А потом они поссорились. Да еще как! Насмерть!
– Почему?
– Во всем виновата Вертута. Был такой старинный немецкий пирог. Кто его приготовит вкуснее всего – тот и царь. Ну, или как там у них? Король, наверное. Точнее, королева. И вот одна еврейская девушка, красивая, но коварная, ее звали Вертута, пробралась в кондитерскую к другой немецкой девушке, которую звали Штруделью, и подсмотрела рецепт. И решила ее перехитрить. Там, где вторая девушка клала щепоть муки и сахара, Вертута клала две, где одна добавляла кислое яблочко, Вертута резала сладкое. Испекла она свой пирог и стала королевой, а над бедной Штруделью все смеялись и пальцами показывали.
– Господи, эту чушь тебе Анна Ароновна рассказала?
– Нет! Это я сама догадалась. Поэтому-то потом и война началась. Вырос мальчик Гитлер злым и обиженным и стал мстить всем евреям. Он знаешь, какой сволочью был? Из-за какого-то пирога всех выгнал в дальние дали, поубивал и в печках сжег…
Мама испуганно закрывает мне рот ладошкой, забирает из-под подушки рецепт с вертутой и уходит к бабушке. Почти засыпая, я слышу ее голос из-за двери: «С этой дружбой надо что-то делать! У ребенка в голове полная каша – пироги, евреи, Гитлер. Поговорите, пожалуйста, с Анной Ароновной. Беренштамы – милейшие люди. Но они просто замусоривают ребенку мозги. С этой ее фантазией она и вас под монастырь подведет, да и сама будет глупо выглядеть. Рано ей еще про немцев, про евреев знать. Да и про войну рано…»
Вертута с яблоками от Анны Ароновны
Растительное масло (стакан без 2 см сверху), 1 полный стакан горячей воды, сода на кончике ножа, муки сколько возьмет до мягкого, эластичного и нежного теста, соль и сахар не добавлять! Начинять вертуту будем яблоками (10 крупных) плюс ванильный сахар – 1 чайная ложка, корица молотая – 1 чайная ложка, изюм распаренный – половина стакана.
В миске смешиваем масло и воду, добавляем соду и потихоньку всыпаем муку, быстро-быстро помешивая рукой. Весь замес должен занять 3 минутки, не дольше! Накрываем тесто полотенцем и оставляем на 5 минут. Делим тесто ножом на 5–6 кусочков, посыпаем стол и скалку мукой обильно и начинаем раскатывать куски поочередно. Катаем, посыпая мукой и чуть растягивая пальцами. Если порвется, соединяем и снова катаем. Получится большой и очень тонкий блин. Мы его хорошенько промасливаем растительным или растопленным сливочным маслом, прокалываем вилкой. Кладем на него натертое на средней терке яблоко (2 штуки), столовую ложку изюма, посыпаем сахаром, ванилью и корицей. Прикрываем начинку с двух сторон (аккуратно, чтобы не порвать) краями блина и сворачиваем толстенький рулет, закручивая с противоположной загнутым краям стороны. Так поочередно готовим 5 вертут. Выкладываем вертуты на противень, хорошо смазанный растительным маслом. Края каждой вертуты нежно защипываем (чтобы начинка не текла, но и грубого теста не было), припудриваем ванильным сахаром и корицей и ставим в духовку. Печем недолго, при 180 градусах до потемнения теста до цвета чая с молоком.
Я не знаю, состоялся ли у бабушки какой-то разговор с моими еврейскими друзьями или нет, но визиты мои к Беренштамам не прекратились. Правда, теперь дядя Боря совсем почти не рассказывал мне настоящих историй из еврейской жизни, а тетя Аня с удовольствием делилась только рецептами, которые я уже почти бегло печатала на машинке. Хотя, возможно, виноваты были в этом какие-то «голоса», которые моя Мирра научила Беренштамов ловить в старенькой «спидоле». Сама я этих голосов ни разу не слышала, знала только, что все знакомые Мирры, Левы, Бориса Абрамовича и других их гостей начали потихоньку куда-то собираться, влекомые этими «голосами». Дядя Боря стал активно штудировать какие-то толстые учебники, словари, книги, а на мои вопросы отвечал так, словно он бабушкин подчиненный и отчитывается перед ее парторганизацией.
– Дядя Боря, а Новый год у евреев такой же, как у нас? Ну, не сейчас. Сейчас-то понятно. Я имею в виду – в старину был?
– Видишь ли, дитя… Если бы я тебе сейчас рассказал о нашем старинном календаре, ты бы просто растерялась. Он совсем другой.
– Не такой, как на всей Украине?
– Нет!
– И не такой, как в Москве?
– Нет! – хохочет Борис Абрамович. – И не такой, как во всех наших пятнадцати республиках и даже в большинстве стран мира.
– Вы его специально напутали, чтоб враги не догадались?
– Конечно, нет. Просто мы очень и очень древний народ. Такой древний, что твоего любимого города еще и в природе не было, когда наш календарь создавался.
– А Харькова?
– И Харькова.
– А Киева?
– И Киева.
– А египетские пирамиды? Они-то, надеюсь, были? – выдвигаю я последний аргумент, так как знаю, что старше этих самых пирамид-куличиков ничего в мире нет.
– Ну, примерно такой же старый, как они… Понимаешь, месяцы года, которых в большинстве стран мира ровно двенадцать, у евреев соответствуют движению Луны и называются совсем по-другому. Но самое интересное – это праздники, со своими меняющимися датами, особенностями и традициями, столь непохожие на те, к которым мы привыкли: Новый год (или День рождения деревьев), Королевская Суббота, Праздник кущей (шалашей), Ханука – праздник света, Судный День, «молочный» праздник года Шавуот, Пасха – Песах…
– День рождения деревьев – это здорово! Как же вы их все отметить-то успеваете?
– Погоди! Не об этом речь. У нас даже взрослые люди словно играют в одну захватывающую игру, правила которой знают только они, и свято их берегут. И волшебный золотой ключик к этим правилам – это наша кухня!
– Урра! Я поняла! Буратино – это еврейский мальчик. Он искал золотой ключик, и у него была кухня с нарисованным очагом! Вот это история! Только, наверное, мне наши девочки не поверят!
– А ты им и не рассказывай! Ты сама запоминай. Вдруг когда-нибудь это тебе и пригодится. В еврейской кухне каждый праздник имеет свой сценарий, свои правила и запреты, свое особое меню. Выставляемые на стол блюда могут рассказать о том, какое на дворе время года, день недели или праздник. Изобилие блинчиков и масляных пончиков укажет на зимний праздник Ханука, а сладкие треугольные пирожки с маком или вареньем расскажут о наступлении яркого и веселого праздника Пурим, знаменующего начало весны.
Надо ли после этого вам рассказывать, с каким нетерпением я стала ждать новогодних праздников, ведь теперь, помимо нашего Нового года, Деда Мороза, Снегурочки, потом бабушки – Фросиного деревенского праздника Рождества с колядками, а еще и Старого Нового года, который отмечали все партийцы – коллеги бабушки Ани, я могу вдоволь насладиться Ханукой – праздником сладких пончиков и всяких блинчиков!
Про Хануку я теперь знала почти все. Самое смешное, что рассказала мне об этом празднике не моя обожаемая Мирра, не Анна Ароновна и даже не Борис Абрамович. В декабре месяце к нам приехала погостить из Ашхабада бабушкина коллега – громогласная, бровастая, цветастая и фантастически толстая тетя Равиля Абдуллаевна. Она появилась у нас в первых числах декабря, аккурат в тот вечер, когда над городом заплясали первые в году крупные снежинки. Полностью заполнив собой огромную прихожую, рассупонив жесткое синее драповое пальто с большим каракулевым воротником, растолкав по углам какие-то баулы, чемоданы, свертки и коробки, Равиля наконец обнаружила меня, практически вжавшуюся в маму.
– А это кто у нас такой холосенький? А кому тетечка Равиля привезла хурмы сладенькой-сладенькой, винограда, граната и урюка отбольненького? Кто у нас худысеська-малысеська?
– А вас что, к логопеду не водили? – в ужасе брякнула я первое, что пришло в голову, поняв, что гостья не выговаривает половину букв.
Громовой хохот, раздавшийся незамедлительно, можно было сравнить только с грохотом салюта, который у нас на площади всегда устраивали на День Победы.
– Узнаю Анину породу! Да что там породу? Породищу!!! Ладно, девушка, разгружайте гостинцы, а я пока с девочкой поговорю. Кстати, как зовут?
– Инна ее зовут, – пискнула мама.
– Ну, про Анину внучку я все знаю. Тебя как зовут? Ты ж ее сноха?
– Людмила, – официально представилась мама и робко подтолкнула меня к огромной Равиле. Я уперлась.
– Ну же, не бойся! У меня таких девять человек. Девять внуков и еще четыре внучки! На санках кататься пойдем?
– На санках? – я снова с ужасом посмотрела на маму. Огромная чернобровая тетя явно была не в себе. Какие санки? Снег только-только начал идти, он даже еще тротуары не припорошил. Если повезет с погодой, то, как пообещала мама, завтра к вечеру можно попробовать обновить валеночки и ледянки. До санок еще ждать и ждать…
Но мама, словно под гипнозом, открыла дверь кладовки, загремела там тазами и ведрами, задвигала стремянкой и наконец появилась в дверях, держа перед собой наперевес мои алюминиевые саночки с примотанным к ним тощим матрасиком в полоску и оранжевым байковым одеяльцем, которым надо было обязательно укрывать ноги.
– Ну? Что стоишь? – подмигнула мне Равиля. – Быстро надевай шубу, шапку, сапоги и вперед!
– Вы уверены? – уточнила я.
– На все 200 процентов! Как в нынешнем урожае хлопка!
Мы выходим в наш просторный двор, который благодаря падающим снежинкам совершенно преобразился и из привычного и любимого стал похож на картинку из кинофильма про «Вечера близ Диканьки»: большая луна, светящиеся окошки, искрящиеся белые деревья, кусты, качели, горки.
– Ну, видишь! А ты кататься не хотела!
Равиля, пыхтя, наклоняется, развязывает бечевку, стягивающую санки и матрасик, качая головой, прикидывает размер веревочки, за которую принято тащить саночки (она слишком коротка для нее), привязывает к веревке бечевку и победно улыбается: