– А мне Аркашу можно?
– Можно!
– А…
– И Беренштамов своих зови! Только давай быстро. В семь вечера начало!
Анна Ароновна жутко разволновалась. Она, оказывается, очень любила театр, но Борис Абрамович водил ее туда лишь на гастроли московских артистов, летом. Билеты хоть и стоили не слишком много, но лишних денег у моих друзей не было.
Тетя Неля пойти не смогла. Дядя Саша Китайский так наотмечался на женский день, что она была занята грандиозным с ним скандалом. Зато Мирра смогла. Она ждала нас с мамой на улице невозможно нарядная, красивая и ароматная. Аркашке мама отдала свой букет, чтобы он подарил его артистам, и Анна Ароновна сказала, что это очень благородно.
Спектакль произвел на всех большущее впечатление. Мы смеялись, потом плакали, потом злились на фашистов, потом снова плакали в самом конце, когда ставший старым и седым как лунь командир женского отряда пришел на могилки к своим девочкам… Взрослые по дороге домой вспоминали войну, ну а мы с Аркашкой поклялись, что обязательно сделаем такой спектакль для всего нашего двора. Мирра обещала, что будет нам аккомпанировать на пианино.
Репетировали мы почти целый месяц. Мучительно вспоминали текст (в результате я сочинила историю заново), имена героинь (мама где-то посеяла программку), придумывали костюмы, разучивали военные песни. У нас была одна проблема: никто во всем дворе не хотел играть роль фашистов. Наконец согласился Борис Абрамович, а Анна Ароновна пообещала, что будет нашим гримером. Поскольку слова в спектакле учились хуже, чем детские стишки, мы решили, что запоминать их до буквочки необязательно. Мирра даже объяснила, что это будет музыкально-литературная импровизация. Зато военные песни отлетали от зубов.
Бабушку к этому времени уже выписали из больницы, а тут как раз подоспел и День освобождения нашего города от немецких захватчиков, поэтому бабуля решила, что спектакль мы будем играть в Доме культуры, на настоящей сцене, не только перед нашим двором, но и перед ветеранами района, вместе с другими самодеятельными коллективами.
Наступил день премьеры. Наш гример (Анна Ароновна) чуть было не опоздала, потому как готовила торжественный ужин для артистов и соседей, но все-таки успела.
После выступления танцевального ансамбля Дома культуры на сцене соорудили настоящий окоп из мешков и брезентовой ткани, поставили несколько красивых березок, на которые дядя Вова Кот вместе с Ленкой весь вечер наклеивал листочки, разложили покрашенные в зеленый цвет половики, которые изображали траву…
Мирра подошла к пианино, улыбнулась нам, заиграла вступление, и занавес пополз в разные стороны. Вся наша группа из пяти зенитчиц – меня, Лены Кот, Светы Дейдей и двух сестер Уманских под руководством Аркашки Васкова запела севшими от страха голосами: «Мы шли под грохот канонады, мы смерти смотрели в лицо, вперед продвигались отряды, вперед продвигались отряды спартаковцев смелых бойцов»…
– Боец Метельская, – сказал петушиным голосом Аркашка, стараясь спрятаться подальше от черного страшного зала в глубину сцены, – доложите обстановку разведки!
– На разведку пойдет боец Кот, которая вчера бегала в соседнюю деревню, где у нее живет грудная дочь, про которую никто не знает, – пропищала я, откашлялась и произнесла громче: – Кот! Иди и доложи командиру!
Долго уговаривать Ленку не пришлось. Она мухой удрала со сцены.
– А что, девушки-бойцы? – спросил Аркашка, – вы давно ли мылись в бане? Смерть нужно встречать чистыми!
Мы растерялись. Про баню у нас тоже было, но это уже потом, когда из разведки вернется зенитчица Кот.
– Товарищ командир! В лесу, наверное, немцы! – стала подмигивать Аркашке и толкать его в бок старшая Уманская. – И не двое, как нам доложит Лена Кот, а шестнадцать.
Мирра тоже растерялась. По плану у нас шла песня про то, что «и разведка доложила срочно», а после слова «шестнадцать» выскакивал с автоматом дядя Боря и начинал в нас стрелять, и тогда она просто громко играла тревожную музыку…
Дядя Боря среагировал первым и выскочил из-за кулис.
– Хенде хох! – заорал он и застрочил из детского пулемета в воздух.
За спиной фашиста робко топталась разведчица Лена. Аркашка храбро закрыл нас руками и спиной стал толкать к окопу.
– Девочки прячьтесь! – заорала я, зенитчицы завизжали и прыгнули в окоп, где нас уже ждала Анна Ароновна с бинтами и красной краской из томата. Дядя Боря зачем-то прыгнул в окоп вместе с нами, продолжая стрелять из автомата.
Мирра заиграла «Солнечный круг», который Аркашка должен был спеть соло в самом конце. Мой приятель тут же вынырнул из окопа, успев надеть белый парик и пиджак с медалями. В зале раздались сдержанные смешки. Мы лихорадочно гримировались, переживая, что все пошло кувырком, а Анна Ароновна советовала нам успокоиться и все-таки спеть песню про «Трех танкистов», как будто так и положено. Зрители-то не знают ни про баню, ни про другой текст.
Песня закончилась. Аркашка раскланялся и без запинки проговорил свои слова, развернувшись к окопу: «Спите спокойно, мои дорогие девочки! Мы отомстили за вашу смерть. Все фашисты убиты, а наша страна победила. Я обещаю, что до конца своих дней буду приходить сюда, на вашу могилу, потому что никто не забыт!»
Мы притихли. Аркашка потоптался немножко на месте, потом разбежался и зачем-то прыгнул в наш окоп, то есть теперь уже в могилу. «Чего вы не выходите на поклон?» – зашипел он. «Мы еще про танкистов не спели!» – ответила я и затянула, показываясь над окопом:
– На границе тучи ходят хмуро, край суро-оовый тишиной объят!
Мирра обрадованно заиграла мелодию. Хихикающий зал замер. Над могилой поднимались перебинтованные и окровавленные дети, которые сжимали в руках гранаты из консервных банок (мы их так и не успели кинуть в дядю Борю), и пели знаменитую песню. Наши коленки дрожали от страха, у Тани и Светки Дейдей совсем пропал голос, Ленка Кот начала отчетливо шмыгать носом в ожидании полного провала и позора. Решив спасти ситуацию, из окопа вылез Аркашка-Васков уже без парика, но все еще в пиджаке и вытащил за руку дядю Борю, чтобы ему тоже немножко славы досталось. Нам начали подпевать всем залом и аплодировать. Мы уже почти допели песню до конца, до «экипаж машины боевой», когда осмелела Светка, вспомнила единственную свою реплику, которую должна была произнести в «спектакле» и, перекрикивая нас, шагнула вперед:
– Врешь, фашист проклятый! Нас тебе не победить! Отступать некуда, позади Москва!
Затем она зачем-то размахнулась и швырнула свою «гранату» прямо в зрительный зал. Мы заткнулись и почему-то сделали то же самое. Гранаты с тихим стуком попадали куда-то в пустоту. Хорошо хоть не попали в ветеранов, которые сидели на первом ряду.
Тем не менее аплодировали нам громко и долго. А какой-то ветеран даже поднялся на сцену и крепко всех расцеловал.
Вечером мы с восторгом принимали комплименты родителей и соседей и с аппетитом лопали приготовленное тетей Аней угощение. В этот раз это был ее знаменитый тажин с сардинами.
Тажин с сардинами от Анны Ароновны
20 небольших сардин, 1 столовая ложка томатной пасты, 4 столовые ложки растительного масла, 1 лимон, 1 толченый зубчик чеснока, пучок кинзы, щепотка молотого тимьяна, аджика на кончике ножа, 2 щепотки молотого черного перца, 2 щепотки молотого тмина, соль.
Для маринада: 2 столовые ложки растительного масла, пучок зелени кинзы (мелко нарезать), половина чайной ложки молотого тмина, половина чайной ложки молотого белого (или душистого) перца, половина чайной ложки аджики, щепотка шафрана, 1 толченый зубчик чеснока, соль.
Очистите свежие сардины, выпотрошите их, удалите головы и кости, помойте, дайте обсохнуть в течение 15 минут и затем маринуйте в специях и оливковом масле 1 час. Нагрейте в сковороде на слабом огне масло и положите в него сардины. Томатную пасту разведите в половине стакана теплой воды, посыпьте специями, мелко нарезанной зеленью и залейте этой смесью сардины. Накройте крышкой и тушите на слабом огне 50 минут, почти до таяния рыбного мяса. Перед подачей посыпьте тмином и полейте лимонным соком. Подавайте обязательно горячим с картофельным пюре.
Тем временем апрель уже полностью вступил в свои права, наш любимый двор зазеленел, забубонился пупочками фиолетово-желтых ирисов, нежно-красных тюльпанов и золотинками нарциссов. В воздухе вкусно пахло свежей травой и влажной землей, а детвора с удовольствием гуляла в расстегнутых пальтишках и без надоевших за зиму шапок.
Через десять дней должна была наступить Пасха. Это такой радостный день, на который наша семья обязательно уезжала в село к бабушке Фросе, бабушке Гале и бабушке Дусе. Хотя, если взаправду, бабушка там была только одна – Галя, которая приходилась сестрой-близнецом моему деду. Бабушка Фрося доводилась деду мамой, а Дуся была и вовсе не бабушка, а совсем молодая женщина, ровесница моей мамы. И только сельские мальчишки, которые, наверное, совсем ничего не понимали в женской красоте, называли Дусю бабой. От них плохому научилась и я.
Пасха в селе мне очень нравилась. Значительно больше Рождества, на которое меня никуда не пускали из-за морозов, но меньше Троицы, когда можно было таскать в бабушкину хату сколько хочешь цветов и веточек и раскидывать их по полу.
Пасха была вкусная и веселая. Все красили яйца, пекли вкусные толстые кексы с изюмом, обязательно целовались друг с другом (мальчишки ко мне по пять раз подбегали), а ночью ходили к церкви и водили вокруг нее хороводы со свечками в руках. Бабушка Аня, которой было положено ругаться на церковные праздники из-за своей партии, как раз на хоровод успевала. Она пожимала руку попу (мне кажется, он ее боялся), целовалась с ним, брала меня на руки, чтобы я не намочила в росе носочки, и мы становились в общий хоровод.
Все это я с удовольствием рассказала Анне Ароновне, когда услыхала, что она тоже что-то готовит к Пасхе. Правда, называла она ее смешно – Песах и красить яйца не торопилась.