на «фоккевульфе». Ну, думаем, хана! А он, похоже, свой боезапас расстрелял, потому что, пролетая мимо, только погрозил кулаком. Ну, и я тоже погрозил ему кулаком. Так и разлетелись в разные стороны…
Занятый на заводе шесть дней в неделю, он исполнял роль банкетного повара, подавая гостям свои фирменные блюда: телячьи отбивные и фаршированную щуку. Оба рецепта требовали палки. Накануне званого ужина дед уединялся в кухне с мясом и рыбой. Через тонкую стену доносились звуки ударов. Резких и сильных, когда повар плющил вырезку, нежных и глухих, когда он переходил к избиению щучьих боков. В такие вечера бабушка называла мужа «ударником». Сейчас это искусство почти утрачено. А тогда все знали, как надо бить одушевленные и неодушевленные предметы. Время было такое. Детали в дефиците, мастера в запое. Большинство неполадок исправляли самостоятельно – ударом кулака. Даже дети своими маленькими ручками ловко выстукивали картинку из черно-белого телевизора. Взрослые люди, живущие без телефона, общались с соседями при помощи ножа или плоскогубцев, барабаня точки-тире на стояке центрального отопления. Ударник и стукач были героями нашего времени. Щука моего деда была кулинарным шедевром.
Пир уцелевших продолжался лет двадцать. Сначала я наблюдал его снизу вверх, ползая по узорам ковра среди игрушек; когда вырос, был усажен за стол и посвящен в тайну.
– Ничего не принимайте за чистую монету, юноша, – посоветовал Виктор Вольдемарович Ревердатто, профессор и жизнелюбивый ботаник, чья жизнь была чередой потерь. В детстве он потерял французское подданство, когда с семьей переехал из Ниццы в Сибирь, где его отец нашел место мирового судьи на Транссибирской магистрали. Выбор времени и страны оказался не самым удачным. В двадцатом году судью Ревердатто замучили чекисты Новониколаевска. Его младший сын Юрий, белый офицер, герой Ледяного похода, застрелился от безнадежности в горах Алтая.
Старший Виктор сумел, вопреки неурядицам, найти в новой жизни светлые стороны. Веселый и находчивый, он изобрел «Кенгуру» – клуб молодых интеллигентов, исполнявших на сцене Дома ученых зажигательные репризы «из жизни антиподов».
«Дорогие советские ученые, – сообщали телеграммой антиподы. – Недавно мы узнали, что в СССР есть общество ликвидации безграмотности, и сразу решили организовать у себя общество ликвидации грамотности».
Зал хохотал. После каждого представления бдительные зрители писали рецензии в компетентные органы. Молодого режиссера приглашали обсудить репертуар. Он смело шел, вооруженный остротами. Они со следователем так смеялись на допросе, так смеялись.
И ничего ему никогда за это не было. Наоборот! Виктор Вольдемарович преуспел в тепличных условиях Ботанического сада, которым заведовал с незапамятных времен и до конца жизни. Пальмы в оранжерее напоминали ему о родине предков.
Коллеги сплетничали, что профессор задерживается на работе не только в научных целях, дескать, любил, галантный кавалер, назначать под пальмой свидания. В полночь выходил из-за волосатого ствола в полумаске. Римский профиль. Пряный тропический воздух. Сонеты Петрарки под луной. Кто устоит?
Ему завидовали, называли Синей Бородой, намекая, что свадьбы и похороны были частыми событиями личной жизни профессора. Он пережил четырех жен, не считая молодых сердец, разбитых вне брака. Он буквально испепелял молодые сердца своим жгучим обаянием. С бабушкой Виктор Вольдемарович флиртовал в письменной форме, как старший товарищ:
21 декабря 1965
Милого, хорошего, не всегда доброго, но и не добренького Дмитрия Павловича от всей души поздравляет семья «Ревердаттов» с днем рождения и желает еще, кроме написанного на соседней странице: хорошего настроения, всякого благополучия, никакого скулежа, филателистических успехов. Желаем успешно носить новое пальто и не надевать опостылевшую Вашей жене рыжую шубу. И вообще, не сердить и не огорчать Вашу несравненную Галусю, которую мы все любим. Крепко жму Вашу руку.
Зевс, похищающий Европу из спецхрана библиотеки, он имел разрешение брать на дом вражеские газеты, доставляемые в одном экземпляре из капиталистического окружения. Когда солнце вставало над осажденным соцлагерем, Ревердатто почитывал The Times и Le Figaro, вкушая континентальный завтрак – кофе, два тоста, яйцо пашот. Информацией оттуда он ни с кем не делился, но умел красноречиво молчать, если разговор затрагивал острые темы. Как-то, в шестьдесят восьмом, один из присутствовавших на пиру вдруг ляпнул:
– Интересно, чехи своего добьются? – имея в виду отнюдь не хоккейную сборную ЧССР.
Гости переглянулись, а Ревердатто, наслаждавшийся ломтиком «Наполеона», отложил серебряную ложечку, промокнул губы салфеткой и легонько хмыкнул. Стало ясно, что чехам ничего не светит.
3
Они все были яркие, как новогодние лампочки, участники симпозия. Не только знатный кенгуровод из Ниццы, но и молодое поколение. Например, вакханка Таисия, полубогиня «оттепели» по прозвищу Таис Афинская, которая в октябре 1957 года прокатилась на трамвае голой. При всем народе. В честь запуска первого искусственного спутника Земли.
Осенний день был теплым. Четырнадцать градусов. Юная Тася вошла в единицу на площади Дзержинского. Оплатила проезд, убрала билет и сдачу в карман плаща цвета беж. Медленно расстегнула пуговицы, а затем решительно стряхнула плащ с плеч. Под ним ничего не было. Точнее, всё было при ней. Упругие ягодицы, высокая грудь, кудрявый золотой треугольник между бедер. Великолепное двадцатилетнее тело.
Пассажиры, кемарившие под стук колес, выпучили глаза. Мальчишки с задней площадки встали на цыпочки. Интересно, как сложилась их жизнь? Но еще интереснее, что стриптизерке ничего не было за этот перформанс. На следующей остановке, прикрыв наготу, девушка вышла и пересела в автомобиль «опель-лейтенант», следовавший за трамваем. В «опеле» ехали местные стиляги, ее друзья: будущий ректор меда, будущий директор драмы и будущий замминистра нефтяной промышленности РСФСР.
В милиции не поверили доносу вагоновожатой. В КГБ усмехнулись. В обкоме расхохотались. Во дает молодежь! Ну и ладно. Родители – свои люди. А доказательств-то нет. Где доказательства? Это сейчас ничего не скроешь, и голые жопы моментально разлетаются по миру. А тогда событие осталось легендой осени, придающей нотку перца образу Таисии Юльевны, директора книжного магазина, в чей кабинет с черного хода не зарастала народная тропа, потому что любимым занятием народа было чтение на ночь хороших книг.
Их мусолили по многу раз. Потому что – дефицит. Хорошие книги дарили на юбилеи друзьям и завещали детям. Своих узнавали по цитатам из хороших книг.
Кто виноват, что в эпоху Густых Бровей они выходили реже, чем политзаключенные? Конечно, не директора магазинов! Ответ на поверхности. Виноваты писатели, писавшие недостаточно хорошо. Современник эпохи сказал: музу нельзя любить нестоячим. А члены СП, к сожалению, часто падали, потому что много пили. Бабушка не дружила с ними, опасаясь конфуза. Ей хватило случая на улице Ленина, когда у нее стрельнул трешку похмельный Виль Липатов, отец милиционера Анискина. Без отдачи, разумеется. Какая, товарищи, может быть в таких условиях творческая потенция?
Именно поэтому книга была лучшим подарком, а директора книжных – венцами творения.
Помню сейф мышиного цвета с засохшими пузырьками масляной краски. Связку ключей на столе Таисии Юльевны. Азартный блеск в глазах бабушки, которая слышала о новом Пикуле. От вас ничего не скроешь, улыбается мадам директор. Действительно, есть экземплярчик.
Но тут в кабинет без стука входит элегантный мужчина, ректор мединститута ВВ. Его шея небрежно, как у Андрея Вознесенского, обмотана цветным платком. Ректор взволнован, он тоже слышал о новом Пикуле. Взгляд бабушки загорается, как меч джедая. Я держу в руках номер журнала «Америка», посвященный Лукасу и «Звездным войнам». Мне его дали, чтобы сидел тихо, пока не закончится бой.
Книголюбы скрестили лайтсаберы. Только один из них выйдет отсюда с Пикулем. Первый выпад делает ВВ: Таис, дарлинг, тебя ждет презент, я только вчера вернулся из командировки, был на Гавайях, страшно устал, сейчас, извини, с пустыми руками, заскочил на минутку, говорят, что… Сейчас он спросит о книге, и все пропало. Таис не откажет другу юности. Бабушка парирует удар в последнюю секунду:
– Дорогой ВВ! – восклицает она. – Как хорошо, что мы пересеклись. Ведь я контрабандой привезла из Франции сочинение одного маркиза, которого вы хорошо знаете.
Джедай пошатнулся от такого мощного батмана. Опускает руки, делает шаг вперед и почти ложится грудью на световой меч противника.
– Вы имеете в виду того самого?
– Именно его, – кивает бабушка. Враг обезоружен, готов предать дело повстанцев и перейти на сторону Империи. Или наоборот, неважно. – Если хотите взглянуть…
– Да! – хрипит побежденный.
Таисия Юльевна понимает исход дуэли. Сдержанно улыбается.
– Сейчас продиктую вам свой номер, – говорит бабушка сладким голосом. – Но, бога ради, подождите минутку. Тасенька мне кое-что обещала.
– Пробейте, Галина Алексеевна, три девяносто в кассе, – отвечает директор, сочувственно глядя на ВВ. Стареет. Хватка уже не та. Меч выпадает из руки.
Эти сцены разыгрывались перед ней регулярно, каждую неделю, когда сейф обновлялся. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Бабушка почти всегда выигрывала читательские бои в кабинете директора, потому что, кроме лайтсабера, имела супероружие: знакомства в аптеках. Они все тогда крепко дружили между собой – книги, люди, болезни. Язва желудка и Граф Монте-Кристо. Белая горячка и Марина Цветаева. Ректор меда и маркиз де Сад.
4
Заведующая аптекой номер девять была гордой женщиной, которая плохо кончила. Она сидела у нас за столом, как принцесса на горошине. Сотрапезникам отвечала, кривя рот, наверное, потому, что ей задавали очень много вопросов. Время было такое. Всем хотелось подлечиться. Особенно женщинам, которые читали журнал «Здоровье» и «Справочник лекарственных препаратов». Самолечение расширяло их кругозор. Мужчины этими глупостями не занимались, они жили просто и умирали рано.