3
Счастливое детство Мити закончилось в тридцать первом году. Отца арестовали по идиотскому доносу. Как гласит предание, доносчик вырезал фотографию Павла Васильевича из группового портрета выпускников Технологического института и отослал в ГПУ. Стукач вдохновился сходством фасона студенческих тужурок и офицерских мундиров. Сопроводительная анонимка нашептывала, что инженер Филимонов скрывает белогвардейское прошлое. Автор этого креатива, сохранивший свое имя в тайне, явно рассчитывал сесть на место инженера, когда тот сядет в Тюремный замок.
ГПУ отреагировало предсказуемо, но как-то лениво, по-вегетариански. «Белогвардейца» на три года выслали в Полтаву, где ему повстречалась хорошая женщина с выдающимся кулинарным талантом. А Павел Васильевич, как назло, любил налаженный быт и вкусно поесть, поэтому женился на чудо-поварихе еще до того, как вышел срок его наказания.
Придет время, и Митя Филимонов тоже испытает на себе волшебную силу полтавской Цирцеи. Это случится летом 1937 года, когда он, серьезный юноша, без пяти минут студент МАРХИ, навестит Павла Васильевича и его новую семью. А потом до конца жизни не сможет забыть вкуса окрошки с раковыми шейками, которой угощался в тот день. Он тогда все понял и простил отца. Повариха не читала Ницше, она и так знала, что нужно мужчине.
Кто спорит? Чекисты – злобные демоны и сверхчеловеки, плюющие в семейные очаги. Но чтобы понять устройство эпохи и населяющих ее граждан, недостаточно одной только либеральной истерики. Мы должны быть вдумчивы. Мы не должны сбрасывать со счета раковые шейки, борщ с чесночными пампушками, нежные свиные шкварки, щуку, фаршированную по-жидовски, вареники с вишней, галушки в сметане, упоительный хруст жареной скумбрии и баклажаны под ореховым соусом, которые подают в глиняной кастрюле гювеч.
А еще язык. Нежный и холодный, как весенний рассвет. Язык в желейном гробу, запечатанный горчицей и хреном. Украинский свиной, русский говяжий, татарский бараний, персидский соловьиный… Остановите меня! Это непереводимо в слова – это надо чувствовать!
Моя бабушка навсегда усвоила кулинарный урок. Она говорила, что все советские семьи счастливы одинаково – первое, второе и компот.
4
После измены инженера жизнь в Одессе потеряла смысл. Пароходство, как левиафан, вознамерилось заглотить обратно квартиру, которую прежде отрыгнуло для служебного пользования. Оставшиеся на свободе Филимоновы – Митя, его старшая сестра Ирочка, их мать Елена Карловна – решили переселиться в Киев, город тогда не столичный и недорогой, манящий тем, что в нем одиноко на множестве квадратных метров жила тетя Леля, сводная сестра Елены Карловны. Богачка.
Елена Карловна сообщила сестре, что обстоятельства заставляют ее рассчитывать на родственную помощь. Бедные люди вечно на что-то рассчитывают у себя в голове и невнимательно читают ответные письма, в которых между строк скрываются важные вещи.
Приезжайте, буду вам рада, писала Леля, после кончины папеньки я начала заниматься спортом по ночам. Эту новость Елена объяснила для себя всегдашней эксцентричностью младшей. Пожала плечами и забыла. А зря.
Дело в том, что отец Лели, отчим Елены, был гением торговли, процветающим при всех режимах, кроме военного коммунизма, когда процветать было опасно и глупо. Во время нэпа он цвел как магнолия, владея сетью магазинов и складов. Когда нэп придушили, гений, не сходя с места, стал главным бухгалтером Торгтреста или Трестторга, какой-то абракадабры, наклеенной советской властью поверх его собственной торговой марки. Краденых лошадей перекрашивают, не правда ли?
Зная, что не сегодня завтра за ним придут, он прятал материальные ценности в надежном месте, собираясь в случае ареста шепнуть дочери координаты клада. Очень умный был человек отец Лели, отчим Елены. Очень волевой и предусмотрительный. Современный в самом печальном смысле этого слова. Жаль, что на обратной стороне семейных фотографий выцвели чернила и нет возможности прочесть его имя.
Гений не предусмотрел только одного – что раньше агента с ордером к нему пожалует ангел внезапной смерти. И никто не узнает, где находится клад. Очень может быть, что дензнаки и драгметаллы до сих пор лежат в надежном месте, которое Леля так и не смогла найти.
Киевское ГПУ довольно скоро пронюхало о проблеме и решило помочь наследнице торгового гения. В центральном офисе этой организации был оборудован спортзал, где подпольных миллионеров заставляли делать многочасовые приседания. Занятия шли от заката до рассвета. Инструктор по фитнесу, бодрый молодой человек, хлопал в ладоши, задорно выкрикивая: сдашь валюту – пойдешь домой, сдашь валюту – пойдешь домой! Тех, кто падал, не выдерживая интенсивных упражнений, инструктор стимулировал палкой.
Тетя Леля получила от заведения абонемент. По вечерам ее ждала у подъезда черная машина. Все как положено. Под утро Леля приползала чуть живая от усталости, плакала, как болит спина, и что ее снова ограбили эти бандиты. Она сдавала антикварам безделушки с бриллиантами, чтобы подмазывать инструктора. За чаевые молодой человек разрешал сделать брейк в приседаниях. Не знаю, какая у него была такса, врать не стану. Но у тети Лели совершенно точно не оставалось сил на поддержку бедных родственников одесситов. Наоборот, это они ее утешали, ставили компрессы и бегали в аптеку за сердечными каплями.
5
Ожидания не сбылись. Киев оказался негостеприимным. Где-то там похоронена Ирочка, которая умерла от менингита в пятнадцать лет. Следы Елены Карловны затерялись. Точно известно, что она оставалась в Городе, когда пришли немцы, но три года спустя, когда вернулась Красная армия, никакой Елены Карловны в Городе не было. После войны Митя безуспешно искал могилу матери, опрашивал уцелевших соседей. Одни говорили – расстреляна с евреями, другие – что отправлена в Германию как фольксдойче.
Странная у нее биография. Вроде черновика, переписанного много раз. Мы писали, мы писали, наши пальчики устали, нить повествования потеряли. Связного текста не получилось из-за нагромождения вариантов. Рукопись долго таскали в чемодане, который однажды забыли на пересадочной станции, а когда спохватились, обратный билет выходил дороже чемодана. В общем, концов не найти.
Павел Васильевич был вторым мужем Елены Карловны. До того, как стать Филимоновой, она носила двойную фамилию Гирсон-Крих. Начало еврейское, конец украинский. Или немецкий? Что скажете, Карл?
Один бог, неизвестной национальности, знает рецепт этого коктейля. К сожалению, все смешалось в голове последнего свидетеля на исходе двадцатого века. Каждый раз он выдавал что-нибудь новое на просьбу рассказать о своей матери. Поэтому варианты ее жизни ветвятся, как расходящиеся тропки.
Она свободно говорила по-французски, проведя юность за границей вместе с Лелей, на правах ее компаньонки. В Бельгии барышни изучали плетение кружев, в Швейцарии технику росписи по фарфору, в Италии копировали фрески со стен подземных монастырей Трастевере. Дело было в конце девятнадцатого века. Европа и тогда была Гейропой: декаденты, нудисты, революционеры. Искушения fin de siecle окружали юных девиц. Неплохая фактура для романа, если бы иметь побольше фактов. Но все, что осталось от прабабки, – это неубиваемая ручная кофемолка из Льежа, которая молола весь двадцатый век и до сих пор продолжает работать, да еще фотографии в альбоме, собранном моим дедом незадолго до смерти. Он обстоятельно подошел к своему последнему арт-проекту. Поместил альбом в обложку черного китайского лака. Серебряным карандашом датировал и подписал снимки. Елена Карловна представлена в трех ипостасях.
1899 год. Пышная юная дама в тугом корсете, похожая на голубя-дутыша. За руку держит мальчика двух-трех лет в матросском костюмчике. Каноническое фото от первоклассного ателье. Качество такое, что можно иллюстрировать ЖЗЛ о рожденных на рубеже веков. Набоков, Поплавский et cetera. Читатель ничего не заподозрит. Рукой деда подписано, что мальчика зовут Володя. Он первенец от первого брака Елены Карловны, о нем речь впереди.
1905 год. Революционное изменение форм. Корсет больше не удерживает в своих берегах обширные бока и материнскую грудь. Корсет уволен. Елена Карловна сидит в просторной блузе и широкой юбке. На руках у нее младенец. Еще трое детей клубятся вокруг, как привидения, потому что не застыли на месте, когда вылетела птичка. Снимок любительский, фотограф и отец детей наверняка одно лицо, к сожалению, не сохранившееся визуально. Жаль. Мы бы побаловались физиогномикой. Гирсон или Крих?
1925 год. Время, вперед! Качество паршивое, советское. Перед нами загорелая блондинка в соломенной шляпке, с худым лицом и двумя детьми на коленях. Подписано: Ирочка – 7, Митя – 5. Дореволюционных детей сдуло ветром истории. Женщина выглядит моложе обеих матрон на предыдущих снимках. Закрадывается подозрение: а вдруг это разные люди?
Я знаю, время было трудное. Продукты по карточкам. Все на нервах. Граждане практически не имели щек. Хорошо кушали только в Полтаве. Вот там были щеки, ну и, конечно, в Кремле – у любимца партии Николая Бухарина.
С голодухи в моду вошли ямочки на щеках. Грета Гарбо, звезда немого кино, нарочно вырвала здоровые коренные зубы, чтобы добиться ямочек. А советские люди имели их просто так, бонусом к классовой борьбе.
Теперь уже не узнать, в чем причина несходства с самой собой женщины на фотографиях. Что виновато? Скудное питание двадцатых или склероз девяностых, когда составитель альбома не всегда узнавал своих родственников?
6
Чем дальше прогрессировала болезнь, тем вреднее становилось чувство юмора больного. В конце двадцатого века бабушка не могла найти на деда никакой управы. Он ежедневно чудил. Доставал из чулана свой официальный портрет с орденами, много лет украшавший «аллею трудовой славы», и говорил:
– Вот приколочу