— Сегодня Клео с Мэг ходили в Уайт-Пойнт и натолкнулись на извозчика, который бил лошадь. Клео рассказала мне, что лошадь была старенькой — слишком старой, чтобы везти повозку. Некоторые взрослые пытались урезонить его, но все без толку, а Мэг просто подбежала к извозчику и принялась колотить его по ногам, — Розмари с нежностью улыбнулась. — Похоже, нападение Мэг заставило зрителей устыдиться, потому что какой-то офицер купил бедное животное прямо на месте.
— Наша дочка не выносит жестокости. А эта лошадь?..
— Да, — кивнула Розмари. — Скорее всего, наш добрый самаритянин вскоре после этого пристрелил ее, однако Мэг воображает, что она в добром здравии пасется на зеленом лугу. У меня в детстве был пони по имени Джек. Может, и ей…
Джон побледнел.
— Она еще слишком мала для пони.
Джона Хейнза попросили приехать в законодательное собрание, чтобы обсудить стратегии прорыва блокады.
В ожидании поезда в Колумбию Джон, набравшись смелости, сказал:
— Так больно уезжать от Мэг.
И быстро добавил:
— Буду скучать, по тебе, любимая.
Он помедлил в поисках лучших слов, которые волшебным образом могли бы изменить их отношения, и глухо повторил:
— Да, буду скучать.
Несмотря на непреходящую головную боль, Розмари напутствовала:
— Джон, пожалуйста, одевайся потеплее. Ты же знаешь, как легко простужаешься. И не забывай завтракать.
— Да, — ответил он, — Ну…
Они холодно обнялись. Розмари погладила его по руке.
— До свидания, милая, — попрощался Хейнз.
Розмари улыбнулась и помахала вслед отъезжающему поезду, но как только вагон мужа скрылся из виду, опустилась на ближайшую скамейку. В висках стучало. Женщина закрыла глаза и принялась глубоко дышать, чтобы успокоиться.
Слышался шум отходящего поезда: звон колокола, свист вырывающегося пара, гремели пустые тележки носильщиков и доносились последние прощания пассажиров. Поблизости раздались уверенные шаги, замершие рядом с ней, и Розмари, открыв глаза, увидела улыбающегося Эндрю Раванеля.
Голова тут же прошла. Розмари стало легче — настолько легче, что она почувствовала себя пушинкой — вот-вот улетит.
— О, здравствуй, Розмари. Странное местечко ты выбрала для сна.
— Господи, Эндрю! Не знала, что ты должен приехать.
Где же группа встречающих?
Полковник засмеялся.
— Генерал Брэгт утверждает, что южанам полезно время от времени меня видеть, — Эндрю театрально прижал руку к груди, — Дорогая Розмари, я словно дешевая плошка, что-то вроде формы для отливки пуль или походного котелка, которые отправят на свалку, только когда они протрутся до дыр.
Розмари просияла:
— Все твои доблести — притворство?
— Конечно же! Только сохрани это в тайне. Война — большая игра!
Подошел негр с саквояжем Раванеля и банджо через плечо.
— Кассиус, найди извозчика. Я проскользну в Чарльстон, как вор в ночи. Пойдем, Розмари, отвезу тебя домой.
Пока кеб неспешно катился по Митинг-стрит, Эндрю описывал, как его принимали в Атланте.
— Когда я сел в экипаж, люди выпрягли лошадей. Думаешь, я попал к конокрадам? Нет! Горожанам взбрело в голову, что они должны сами тащить мою карету. Они взялись за оглобли и так резво пошли, что оставалось только удивляться, почему такие крепкие ребята не в армии.
А потом я выбрался из экипажа, и меня, под оглушительные возгласы, понесли на плечах. В гостинице люди, не позволяя мне спуститься, так стремительно взбежали по лестнице, что я чуть не врезался головой в потолок. Наконец слез — приятно было вновь оказаться на собственных подпорках. Мне сразу встретились два самых больших в мире ворчуна. Добрейший доктор Мид принялся обличать твоего брата Ретта и просто прожужжал все уши, покуда я не сказал, что если бы Ретт был здесь, тот бы не осмелился отзываться о нем в таком тоне.
Эндрю взял руку Розмари в свою.
— Второй брюзгой была миссис Мерриуэзер, такая грозная, что ее следовало бы обшить броней и пустить в чарльстонскую бухту. Изрыгая банальности по правому и левому борту, она внесла бы в ряды федеральных судов настоящее смятение. А другие дамы Атланты…
— Падали в обморок к твоим ногам?
— Печальное зрелище. Одна бедняжка была женой самого бестолкового офицера, который когда-либо находился под моим началом. Я бессовестно ей врал. В конце концов я так воспел заслуги майора Уилкса, что он стал просто моим лучшим подчиненным.
Эндрю погладил нежную ладонь Розмари: изысканный жест причинил ей удовольствие и боль.
— Впрочем, к чему вести беседы о скучных людишках с самой очаровательной женщиной во всем Чарльстоне!
Розмари, выпрямившись, вырвала руку.
— Ты забываешь, Эндрю, что я жена и мать.
— Да, верно. Так и должно быть. Счастливая мать, довольная жена.
Когда они проезжали по сожженному району с разрушенными домами и церквями, Эндрю вновь завладел ее рукой.
Вспомни чувство, когда пускаешь лошадь вскачь, то мгновение, когда ты полностью вверяешь себя ей, даешь ей волю, и она несется так, словно мчит тебя в небо, и в следующий миг ты понимаешь, что бессмертен… Ты помнишь, Розмари, как это — быть бессмертным?
Розмари сказала как можно нежнее:
— Нет…
— Мы, солдаты, или куда-то бежим, или чего-то ждем, натираем седлами мозоли в любую погоду и едим непонятно что; порой, если бы не банджо Кассиуса, ей-богу, впору перебежать к врагу. Но однажды во всем своем грозном ветчин… Розмари, это твой дом? Можно войти?
— Да, — ответила Розмари.
Слугам известно все. Они меняют смятые простыни, стирают нижнее белье, слышат исступленные крики из-за закрытых дверей.
На следующее утро Клео сказала кухарке:
— Этот полковник пошел в гостиную, а дальше никак, и когда по всему стало видно, что вот-вот сорвется, мисс Розмари попросила меня привести Мэг, чтобы полковник ею восторгался. А Мэг он не понравился, это точно. Не нравится, и все тут. Ребенок начинает скандалить и топать ногами, и мисс Розмари уводит ее, полковник сидит и ждет, чуть не час ждет, а Розмари все не возвращается.
— У них так ничего и не было? — разочарованно протянула кухарка.
— Ну, уж полковник, конечно, хотел кое-чего. Он прям как жеребец вокруг кобылы, гарцует, шумно дышит и зубы показывает, а мисс Розмари тоже, наверное, хочет, но Бог говорит ей: «Не смей! Храни себя для мужа!» Хорошо, что полковник на меня не посмотрел, как на мисс Розмари, потому что, клянусь, никогда не видела мужчину красивше.
Кухарка покачала головой.
— Ничего не было?
И тут же просияла:
— Бьюсь об заклад, белые люди будут думать, что было.
Эндрю быстро шагал вниз по Бэттери, не обращая ни какого внимания на тех, кто узнавал его. Кассиус едва поспевал рядом.
Раванель постучался дверным молотком в особняк Фишеров, и его жена, Шарлотта, подошла к двери.
— Эндрю! — ахнула она. — Ты дома! Я только что молилась…
Раванель пронесся мимо, жестом пригласил Кассиуса внутрь и хлопнул дверью что есть силы.
— Где этот чертов привратник? Вечно я должен стучать!
Губы Шарлотты дрогнули в улыбке.
— Никак не думала, что ты приедешь… О боже, как я рада… — Бросившись к нему в объятия, она жадно прильнула к его губам. Потом чуть отстранилась, чтобы полюбоваться, — Ты дома, любимый? Ты правда вернулся?
В холле царил полумрак, столы и стулья стояли в чехлах. Подвески незажженной люстры над головой поблескивали, словно сосульки.
— Мы с Джулиет не топим больше переднюю, — объяснила Шарлотта. — Живем в общей комнате.
— Но слуги…
— Что ты, Эндрю, все ушли. Джолли, Бен и Марта сбежали. Как только негры доходят до рубежей янки, те их освобождают.
Она посмотрела на Кассиуса.
— А ты не будешь убегать, правда?
— Нет-нет, мисса. Я хороший ниггер.
Эндрю отослал его.
— Джулиет будет рада тебя видеть, — сказала Шарлотта. — Она ушла на рынок. Еда еще есть, хотя все ужасно дорого.
Окна в общей комнате выходили в зимний сад. Раньше здесь дети делали уроки, а женщины могли, распустив корсет, выпить чашечку чая.
Теперь в комнате лежали тюфяки Шарлотты и Джулиет вплотную к плите с четырьмя конфорками, а у окна расположился стол, служа буфетом, — на нем стояли эмалированные жестянки для хранения продуктов, расставленные по величине от самой большой до самой маленькой, и пяти галонный бочонок рядом с портлендскими часами из кабинета бабушки Фишер.
Шарлотта подбросила поленьев в печку.
— Сейчас выпьем чайку, Эндрю. Если хочешь… если только хочешь, у нас много вина и бренди. Мы с Джулиет даже не притрагивались к запасам в винном погребе бабушки.
— Лучше чаю.
Шарлотта не сводила глаз с мужа, будто с какого-то недосягаемого сокровища. Она налила воду в чайник из бочонка, болтая без умолку:
— Мы каждое утро берем воду у водовоза, поэтому вода у нас есть всегда. По очереди с Джулиет носим. Ах, Эндрю, я так рада, что ты дома!
Над печной решеткой вился дымок.
— Шарлотта, милая Шарлотта… Я должен тебе кое-что сказать…
— Да, дорогой? — Шарлотта пролила воду на плиту. Вода зашипела, запузырилась, повалил дым, — О боже, что я наделала?
Эндрю быстро открыл заслонку.
— Боюсь, огонь потух.
Кашляя, Шарлотта распахнула окна, чтобы выпустить дым.
— Ах, Эндрю, прости, я ни на что не гожусь. Я самая неловкая хозяйка в мире. Ведь леди никогда не учили разводить огонь, готовить ужин, стелить постель. Прости, я такая беспомощная!
Эндрю, взяв чайник у нее из рук, поставил его на остывшую плиту.
— Сядь, Шарлотта. Посиди хоть минутку, прошу тебя.
Не нужно сейчас ничего делать. Завтра я куплю новых слуг.
— Но, Эндрю… Стоит мне к ним привыкнуть, как они убегают.
Раванель сел на скамейку верхом.
— Поговорим о слугах позже. Я хочу кое в чем признаться.
Радость Шарлотты обратилась в тревогу. Она медленно села.
— Когда Джулиет сегодня вернется домой, она принесет новость о… о… новом скандале.