Он отпустил какую-то искрометную шутку по-креольски, привратник расхохотался и пропустил их внутрь.
Поднимаясь по широкой лестнице, покрытой ковром, Скарлетт спросила:
— Что вы ему сказали?
— Нескромную шутку. Боюсь, на ваш счет.
— Как вы посмели!..
Они остановились на бельэтаже перед белыми дверям.
— Миссис Батлер, вы хотите попасть на бал квартеронок?
— Да, но…
— Тогда, мадам, прошу…
И молодой человек раскрыл перед нею двери.
Стены танцзала «Жимолость» были обшиты белыми с золотом панелями, высокие окна выходили на балкон кованого железа, где джентльмены могли курить. В дальнем конце зала располагались столы с закусками и напитками.
Неподалеку от них она заметила Ретта: он был погружен в беседу с мулаткой средних лет в темно-коричневом платье.
Спутник Скарлетт исчез.
Она ожидала чего-то порочного, возможно, даже канкана, а этот бал ничем не отличался от прочих, разве что им заправляли матроны-негритянки.
Белые джентльмены танцевали с молодыми женщинами и обменивались любезностями. Кресла с подушками по обеим сторонам балкона занимали внимательные сопровождающие. Все девушки были светлокожи и хорошо воспитаны.
Оркестр заиграл «Голубой Дунай», новый вальс господина Штрауса, вошедший недавно в моду.
— Mamselle, si vous plais?[58]
Джентльмен, склонивший перед Скарлетт голову, был моложе ее, но уже лыс.
— Прошу, по-английски, — сказала она.
Ступив на паркетный пол, Скарлетт словно вновь перенеслась в беззаботную юность. Черт с ним, с замужеством, и с Реттом Батлером тоже! Сегодня она будет наслаждаться жизнью — вот только если бы партнер еще умел танцевать.
Он двигался скованно, отставал от музыки на такт и к тому же беспрестанно извинялся!
— Пардон, мадемуазель. Ах, вы же просили по-английски, верно? Прошу простить!
Наконец голубой Дунай донес свои волны до моря, ее партнер поклонился, вытер лоб и прочистил горло. Зафиксировав взгляд чуть выше левого плеча Скарлетт, он начал перечислять свое достояние: новый дом на Канал-стрит, половина доходов от склада у вокзала Моргана, пять процентов Банка Нового Орлеана и десять процентов парохода водоизмещением шестьсот тонн.
— И, — тут он отчаянно покраснел, — я умею хранить верность!
— Сэр, почему вы мне все это говорите?
— Мадемуазель, я рассматриваю возможность соединиться с вами. И надеюсь, вы соблаговолите рассмотреть меня как кандидата. — Он отер пот с лица, — Сочту за честь быть представленным вашей матушке.
— Сэр, моя матушка на небесах.
— Тогда вашей тете или кузине…
— Не думаю, чтобы тетя Евлалия вас одобрила, сэр…
С первыми нотами следующего вальса ее увлек танцевать Ретт. Вся неловкость пропала. Казалось, сам воздух засверкал.
— Как хорошо вы танцуете, мадемуазель.
— Как и вы, сэр. Вы брали уроки?
Ретт лучезарно улыбнулся.
— Простите, если нарушил деликатные переговоры между вами и тем джентльменом…
— Сэр?
— Я перебью любое его предложение.
— Он владеет десятью процентами парохода, сэр.
— Я — пятьюдесятью процентами шести пароходов.
— У джентльмена пять процентов активов банка.
— Я владею двумя банками полностью и полноправный партнер в третьем.
— И вот еще что, сэр. Молодой человек говорит, что умеет хранить верность.
— А я нет, по вашему мнению?
— Сэр, читать мои мысли необязательно.
Ретт закружил ее по залу.
— В любом браке хотя бы один из супругов должен оставаться верным. Как насчет вас, мадам?
Тут у них на пути встала мулатка в коричневом платье, мешая продолжать танец.
— Que etes-vous? — рявкнула она, — Как вас зовут?
Ретт ответил за нее:
— Мадам Гайер, разрешите представить мою жену, мадам Батлер.
— Это приличный бал, а не фарс, — с трудом сдерживая ярость, заявила женщина.
— Мы спокойно удалимся, мадам. Незачем поднимать шум.
Та фыркнула, но вернулась на место.
Влияние Ретта было столь же восхитительно, как и независимо. У дверей Скарлетт остановилась.
— Какая из девушек есть то дело, о котором ты говорил?
Ретт кивнул на красавицу, сидевшую в гордом одиночестве с отсутствующим видом, словно жертва ацтекского ритуала.
— Мадам Гайер понадобился мой совет о будущем племянницы Соланж. Я знаю Гайеров много лет.
На балконе молодой человек поднял бокал, приветствуя Ретта и Скарлетт.
— А, значит, вот кто заварил эту кашу — Тэзвелл.
Зуав-привратник вызвал им кеб.
Там Ретт снял шляпу и положил ее на сиденье.
— Девушки-квартеронки приходят на этот бал, чтобы заключить сделку — официально стать содержанкой белого джентльмена. Матери договариваются о небольшом доме, который он должен приобрести для нее, сумме, которую он должен положить на ее имя в банке, дополнительном бонусе для ребенка. У Соланж два поклонника: пожилой джентльмен, который вряд ли будет очень требовательным, и тот субъект, с которым ты танцевала. Я посоветовал ей принять условия пожилого джентльмена.
— Поэтому разочарованный поклонник остановил выбор на мне.
Ретт рассмеялся.
— Дорогая, как ты только устояла перед десятью процентами парохода?!
У себя в номере Ретт Батлер во фраке наблюдал, как Скарлетт медленно снимает синюю шляпку, бальное платье, чулки и рубашку. Затем она распустила волосы.
— Боже, — хрипло сказал Ретт.
Наслаждаясь своей властью, вызывавшей дрожь во всем теле, от макушки до мизинцев на ногах, Скарлетт так и не сняла маску.
Глава 36ДОМ ДЛЯ МСЬЕ УОТЛИНГА
На третий день после того, как Тэзвелл Уотлинг сошел на берег в Новом Орлеане, он устроился на работу в комиссионную фирму по продаже хлопка «Ж. Николет и сын». Сын Николета, Франсуа, умер шестнадцати лет от желтой лихорадки, и Николет занялся перевозкой жены и дочерей в Батон-Руж, где климат был здоровее. К моменту прибытия Тэза в город семья Николета уже устроилась на новом месте, но отец семейства не мог покинуть Новый Орлеан.
Жюлю Николету давно требовался помощник, теперь потребность лишь обострилась, поскольку большую часть времени он будет проводить в Батон-Руже, однако перспектива нанимать кого-то незнакомого на место, которое естественно должно было принадлежать сыну, вводила торговлю в депрессию и не давала действовать.
В то утро, когда данное объявление запоздало появилось в «Пикаюн»[59], Николет взбирался по лестнице в пыльный офис над складом на Гравье-стрит. Тэзвелл Уотлинг уже поджидал его наверху.
Тэзвелл подержал пончик и газету господина Николета, пока тот доставал ключи и открывал дверь. Зайдя в кабинет, Николет указал Тэзу на кресло для посетителей, а сам уселся за стол, поверхность которого была полностью завалена судовыми декларациями, сводками о перевозках и закупках хлопка.
— Я пришел по данному вами объявлению, мсье, — сказал молодой человек.
Николет дал объявление в некоторой спешке, чтобы не успеть передумать.
— Признаться, не ожидал столь раннего отклика.
— «Пикаюн» можно приобрести в редакции уже в шесть утра.
— Вот как…
— Что-то не так, мсье? — спросил молодой человек.
Николет быстро заморгал. Конечно не так. Этот молодой человек — совсем не его любимый Франсуа.
Нет, все в порядке. Поскольку я намереваюсь часто бывать в отъезде, мне необходим надежный помощник. Надежный! — Николет не удержался, чтобы не поворчать: —на большинство молодых людей нельзя положиться: колобродят, курят сигары и играют в карты!
— Я не играю в карты, мсье.
— У меня не такая большая фирма, чтобы платить молодым людям столько, сколько они желают,
— Мои потребности скромны.
— Торговля хлопком — сложное дело; чтобы разобраться в нем, могут уйти годы.
— Я не беру на себя обязательств, которых не в силах выполнить, мсье. Но обещаю, что приложу все усилия.
Николет развернул газету и уставился в ровные строчки, не читая. Затем положил пончик на газету. Каждое утро он съедал пончик за чтением новостей морских перевозок.
— У Дидро пекут лучшие пончики в городе.
— Oui, monsieur.
Николета постепенно смягчил живой выразительный креольский язык Тэза и его образование, полученное у иезуитов. Как большинство католиков, Николет переоценивал жесткость и действенность подготовки иезуитов.
— А как ваша семья, юный Уотлинг? Она в Новом Орлеане?
— Генеалогическое древо у меня не совсем… ровное, произнес Тэз.
— Понятно.
Николет снял очки, подышал на стекла и протер их носовым платком. Торговля в Новом Орлеане держалась на связях, и ему нужен был молодой человек со связями. У его Франсуа они были. Как раз перед тем, как заболеть, Франсуа получил приглашение вступить в «Комус», престижное общество Марди-Гра. Все любили Франсуа. Буквально все!
— Мсье, если это смущает вас…
Николет лишь отмахнулся. Торговец хлопком знал слишком свежа еще была боль потери, — что собеседование еще с одним молодым человеком, которому так же далеко до его Франсуа, он просто не вынесет.
— Уотлинг, вы не первый незаконнорожденный на моей памяти. Благодаря трудам добрых отцов-иезуитов, — тут Николет вымученно улыбнулся, — я вас найму. Могу положить вам жалованье семь долларов в неделю.
В следующие несколько недель Жюль Николет натаскивал Тэза, как составлять партии хлопка от нескольких креольских плантаторов для отправки ливерпульским комиссионерам. Тэз научился различать длинноволокнистые и коротковолокнистые сорта хлопка, к тому же Николет показал ему, какие уловки предпринимают мошенники, чтобы выдать хлопок низкого качества, плохо очищенный от семян, за высококачественный.
Каждое утро Тэз приходил в контору прежде хозяина и уходил позже его. На складах и пристанях ходил за ним по пятам и задавал так много вопросов, что добродушный торговец даже высказал полушутливое неудовольствие: «Саqui prend zasocie prend maite (нанимая сотрудника, нанимаешь господина)». Уж не слишком ли американец сей молодой человек, невзирая на иезуитское воспитание?