— Я ниггер Двенадцати Дубов. И нигде, кроме Двенадцати Дубов, работать не стану.
Эшли Уилксу никогда не приходилось идти за плугом, поэтому Уилл шел рядом, пока тот не приноровился. Дилси сеяла хлопок, хотя, по ее словам, ей прежде не доводилось этого делать, и Присси тоже. Пожаловавшись на жизнь, Порк все же повесил на шею матерчатый мешок с семенами и двинулся следом за пахарями, открывавшими неглубокую борозду на хлопковых грядах. Скарлетт, Розмари и Сьюлин ехали позади сеятелей, их лошади тянули за собой доски, закрывавшие семена.
Дождь не пошел и в этот день.
Уилл больше не уходил спать на сеновал. В конце дня он слишком уставал и все равно не услышал бы лая пса.
Мамушка поднималась в четыре утра, чтобы разжечь плиты и приготовить завтрак. Поев, все собирались в конюшне. Порк бормотал: «Слава богу, масса Джеральд не дожил, чтобы увидеть, до чего мы дошли». Сьюлин напоминала Уиллу, что прежде, пока «кое-кто» не вернулся в Тару, никаких трудностей с наймом работников не было. Всю дорогу, пока фургон вез их на поле, Розмари сидела с закрытыми глазaми, стараясь урвать еще несколько минут сна.
В полдень Уэйд привозил им обед и оставался, чтобы подвозить воду работающим людям и лошадям. Мамушка доила коров, собирала яйца, кормила свиней и ухаживала за меньшими детьми. К вечеру, когда усталые работники Тары возвращались, едва передвигая ноги, у Мамушки уже был готов ужин.
Когда Розмари читала письма брата, дети с трудом могли удержаться, чтобы не уснуть. А Ретт там шутил, что его чуть не погребли в трюме шотландской шхуны, которая ловит сельдь, под целой тонной извивающейся рыбы.
Луи Валентин скорчил рожу.
А Элла спросила:
— Мама, когда папочка вернется домой?
Утро последнего воскресенья в апреле выдалось теплым и ясным. В воздухе витал аромат жимолости и каликанта. Маленькая Элла увязалась за Мамушкой в коровник. Ей очень нравилось смотреть, как Мамушка прыскает молоком из вымени коровы прямо в раскрытые рты кошкам, комично рассевшимся возле ее табурета.
— Что это, Мамушка? Там, возле ворот?
Старая негритянка схватила Эллу за руку.
— Сладенькая, пойдем со мной. Не надо туда смотреть.
Элла упала на землю и забилась в конвульсиях.
Длинный вывалившийся язык облепили мухи, белые клыки отважно оскалены — на шесте ворот была насажена окровавленная голова Бу.
В сумерках Уилл обнаружил Сэма возле реки, где разводились чукучаны. Однако хотя рыба ходила стадами, удочки Сэма лежала без дела на берегу. Уилл присел рядышком, в колене хрустнуло.
Старый становлюсь, — сказал Уилл.
Над водой пронеслась скопа и подхватила когтями извивающуюся рыбину.
Жаль Бу, — промолвил Сэм, — Знатный был пес.
— Угу.
Уилл завозился, разжигая трубку.
Помолчав, Сэм сказал:
— Я теперь священник в нашей Первой африканском церкви.
— Видный пост.
— Как считаете, врать — значит не говорить того, что знаешь, или только говорить неправду?
Тут трубочка Уилла потухла, избавив его от необходимости отвечать. Через некоторое время Сэм продолжил разговор:
— Ниггеры боятся. Вот почему они не выходят на работу.
Уилл наконец снова разжег трубку, но скривился и вытряхнул отсыревший остаток табака.
— Я так примерно и думал. Кто их напугал?
— Только глянь на этого мерзавца! Целых три фута, и как не меньше.
— Да, здоров.
Рыбаки припомнили самого большого чукучана, выловленного тарлтонским Джимом во Флинт-ривер, сорокафутового, судя по весам, где Беатрис обычно взвешивала свиней.
Сэм произнес:
— Я это знал всю дорогу, мистер Уилл. Как думаете, это грех, что я молчал?
Уилл прочистил веточкой чубук.
— Верно, грех, если еще и священник.
— Э-эх, — горестно вздохнул Сэм.
Уилл тихо спросил:
— Одни и те же парни испортили нам мясо, застрелили кобыл и Бу?
Сэм снова вздохнул.
— Думаю, да. Маленький Уилли, что работает на рынке в Джонсборо, слышал, как они там шутки шутили.
— Кто?
— Тот объездчик лошадей. Уилли слышал, как он сказал: «Я люблю есть свинину без навоза». А дяде объездчика — его зовут как пророка, Исайя — такие грубые речи не понравились. Их было трое: объездчик лошадей, Исайя и еще Арчи Флитт из Манди-Холлоу.
После этого Уилл посоветовался с Сэмом, на что лучше ловить чукучанов — верно ли, что они клюют почти на все?
А потом припомнил, как миссис Тарлтон восхищалась любимицей Сэма — кобылой Долли, когда та была жеребенком.
Через некоторое время Сэм продолжил:
— Объездчик с Арчи Флиттом были клуксерами. Запугивали весь округ Клейтон после войны, — Сэм вздрогнул.—
Для Арчи цветного прикончить — раз плюнуть. Это он убил того негритянского сенатора в Мэконе. Вздернул его, будто тот ничего не значил!
Уилл поехал к Тарлтонам.
Миссис Тарлтон презрительно фыркнула.
— Какой он объездчик! Джоузи Уотлинг только так заявляет! Говорит, что на Западе настоящих диких лошадей объезжал. Самоуверенное ничтожество. Знаете Джима Боутрайта, владельца хлопковых складов? Бог наделил гусей большим соображением, чем этого человека. У Джима был один американский рысак, немного пугливая кобылка, но резвая, такой бы каждый позавидовал. А когда она сбросила Джоузи Уотлинга, этот тип изо всех сил саданул ее бочарной клепкой. И вышиб кобыле глаз.
На следующее утро, только пробило десять, Сэм поставил двуколку Скарлетт у коновязи перед зданием суда. На Скарлетт было скромное платье с высокой талией и та зеленая шляпка, что Ретт прислал ей на Рождество. Большой Сэм помог даме спуститься.
— Сэм, подожди меня здесь.
— Я буду в скобяной лавке, мисс Скарлетт. Мистеру Уиллу надо купить предплужников.
Кабинет шерифа располагался в подвале здания суда, где было прохладнее, что Скарлетт почувствовала, спустившись по ступенькам. На стене за спиной шерифа висели карта округа Клейтон, пожелтевшие плакаты с изображениями разыскивающихся преступников и обязательная литография генерала Роберта Ли. Когда Скарлетт представилась, Оливер Тэлбот выразил свое удовольствие встречей. Он знал мужа миссис Батлер.
— Вы вместе служили?
— Нет, мэм. — Шериф повернулся, чтобы показать высохшую руку, — Таким уродился, мэм. Уродство, конечно, он хихикнул невольному каламбуру, — но, как говорит моя жена, «возблагодари Господа, Олли, эта хилая рука спасла тебя от смерти на войне».
Скарлетт сказала:
— Моя плантация пострадала от вандалов, а негры слишком напуганы, чтобы работать на ней.
— Отца вашего я тоже знавал. Достойный был джентльмен Джеральд О'Хара… Кого вы подозреваете, миссис Батлер?
Скарлетт в красках описала, как пришлось выбросить безнадежно испорченные окорока и как жеребенок пытался сосать убитую мать.
— Двадцать восемь окороков, говорите, две кобылы…
И собака? — Шериф Тэлбот нахмурился, — Скажите мне, какие ниггеры это сотворили, и я призову их к порядку.
— Негры тут ни при чем, шериф. Лишь белые люди способны проявить столько злобы, те же самые белые, что подожгли мой дом в Атланте. Лучший особняк в Атланте спален дотла.
Улыбка шерифа Тэлбота несколько увяла.
— Миссис Батлер, с делами в Атланте я ничего поделать не могу. Там Дж. П. Робертсон шерифом. Но порча имущества — не дело рук белых.
Она назвала по именам Исайю и Джоузи Уотлингов и Арчи Флитта.
— Флитт меня ненавидит. А прежде сидел в тюрьме, думаю, вам известно. Арчи убил свою жену.
Тэлбот кивнул.
— Бедная Хэтти Флитт приходилась мне родней, миссис Батлер. Я знал Арчи Флитта до осуждения и знаю его сейчас. Старина Арчи не подарок. Но разорять мясохранище? На Арчи не похоже. Что до других… Исайя Уотлинг — богобоязненный, трудолюбивый человек. Когда он еще владел фермой в Манди-Холлоу — какой это был год? Тысяча восемьсот сороковой или тысяча восемьсот сорок первый?..
— Шериф, приберегите свои трогательные воспоминания для тех, кто более склонен их выслушать. Моя семья кое-что значит в этом округе.
Улыбка совершенно исчезла с губ шерифа Тэлбота.
— Миссис Батлер, здесь, в округе Клейтон, каждый белый кое-что значит. Я знаю тех, кого вы назвали. Они не ангелы. Но они не стали бы делать то, что, по вашим словам, совершили. Тут явно замешаны какие-то наглые ниггеры, и я намереваюсь их выявить.
Когда Скарлетт вновь появилась из недр судебного здания на свет божий, то увидела худощавого старика, прислонившегося к ее двуколке. Приложив пальцы к полям шляпы, он сказал:
— Доброе утро, миссис Батлер. Я — Исайя Уотлинг, знавал вашего мужа еще с тех пор, когда он был молодым господином на Броутонской плантации. Слыхал, Батлер сейчас в Европе, — Старик поцокал языком, — Некоторым людям всегда удается вовремя ускользнуть. Станете писать мужу, не забудьте сообщить, что о нем справлялся Исайя Уотлинг.
— Мистер Уотлинг, что вы творите? Зачем вы мучаете нас?
Он издал старческий смешок.
— Есть разного рода мучения, миссис Батлер, но хуже всех мучения ада. — И добавил, наставив на нее костлявый палец: — Арчи говорит, вы Иезавель, но я представлял Иезавель иначе.
— Если поймаю вас возле своих земель, то прикажу высечь.
— Высечь, миссис Батлер? — Он вроде даже удивился.—
Сколько я за свою долгую-долгую жизнь ни видел тех, кого секли, и сам ни сек — никому это пользы не принесло, ни на волос. Волосяной кнут, ни на волос пользы — надо же… — У глаз Исайи Уотлинга даже собрались морщинки, настолько ему показался забавным каламбур, — Вот какая вышла шутка.
Он выпрямился и двинулся прочь.
Окинув взглядом пустую площадь, Скарлетт ощутила холодок.
— А где Сэм? Он должен был ждать меня тут.
— Тот верзила ниггер был, значит, ваш, миссис Батлер?
Сбежал, наверное.
— Сэм — послушный негр. Он бы меня не оставил.
— Что ж, тем более жаль, что он сбежал, мэм. Но лучше бы ему не останавливаться, пока он не будет очень далеко отсюда.