Розмари открыла дверь и окна настежь, чтобы проветрить комнату, и, напевая, что-то, занялась уборкой. Когда комната смогла наконец удовлетворить ее чистотой, она поставила лилово-гвоздичные розы в кувшин рядом с принесенной корзиной со снедью.
Захватив с собой на веранду книгу «Сады Англии», Розмари расположилась там послушать жужжание пчел, чириканье ласточек и отдаленное постукивание дятла.
Солнце пригревало, Розмари неспешно перелистывала страницы, внимательно рассматривая каждый раскрашенный от руки дагерротип. Садоводы навязывают человеческие ценности дикой природе, прекрасно понимая, что природа должна в финале одержать верх. Садоводство — род тихого и стойкого мужества.
Когда Эшли прискакал, он слегка щелкнул поводьями над головой лошади, ослабил крепление привязанного к седлу костыля, затем, вынув здоровую ногу из стремени, перекинул ее через шею лошади, соскользнул по лошадиному боку и оперся одновременно на костыль и неповрежденную ногу.
— Как видите, я не совсем беспомощен.
Опираясь на костыль, он по-крабьи забрался по ступенькам в хижину.
Эшли давно не брился. Его штаны были перепачканы красной глиной.
Он бросил взгляд на розы.
— Сорт гвоздичный однодневный не годится для букетов. Лепестки опадают.
Розмари ответила:
— Должна ли я сожалеть, что срезала эти цветы?
Эшли тяжело плюхнулся в кресло и прислонил костыль к умывальнику.
— Прошу простить, Розмари. Сейчас я не в лучшей форме. Моисей сказал, Ретт вернулся. Должно стать полегче.
Розмари завязала ленты шляпки.
— В корзине вы найдете пекановый пирог. Надеюсь, он поднимет вам настроение.
— Розмари, пожалуйста, не уходите. Мне жаль, я вовсе не хотел прогонять вас.
Розмари немного поколебалась.
— Там еще зелень и кукурузная лепешка от Мамушки.
Эшли сказал:
— О, я неравнодушен к зелени с кукурузной лепешкой. Спасибо, Розмари. Не погостите ли еще немного? — Он помассировал подмышку, натертую костылем, — Вот уж никогда не думал… насколько удобно иметь две ноги.
— Эшли, вы пытались помочь, и мы благодарны за это.
Вы рисковали жизнью.
— Из-за меня погиб Уилл Бентин.
— Замолчите, майор Уилкс.
Эшли скривился.
— Розмари… дорогая, добрая Розмари, вы никогда не были противны самой себе. Вы никогда не молили Бога придать смелости положить всему этому конец и…
— Эшлн Уилкс! Надо ли напоминать, что мой муж покончил с собой?
Он уронил голову на грудь, закрыл лицо руками и застонал.
Розмари постучала ложкой о миску и сказала более мягким тоном:
— Отведайте. Это добавит железа в вашу кровь.
Эшли попробовал и буркнул:
— Вкус как у ржавого обруча от бочки.
Розмари улыбнулась неуклюжей шутке и подумала про себя: «Хоть какая-то перемена. Спасибо тебе, Господи».
Эшли не покончит с собой. У Эшли Уилкса нет ужасных секретов, которые могли бы поглотить всю душу без остатка.
Когда Ретт с Уэйдом вернулись из Атланты, Уэйд был в новой шляпе, надетой под тем же залихватским углом, что и у Ретта.
Тэз остался в городе.
— Красотке с Тэзом нужно многое обсудить, они давно не виделись, — объяснил Ретт, добавив при этом: — Красотка больше не слыхала ничего об Уотлингах. По ее мнению, они подались на Запад. «У бедного папочки вовсе нет пристанища».
— Ненавижу этого старого дурака, — сказала Скарлетт.
— Жизнь, полная разочарований, может сделать человека опасным.
Ближе к вечеру, после того как дети закончили делать уроки, Ретт спросил:
— Ну, кто хочет научиться ездить верхом?
Младшие дети в ответ старались перекричать друг друга. Ретт поднял руку.
— Мы пойдем к конюшне, и я буду вас учить. Но уговор: вы станете делать все в точности так, как я скажу.
Скарлетт побледнела. Ретт коснулся ее щеки.
— Дорогая, вспомни, как сильно Бонни Блу любила своего пони…
Ретт сажал всех детей по очереди на смирную рабочую лошадку и водил ее по кругу внутри загона на длинном корде.
— Элла, держись за гриву лошади.
— Бо, ты должен смотреть туда, куда хочешь направить лошадь!
Скарлетт вернулась в дом, к себе в кабинет. На крышке стола, перевязанные черной шелковой ленточкой, лежали бумаги и акты, относящиеся к усадьбе Тара и собственности в Атланте. В соответствующих местах на ее долговых расписках везде было отмечено: «получено сполна».
Хозяйка Тары закрыла лицо ладонями и зарыдала.
На следующее утро Ретт отправился верхом в Джонсборо, где пересек рельсы и въехал в «Темный город». Он осадил лошадь рядом со скромным домом преподобного Дж. Роберта Максвелла, по соседству с Первой африканской баптистской церковью. Ретт привязал лошадь к штакетному забору и подождал, пока на переднюю террасу не вышел молодой полноватый человек.
— Доброе утро, преподобный Максвелл. Как полагаете, стоит ли ожидать сегодня дождя?
Молодой человек внимательно посмотрел на небо.
— Полагаю, не стоит. Думаю, будет жарко.
— Похоже на то. Я — Ретт Батлер.
— Да, сэр. Слышал, вы с плантации Тара. Не хотите ли зайти? Жена как раз приготовила кофе.
Гостиная преподобного могла похвастаться одним креслом для чтения, тремя стульями с прямыми спинками и часами на каминной полке. Дубовый пол из некрашеных досок и окна сверкали чистотой. Мужчины сели друг против друга, обсуждая погоду и виды на урожай, пока миссис Максвелл (она выглядела слишком юной для замужества) не поставила оловянный поднос на стул между ними.
Когда Ретт поблагодарил ее, она зарделась и выбежала.
Мужчины занялись сливками и сахаром.
— Мистер Бентин был честным работодателем, — сказал проповедник, — Побольше бы таких, как он.
— Многие плантаторы не понимают, что свободный труд лучше труда рабского, — как и многие работники.
— Истинная правда, сэр. — Молодой человек в знак согласия кивнул. — Воистину, это новый мир для всех нас.
— Новый и лучший, я надеюсь.
Молодой человек наклонил голову набок, словно желая уловить скрытый смысл сказанного.
— Некоторые белые не разделяют этой надежды.
— Я о вас слышал, мистер Батлер. Преподобный Филдс Прескотт проповедовал в моей церкви.
— Преподобный Прескотт — достойный человек.
— Хвала Господу. Филдс говорил мне, что вы застрелили его зятя.
— Тунис Бонно был моим другом.
Молодой священник поставил кофейную чашечку на поднос.
— Именно так Филдс и говорил. — Проповедник провел рукой по лицу, будто стряхивая паутину, — Я молюсь и взываю, чтобы те ужасные времена миновали навсегда.
Часы на каминной полке громко тикали.
Максвелл продолжал:
— Преподобный Филдс рассказал любопытную историю о том, как вы приобрели у его дочери корабль — утонувший корабль.
— «Веселая вдова» потонула, выполняя мое поручение. — Ретт наклонился чуть ближе, — А что еще рассказывал Филдс Прескотт о своей дочери?
— Миссис Бонно переехала в Филадельфию. Ей надо думать о сыне Нате.
Отставив чашку, Максвелл поднялся и отошел к окну. Когда он повернулся, солнце высветило ореол вокруг его головы, и стало трудно разобрать выражение лица.
— Мистер Батлер, возможно, вы слышали, что мы добиваемся разрешения открыть школы для негритянских детей, где бы их обучали учителя-негры.
Ретт тоже поставил чашку на поднос.
Максвелл продолжал:
— У вас немало влиятельных друзей. Я был бы весьма признателен, если бы вы переговорили с ними.
Помолчав немного, Ретт ответил:
— Переговорю.
Молодой священник сложил пальцы домиком.
— Чем я могу вам помочь, мистер Батлер?
Поутру Скарлетт проснулась от множества голосов, напевавших «Долговязого Джона». Работники Тары шли навстречу встающему солнцу. Как множество раз прежде, в урожайные и засушливые годы, они спустились в низину у реки, разошлись по рядам и принялись за работу.
Скарлетт поспешила вниз, на кухню, где Ретта и Розмари ждали огромный завтрак и улыбающаяся Мамушка.
— Ретт, — воскликнула Скарлетт, — они вернулись! Работники Тары вернулись!
— Конечно, дорогая, вернулись.
— Но… как?
Муж пожал плечами.
— У нас есть для них работа, а у них — семьи, которые нужно кормить. Бояться им больше нечего. К тому же я пообещал заплатить немного больше.
Скарлетт выпрямилась.
— Больше? Больше? Да они с трудом отрабатывают то, что мы даем им сейчас! — Слова еще слетали с ее губ, а спину уже заломило, напоминая о том, как она мотыжила, согнувшись в три погибели, и ходила за плугом. Тогда она рассмеялась, — Да, полагаю, мы в состоянии заплатить чуть больше.
Когда Тэз вернулся из Атланты, они с Реттом созвали местных плантаторов, выращивающих хлопок. Пришли Тони Фонтен с братом Алексом, Беатрис Тарлтон приехала верхом на жеребце, от которого родились осиротевшие жеребята Уилла. Мистер Макензи — хмурый янки, скупавший разоренные плантации по десять центов за доллар, считая при этом, что половину переплачивает, — прибыл в сопровождении робкого мистера Шмидта, спросившего у миссис Тарлтон, не знает ли она, кто потерял чалого мерина, которого он видел без седока в полях.
Скарлетт с Реттом встречали их у дверей, а когда все собрались в зале, Ретт представил Тэза.
— Мистер Уотлинг — совладелец хлопкоторговой фирмы в Новом Орлеане.
— Будь я… неладна, — сказала Беатрис Тарлтон, — Наконец-то вижу сынка, что Ретт прижил. Должна сказать, молодой человек, что породой вы не вышли.
Привыкшие к прямой манере Беатрис выражаться, местные фермеры только усмехнулись. Янки сидели с каменными лицами.
— Вынужден разочаровать вас, мадам, — вежливо откликнулся Тэз. — На самом деле моим отцом был полковник Эндрю Раванель. Возможно, вы его знали?
— Будь я… будь я проклята, — только и вымолвила Беатрис, откинувшись на спинку стула.
— Только если Господь не одобряет пожилых грубых дам, — подал голос Ретт из глубины комнаты.
Тэз объяснил, что их урожай принес плохую прибыль, оттого что британский рынок испытывает упадок, а фабрики в Новой Англии требуют хорошо упакованный, рассортированный и тщательно очищенный хлопок.