– Вот видишь! Ретт, я понимаю, ты всегда считал, что я недостаточно люблю Эллу и Уэйда. Но что поделать, если это действительно так? Я не научилась любить их, и они не любят меня так, как следовало бы, и тут уж ничего не попишешь. Я дала им то, что смогла – материальное благополучие. Они ни в чем не нуждаются. Скоро Уэйд получит наследство своего отца, которое я, между прочим, сберегла по возможности. Эллу ждет приличное приданое. Сейчас я предоставила им выбор, и они его сделали. Я считаю, что поступаю правильно.
Ретт промолчал, наблюдая, как Кэт собирает сосновые шишки.
– Мы можем ехать уже послезавтра, – сообщила Скарлетт.
– Слава всевышнему! Со времен войны у меня не было такой неудобной постели. Ноги все время съезжают с табурета.
– Это моя кровать, я спала на ней до семнадцати лет. Мне и в голову не могло прийти, что когда-нибудь на ней развалится такой великан, как ты!
Ретт спрыгнул с лошади и заключил жену в объятия. Она на мгновение прильнула к нему. Скарлетт до сих пор не могла привыкнуть, что он навеки рядом, и не упускала случая показать ему, как счастлива. Запечатлев на его щеке поцелуй, она отстранилась.
– Сколько ты собираешься пробыть в Атланте? – поинтересовался Ретт.
– Пару дней, не больше. Особых дел у меня там нет. Повидаюсь с адвокатом. Думаю покончить со строительством. Посмотрим на город и дальше.
– Триумф отменяется?
– Какой еще триумф? – не поняла она.
– Ты ведь собиралась заявиться в Атланту победительницей, под ручку с мужем и дочерью? И рассказывать во всех гостиных, как танцевала в Дублине с вице-королем…
– А что, неправда? – нахмурилась Скарлетт. – Ты разве не видел это собственными глазами?
– Правда. И жаль, что самую сладостную свою мечту тебе не осуществить.
Она глядела вопросительно, и он пояснил:
– Ты не можешь блеснуть в Атланте своими парижскими платьями, – Ретт притворно вздохнул и тут же рассмеялся.
– Что смешного? И мог бы вспомнить, что леди в трауре не наносят визитов. Так что в Атланте нам делать действительно нечего. Поедем в Чарльстон, там никто не знал мою сестру, и траур можно не соблюдать.
– И даже твои тетушки там больше не живут, так что никто тебя не осудит.
Скарлетт нахмурилась, и он поспешил добавить:
– Шучу, моя прелесть. Мы поедем в Данмор-Лэндинг – там сейчас чудесно. Совсем тепло, сад в цветах, и ни одного москита. Розмари ждет нас.
Глава 10
Они провели в Лэндинге полтора месяца. Против ожидания, невестка встретила Скарлетт с распростертыми объятиями. Стало понятно, что счастье Ретта для Розмари важнее всего, а она не могла не заметить, как счастлив ее брат. Крошка Кэт совсем растопила сердце старой девы. Розмари проводила много времени в обществе девочки и ее гувернантки, которая была рада поболтать с мисс Батлер по-французски.
Скарлетт почитала бы себя абсолютно счастливой, если бы не два обстоятельства. В комнатах вновь отстроенного дома – а Ретт восстановил родительский дом во всем прежнем блеске – и в любовно ухоженном саду ей все время мерещилось незримое присутствие Анны Хэмптон. Гравюра на стене, ваза на этажерке, куртина роз – Скарлетт безошибочно определяла, что украшено руками Анны, что сделано по ее почину.
Новая опочивальня супругов Батлер находилась в противоположном крыле, а в прежней поменяли мебель, но Скарлетт все равно не могла забыть, что несколько лет хозяйкой этого дома была Анна, которую, даже понимая абсурдность своих предположений, она все-таки считала коварной разлучницей.
Второй причиной ее беспокойства стала мадемуазель Леру. В первый же день испытав ревность к молодости гувернантки, Скарлетт не могла избавиться от этого чувства. Она все время помнила, что Ретт не может не видеть, насколько хороша своей свежестью Эжени, и знает, что Скарлетт годится ей в матери. И хотя мужа не в чем было упрекнуть, он держался с мадемуазель Леру безукоризненно вежливо, но их беседы на беглом французском, когда Скарлетт успевала выхватить ухом лишь отдельные слова и ничего не понимала, раздражали ее безмерно. Она пыталась учить язык по найденному в библиотеке лексикону, но написание французских слов настолько отличалось от произношения, что она оставила эту затею. Она хотела поучиться у бойко лопочущей Кэт – но детский запас слов не годился для перевода взрослых разговоров.
– О чем вы постоянно болтаете? – как-то спросила она у Ретта перед сном.
– С кем?
– С гувернанткой.
– Так, о пустяках. О воспитании, о французской революции, сегодня говорили о колонизации Америки. Я рассказал, что твои предки попали сюда через Гаити, а мои через Барбадос. Не преминул похвастаться, что у тебя в роду были древние короли Ирландии.
– А что члены твоей фамилии до сих пор владеют там целым графством, не забыл сказать? – съязвила Скарлетт. – Это ведь твои родственники?
– Настолько дальние, моя кошечка, что вряд ли они посчитают меня за родню. Но, тем не менее, это имя открыло мне двери в Дублинский замок – меня приняли за другого.
– Ах вот как ты туда попал… – усмехнулась она. – А я-то думала, ты действовал абордажным кинжалом. Почему ты сбежал тогда, Ретт? Мне было так больно, когда ты исчез…
– Понял, что не выдержу… Зачем спрашивать, ты и так все понимаешь…
Он нежно поцеловал ее в лоб, в глаза, затем столь же нежно коснулся губ, она раскрыла свои для поцелуя.
– О, Ретт, как я люблю тебя! Я так счастлива, что даже страшно порой…
– Чего ты боишься?
– Так не бывает… Со мной так никогда не было… И любовь, и богатство, и спокойствие – все вместе, и желать больше нечего…
– Ты ничего не желаешь? – удивился он. – А я желаю…
– Чего? – будто не поняла она, хотя догадывалась, что услышит сейчас.
– Я хочу тебя.
Жизнь в имении шла плавно и размеренно, главными вехами дня служили завтраки, обеды и ужины, перемежающиеся верховыми прогулками по округе и отдыхом в семейном кругу. Именно таким представлялось Скарлетт счастье в ее давних мечтах. Ретт любил ее и доказывал это едва ли не ежедневно, и она со всей страстью отвечала на его чувства. Однако спустя некоторое время однообразие текущих друг за другом дней стало ее угнетать. Ей совсем нечем было заняться. Розмари держала хозяйство Лэндинга в своих руках, и Скарлетт не хотела лишать ее этого удовольствия. К тому же она считала, что глупо забирать бразды правления у золовки, не намереваясь остаться здесь надолго.
С нетерпением ожидала она начала Сезона и говорила мужу, что не пропустит ни одного бала в Чарльстоне.
Они переехали в дом на Баттери незадолго до Рождества. Появление Ретта Батлера с новой старой женой да еще с пятилетней дочерью произвело меньше шума, чем следовало ожидать. Общество Чарльстона успело посудачить об этом после рассказа Салли Брютон о неожиданной встрече в Париже.
За прошедшие годы в городе произошли некоторые перемены. Власть в Южной Каролине наконец-то была передана гражданскому правительству штата, войска, кроме гарнизонов, обслуживающих форты, выведены. Жители вздохнули свободнее. Постепенно оживилась торговля, и мало-помалу город стал походить на довоенный Чарльстон, правда, без былого аристократического великолепия.
С уходом ненавистных военных несколько смягчились и принципы коренных южан.
– Надеюсь, ты не будешь настаивать, чтобы я носила серые блеклые тряпки, которые в твоем городе принято считать приличными нарядами? – спросила Скарлетт у мужа по приезде.
– А ты бы согласилась? – ухмыльнулся Ретт.
– Нет, конечно.
– Я так и думал. Успокойся, дорогая. Жертв не потребуется. За последние пять лет здешнее общество смягчилось в своей зависти к чужому богатству.
– Всегда считала, что это была именно зависть, а никакая не солидарность с бедняками, – высказала свое давнее подозрение Скарлетт.
– Кое-кто из здешней старой гвардии снова разбогател, кое-кто умер, а кто-то покинул город, как твои тетки, – объяснил Ретт. – Тон теперь задает среднее поколение, даже не мои, а скорее твои ровесники – им еще хочется получать от жизни удовольствие. Дамы вновь стали следить за модой, а джентльмены вспомнили о том, что забота о семейном благополучии – дело мужское. Торговля оживилась, появилось несколько новых фабрик, в том числе моя, по переработке фосфатов в удобрения.
– Давно было пора заняться делом, а не вздыхать о потерянных богатствах. Глупо оглядываться назад и плакать о том, чего не вернуть.
– Не всем свойственно подобное здравомыслие, моя прелесть. Некоторые, теша свою южную спесь, предпочтут черствую лепешку полной тарелке.
После того как Скарлетт нанесла визит вежливости Салли Брютон, знакомые дамы стали ежедневно навещать и ее. Они высказывались в самых теплых чувствах к Скарлетт, восхищались Кэти и ее сходством с Батлером, расспрашивали о жизни за океаном. Скарлетт принимала похвалы и восторги сдержанно, памятуя об уроках Шарлотты Монтагю. Этот новый тон еще более расположил к ней бывших приятельниц. Все наперебой звали Батлеров в гости, обещали Кэт гору сладостей и игры со сверстниками.
Балы чарльстонского Сезона не дотягивали по пышности и размаху до дублинских, но, тем не менее, Скарлетт с удовольствием ездила на них в сопровождении мужа. Ее появление в парижских нарядах неизменно вызывало зависть в женских рядах. Однако то, как достойно и любезно держала себя Скарлетт, заставляло самых язвительных дам прикусить язычки. Безупречное поведение миссис Батлер не позволяло критиковать ее.
Однажды в разгар бального сезона чета Батлеров отдыхала после обеда в библиотеке. Скарлетт перелистывала пришедший с последней почтой модный журнал, Ретт читал лондонскую «Таймс», рядом, устроившись за круглым столиком, рисовала акварельными красками Кэт. Мадемуазель, сидящая с раскрытой книгой здесь же, недавно научила ее рисовать кошек, и теперь, заполучив в руки карандаш, или кисточку, или просто кусок мела, девочка изображала очередного представителя семейства кошачьих. Закончив рисунок, Кэт подскочила к матери.