Новый класс требовал и новой идеологии, а в советском случае – криптоидеологии.
И в 1960-е их обозначилось целых две – это либеральное неозападничество, идеология шестидесятников, и национал-традиционализм «русской партии». Каждая из них отражала логику новых собственников, но одна – через идею либерализации и возвращения западного рынка, а другая – через укрепление наследственности (а культурная традиция и наследование собственности по своей сути неразрывны).
Официальная советская идеология, возглавлявшаяся Сусловым, вынуждена была вертеться как уж на сковородке под огнем схватившихся за преемство фракций. Причем первое время казалось, что «русская партия» побеждает.
В 1970 году устоявший под атаками советских охранителей либеральный «Новый мир» пал под ударами патриотов, поплатившись за публикацию ортодоксально-марксистской статьи с нападками на «подмену классового подхода национальным» у публицистов «Молодой гвардии». В 1973-м будущий прораб перестройки Александр Яковлев, и.о. отдела пропаганды ЦК КПСС, опубликовал в «Литературке» статью «Против антиисторизма», где нападал на представителей русского направления за такие грехи, как воспевание полководца Скобелева, тоска о разрушенной русской деревне или перепубликация стихотворения славянофила Языкова «К ненашим».
Выпад Яковлева вызвал бурю возмущения – в ЦК звонили академики, маршалы, писатель Шолохов. «Он хочет поссорить нас с русской интеллигенцией», – якобы отреагировал Брежнев, и Яковлев уехал послом в Канаду.
Апофеозом влияния «русской партии» был 1980 год, когда параллельно с космополитичной Олимпиадой и ничуть не затмеваемые ею проходили торжества по случаю 600-летия Куликовской битвы, устроенные ВООПИКом. Это была точка предельной концентрации национально-патриотических сил и предельного накала как позитивного национализма, утверждавшего величие подвига русских людей, так и негативного отрицания чуждых начал – от бездуховного агрессивного Запада до Востока с его «паразитической, денационализированной и космополитической расовой смесью монголов» (выражение публициста Юрия Селезнева).
Но будучи достаточно массовым и организованным движением, «русская партия» давно потеряла аппаратные позиции в Политбюро. Напротив, шедший к всемогуществу шеф КГБ Юрий Андропов начал решительные гонения на русских националистов, ритуальной жертвой среди которых был выбран влиятельный идеолог Сергей Семанов. «Если бы Андропов процарствовал еще год-два-три, то русское патриотическое движение уничтожили бы под корень», – резюмировал публицист Марк Любомудров. Быстрый уход генсека избавил «русскую партию» от физического уничтожения, но аппаратный разгром ее был полный, что сказалось в начавшуюся перестройку.
Однако силой «русской партии» был именно массовый, иногда даже бессознательный характер начатого ею движения пересборки русской этнической идентичности. Движение собиралось и пересобиралось вновь вне зависимости от своих аппаратных позиций и сегодня, 50 лет спустя, пожалуй, может праздновать свой реванш у победивших четверть века назад «западников». Но горькая ирония истории состоит в том, что этот реванш происходит в мире весьма своеобразного отношения к собственности и архитектурному наследию. Московские чиновники поздравили ВООПИК с юбилеем, решив выселить его из исторического Дома Телешова на Покровском бульваре.
29 октября 2015
Смертельно опасная миграция
Помню, как 12 лет назад у нас кипелижаркие общественные дискуссии вокруг гибели в Северной столице таджикской девочки. И вот настала очередь трагедии с таджикским мальчиком. Представители среднеазиатских диаспор и их группа поддержки взволнованно говорят о преступлении российских мигрантофобов. Под преступлением понимается отнятие полицией у родителей маленького Умарали Назарова, который после этого умер в больнице.
Полицейские настаивают, что действовали по закону; врачи – что ребенок поступил тяжело больным, после ненадлежащего ухода; родители и их защитники – что мальчик был абсолютно здоров, отобран у матери-мигрантки и погублен врачами в больнице. Любые утверждения о том, что ребенок был заражен цитомегаловирусом и тяжело болен, фактически – при смерти, объясняются этой стороной стремлением спасти честь полицейского мундира и белого халата.
Разобраться в этом клубке непросто. Прежде всего, когда детей без самой крайней необходимости отбирают у родителей, это плохо, и все сорняки «ювенальной юстиции» надо выкорчевывать. Когда дети при этом погибают, это в любом случае катастрофа. Но насколько объективны обвинения в том, что трагедия произошла, если полиция и врачи и впрямь были виноваты, из-за предполагаемой мигрантофобии? Или же с русской семьей из социально неблагополучного контингента поступили бы так же?
Я вижу в этой трагедии повод для серьезного анализа именно потому, что уверен: точно такое же могло случиться не только с мигрантами, но и с петербуржцами. Но нет никакого оправдания для кампанейщины, навязывающей нам чувство вины, обвиняющей нас в мигрантофобии, представляющей наш «недостаточно толерантный» народ едва ли не коллективным убийцей таджикского мальчика. Когда одни и те же люди в соседних записях в соцсетях обличают петербургских полицейских за пренебрежение жизнями мигрантов и настаивают, что Варвара Караулова отправилась в ИГИЛ «в поисках путешествий и любви», мне становится не по себе. Меня поразила крайняя агрессивность представителей диаспор, которые вскакивали с мест в студии Останкино во время обсуждения этой трагедии, размахивали руками, оскорбляли собеседников «фашистами». Оппоненты настолько не скрывали своего желания «разобраться» с теми, кто не спешит радоваться незваному гостю, точно чувствуют за своей спиной какую-то жесткую и неумолимую силу. Продавливалась установка, что национальное большинство всегда априори виновато перед мигрантами, а мигранты всегда априори правы. Нас подводили к мысли, что если Средняя Азия поголовно вступит в исламистские ряды, то виновата будет якобы наша русская нетолерантность и нежелание широко держать двери открытыми. Мол, молодые выходцы из Узбекистана, Таджикистана, Туркменистана покидают негостеприимную Россию с опаленным сердцем и готовы стать экстремистами. А потому нужно больше гостеприимства.
Куда уж больше! Криминальная хроника сегодня выглядит как сводки с театра боевых действий, причем на острие удара как раз дети. «В Бирюлево задержан педофил из Средней Азии, напавший за один день на двух 12-летних девочек», «Педофил из Таджикистана напал на 13-летнюю жительницу Дмитрова», «Мигрант из Кыргызстана подстерег и изнасиловал 11-летнего мальчика за торговым центром в Протвино», «Самара: уроженец Узбекистана хитростью проник в дом, изнасиловал двух 11-летних девочек и ограбил квартиру». Всё это новости последних двух недель. И на этом фоне сообщается об обеспокоенности правозащитников: «У нас воспринимают мигрантов как какую-то опасность». Указание на этот клокочущий хаос часто пытаются парировать тем неотразимым доводом, что граждане России тоже совершают преступления. Вот именно. Преступность «местного» происхождения никуда не девается. Криминальная хроника говорит о том, что по мере нарастания экономических трудностей Москва превращается в опасный криминальный регион, на фоне чего особенно странно выглядит сокращение штата полиции. Но только теперь горкой сверху к этому добавляется еще преступность импортная, которая не вытесняет, а дополняет локальную, особенно по тяжким статьям.
Столь же беспомощно звучит аргумент «они работают вместо вас». Вместо нас – это вместо миллионов безработных? Огромное количество людей в стране сейчас с удовольствием работали бы вместо мигрантов за ту же зарплату.
Да и как работают? Выразительная сцена этого лета: по московскому парку идет маленький худенький мальчик и опрастывает урны с мусором в тележку, которую толкает перед собой. Ему лет 10–11, то есть он не может и не должен работать. Тут же рядом в траве в группке валяющихся на газоне пузом кверху гастарбайтеров его брат или отец, который и получает зарплату за детский труд. Но если с мальчиком на работе что-то случится – он простудится или его придавит чем-то тяжелым, то обвинят опять же «нетолерантное» российское общество.
Кампанейщина лишь подогревает неприязнь к приезжим у граждан России, поскольку смерть ребенка-мигранта используется исключительно для того, чтобы сконструировать из мигрантов новую привилегированную группу в нашем обществе, очевидно по образцу беженцев в ЕС. Мы отлично знаем, как функционируют наши госслужбы, – в первую очередь они обращают внимание на тех, за кем кто-то стоит и от кого могут быть неприятности. Подавая через ТВ сигнал «От мигрантов могут быть неприятности», мы добьемся лишь одного – в случае появления такого ребенка в больнице всё внимание персонала будет сосредотачиваться на нем, ради его родителей будут нарушаться порядок и карантин. И всё это в ущерб всем остальным. Тем, за кого некому заступиться.
Летом 2013 года мы с Анатолием Вассерманом сделали репортаж о сокращении роддомов в Ярославской области. Роженицу несколько часов возили между Весьегонском, Рыбинском и Ярославлем, прежде чем приняли в роддом. Ребенок погиб. Заступиться за этих сокращенных детей в списанной в утиль русской глубинке оказалось некому. Может быть, это совпадение, может быть – нет, но наша передача после этого закрылась.
В связи с тяжелейшим вирусным диагнозом погибшего Умарали и, возможно, его родителей важен еще один аспект. Не один я заметил, что в последние годы вирусные инфекции стали всё жестче, мучительнее и опаснее. Очевидно, мы имеем дело с приходом новых вирусов. Откуда? Именно из глубин Азии. А массовая миграция пробивает иммунный барьер, поскольку иммунитет и санитарная безопасность – явления коллективные. В случае дальнейшего штурма нашего санитарного барьера мы рискуем оказаться в положении индейцев, которым европейцы после Колумба принесли смертельные болезни. А степень готовности нашей медицины к отражению атаки понятна как раз из трагической истории с Умарали. Мы не готовы. Только выводы из нее следуют противоположные тем, что делает миграционное лобби.