Уж не веря, что Элен с Генриеттой могут прозябать за одной из дверей, Джек на цыпочках подкрался к первой двери справа и, приподнявшись, заглянул в узкое окошко. Внизу двери было ещё одно окошко — небольшой, запертый на мощный засов лючок, который, как подозревал Спунер, служил кормушкой. Хм. Действительно, эти палаты точно не назовёшь люксовыми. По чеснаку их не отличишь от камер для особо опасных преступников в самых дальних казематах городской тюрьмы.
Внутри камеры было темно. Тусклого света коридорных лампочек явно не хватало, чтобы проникнуть в небольшое — полфута на фут — окошко двери и как следует осветить камеру. Так, неясные тени и едва просматривающиеся очертания непонятных предметов. Джек напряг зрение. Непонятный предмет при тщательном рассмотрении оказался лежащим у дальней стены человеком. Вообще весь интерьер камеры был дольно неброским. И это ещё мягко сказано. Грубый, наверняка, набитый соломой матрац на каменном полу, свисающие со стены толстенные цепи и дыра в дальнем углу, служившая сортиром. И всё. То есть, по сравнению с этой вонючей грязной дырой, выделенная Джеку спальня и впрямь выглядела роскошным номером в одной из лучших столичных гостиниц.
Джек принюхался и скривился. Пахло внутри камеры отнюдь не духами. Конечно, некоторое время пребывания в подобных условиях кого угодно заставит смердеть как последнего вонючку. Так что…
Джек прищурился. Тело у стены зашевелилось и что-то пробормотало. Вероятно, во сне. Голос был определённо мужской. Спунер с облегчение отступил назад. Фуух… От этой камеры можно отваливать. Но их же ещё ой-ой-ой… А времени ай-ай-ай. Джек горестно покачал головой и бросился влево.
Когда Спунер всё же добрался до второй, перекрывающей коридор двери, его изрядно шатало. В глазах прыгали тёмные пятна, к горлу подкатывала тошнота, а в ушах стояли и никуда не исчезали звуки. Голоса. Голоса тех, кто был здесь заперт. Спунеру оставалось только благодарить неизвестных строителей, что поставили здесь такие прочные железные двери и снабдили их надёжными, простыми и безотказными засовами из нержавеющей стали в дюйм толщиной каждый. После осмотра всех без исключения камер Джек сделал два вывода. Первое — по счастью ни за одной из дверей (а по счастью ли?) он не обнаружил знакомых девушек, и второе — некоторым из засунутых сюда личностей тут определённо самое место и было.
Джек дрожал, как осиновой листочек и то и дело вытирал вспотевший лоб рукавом больничной робы. Он был смелым мальчуганом. Отчаянным и бесшабашным. Всегда готовым рисковать. Но он бы ни за что на свете не согласился оказаться в одной комнате со всеми этими упрятанными сюда от посторонних глаз людьми. Сами камеры все были одинаковы. Параша в углу, соломенный тюфяк, в некоторых от тюфяков осталась одна солома, и прикрученные к стенам цепи. В некоторых камерах цепи оканчивались кандалами, надетыми на руки или ноги того или иного заключённого. И насколько видел Джек, точно не зря… Может, Аткинс и монстр в человечьем обличии. Может, он и не особо дружит с головой. Но те, кого Джек увидел за запертыми дверьми, были достойны своего доктора. На улицах города им точно не было места. Мужчины и женщины. В двух камерах он увидел кого-то, похожих на детей. И эти видения будут ещё долго его преследовать в ночных кошмарах. Спунер достаточно насмотрелся на городском дне, видел действительно опасных и угрожающе выглядевших уголовников. Но даже на их фоне заключенные в этой части подземелий Мерсифэйт люди отличались в худшую сторону. Если такое вообще было возможно.
Как знать, не исключено, что у прикованных кандалами пациентов на самом деле тонкая душевная организация и загубленные на корню творческие таланты, но Джеку они показались опаснейшими созданиями. И совсем даже не плодами экспериментов безумного учёного, а просто живыми, лишь отдалённо напоминающими людей существами. Таковыми их создала природа. Не доктор Аткинс. И Джек ужаснулся тому, насколько порой природа может быть коварна и мстительна.
Во второй камере слева Джек увидел здоровенного детину ростом не меньше (Спунер сам поначалу не поверил) восьми футов. Настоящая громада, непонятно каким образом помещающаяся в тесной узнице. Добрых полтора ярда в плечах, загривок буйвола, ручищи толщиной с фонарный столб. Из его грязной засаленной робы можно было сшить десяток на таких шкетов, как Джек. Гигант был абсолютно лыс, Джек видел его со спины, широкой, как набережная Магны. Колосс стоял, упёршись руками в стену. С его запястий свисали цепи, которые на фоне могучих рук казались уже не такими уж и толстыми. Что-то монотонно, на одной ноте, мыча себе под нос, громадный узник мерно бился лбом в каменную стену. У Джека глаз чуть не вылезли из орбит. Стук в камере стоял такой, будто кололи дрова или крошили киркой горную породу. Спунер тихохонько, чтоб не дай бог не отвлечь гиганта от его важнейшего занятия, сдал назад. Да ну на хрен! Если такую махину чем-то раздраконить, то Джек не дал бы и ломаного гроша за то, что его удержат цепи и железная дверь. Наверняка одним ударом кулака этот бугай валил двухгодовалых быков. Что станется с ним после подобного, Джек даже задумываться не хотел…
Дальше, в следующей камере взгляд Джека наткнулся на премерзкую картину. Прямо посреди темницы, на куче грязной, прелой, воняющей мочой соломе, отчего в нос шибанул просто убойный дух, сидел невзрачного вида человечек, до того, насколько сумел рассмотреть Джек, грязный, что вполне мог бы прокатить за чернокожего с маурийского континента. Спунер с трудом удержался, чтобы не закашляться от спирающей глотку вони. Человек сосредоточенно ковырялся в соломе и периодически совал пальцы в рот, с аппетитом чавкая. Когда Спунер понял, что заключенный выуживает из прогнившей подстилки личинок и червей и закусывает ими, его чуть не стошнило. Позеленев, воришка отлип от двери и, широко раскрывая рот, двинулся к следующей камере…
Пару камер он миновал быстро. Их обитатели сидели, скорчившись в самых тёмных углах, и явно плевали на всё на свете. Во всяком случае, храпели так, что стены тряслись. Разумеется, это не могли быть ни Элен, ни Генриетта. Зато в уже незнамо какой по счёту каменной коморке, справа, Джеку даже удалось завязать короткий и, прямо скажем, шокировавший его разговор с местным обитателем. Точнее обитательницей. В камере сидела девчонка едва ли старше самого Джека. Он буквально столкнулся с нею нос к носу, когда прильнул к зарешечённому окну. Наткнувшись на застывшее напротив чумазое лицо, Джек от неожиданности негромко выругался и с трудом удержался от вскрика. Твою же мать! Так недолго и заикой остаться. Джек вновь заглянул внутрь камеры. Девчонка стояла в двух шага от двери, так что Джек смог очень даже неплохо её рассмотреть.
Тощая как галерная рабыня. Больничная хламида висела на ней как на заправском пугале. Длинные, достигающие поясницы грязные, спутанные, неопределённого цвета волосы. Измождённое, с глубоко запавшими лихорадочно горящими глазами личико, ввалившиеся щёки. Пожалуй, её можно было даже сейчас назвать симпатичной. Но что-то в её облике настораживало. Её взгляд. Два злобно горевших уголька. Как будто кто-то зажёг внутри её черепа пару жарко пылающих факелов. Глаза прирождённой убийцы, неизвестно почему подумал Джек.
Девочка растянула тонкие губы в широкой улыбке. И враз перестала быть симпатичной. Джек невольно отшатнулся назад, но усилием воли заставил себя смотреть дальше. Зачем он это делает, он и сам не знал. Девочка щерилась заострёнными, как догадался Спунер, искусственно подпиленными зубами.
— Ко мне пришли гости? Доктор говорил, что я наказана. Что ко мне не пустят ни одного посетителя, — невероятно красивым и звонким голосочком буквально пропела девчонка и смущенно захихикала. — А ты милый… Тебе разрешил прийти доктор Аткинс?
— Э-э-э… Да, доктор, он самый, — глотку Спунера будто перехватила удавка. — Точно, он.
— Мы с ним поссорились в прошлый раз, — доверительно прошептала девочка, не переставая широко улыбаться. Её глазки внимательно следили за мелькающим за решёткой лицом Джека. Спунеру она напомнила кошку, готовую броситься в любую секунду и вонзить когти в беззащитную, ничего не подозревающую о нависшей над ней опасностью мышку. Вот только на сей раз мышка была вне досягаемости. Как бы кошке не хотелось, ничего ей не обломится.
Спунер узнал эту девочку. Слышал о ней. В прошлом году она прошла по весьма громкому делу. Он узнал её, как только увидел заострённые мелкие зубки, способные перегрызть любую глотку.
— Я попросилась на прогулку… И он выпустил меня. И всё было очень-очень здорово! А потом доктор наказал меня, — печально сообщила Джеку девочка.
— В самом деле? — изобразил заинтересованность Спунер, стараясь, чтобы, если она набросится на него, то не смогла добраться до его лица своими тонкими пальчиками через прутья решётки. Ему бы отвалить и идти дальше — время то поджимает. Но что-то останавливало Джека. Что-то держало его у камеры с этой странной девочкой. Может быть жалость? Потому что, несмотря на то, что она заслужила тут находиться, Джеку всё равно было жаль её. Дикая Элла Берроуз по прозвищу Зубатка всё равно оставалась ребёнком, несмотря на то, что…
— Он сказал, что я не умею вести себя среди приличного общества. Что я сильно больна и меня нужно лечить. Что мне пока придётся находиться здесь, совершенно одной, — на хищно блестевших глазах девочки выступили слёзы. — А я боюсь темноты! А доктор сказал, что это мне в наказание. Но я же ничего не сделала! Тот человек всё равно был плохим. И он смеялся надо мной, показывал пальцем. И я его укусила.
Слёзы испарились и на губы девочки вернулась довольная ухмылка. Джек с трудом отвёл глаза от её зубов.
В прошлом году по Раневолу прокатилась серия странных убийств. В самых бедных кварталах полиция в течение двух месяцев находила насмерть загрызенных людей. Молва с ходу приписала эти злодеяния Джеку-Попрыгунчику, ну тут дело крылось в другом. Все жертвы носили на себе отпечатки острых, маленьких детских зубов. Все были довольно состоятельны и искали приключений на городском дне. Детская проституция манила немало любителей погорячее. Многих богатых педофилов привлекала хрупкая девочка с внешностью ангела. Последнее, что они видели в жизни, были её страшные, игольно заточенные зубы. Элла играючи рвала ими глотки.