Когда полиция всё же связала концы с концами и вышла на её след, маленькая девочка загрызла семь человек. Состоялся суд, которой признал бездомную сироту совершенно невменяемой. Её определили на принудительное лечение. Вполне естественно, что она оказалась в Мерсифэйт. Элла Зубатка в некоторой степени была знаменитостью.
И Джеку было жалко её. Он не мог поверить, что она сама взяла напильник и сточила себе зубы. Что у неё никогда не было родителей, и она родилась на улице из грязи и пыли. Кто-то сделал её такой. Что-то повлияло на её жизнь. Джек не оправдывал Эллу. Он знал, что она безумна и легко захочет вцепиться в горло и ему. Но он всё равно продолжал её жалеть. Она была жертвой. В определённой степени, как и те люди, которых она убила.
— Ты поиграешь со мной? — в звонком детском голосе Эллы сквозила такая тоска и затаённая надежда, что Джек почти купился. Почти. Он медленно покачал головой.
— Мне нельзя входить к тебе.
— Тогда, может, ты выпустишь меня, и мы поиграем снаружи? — девочка робко, застенчиво улыбнулась. В полумраке узницы блеснули её острые зубки. А глаза у девочки светились, что у твоей лисички. Ага, как же, выпусти её… Джек фыркнул. Нашла дурачка. Она прикинется кем угодно, лишь бы выйти на свободу. А потом первым делом вцепится ему в горло.
— Извини, но мне пора идти дальше. А тебе придётся остаться. Надеюсь, тебе помогут здесь.
— Подожди. Подожди, прошу! Смотри, что я тебе покажу…
Джек против воли заставил себя обернуться и вновь посмотреть в зарешечённое окошко. Элла стояла на прежнем месте. Она схватила подол достигающей исцарапанных коленок больничной рубашки и, не переставая улыбаться, подняла её до пупка. Джек покраснел, как арбуз. Под рубашкой у девочки ничего не было. В смысле никакого нижнего белья. Спунер невольно уставился на поросший нежным тёмным пушком лобок девочки. Элла засунула руку в промежность и начала лихорадочно и судорожно ласкать себя. При этом её глаза продолжали смотреть на Джека.
— Ну как тебе моя киска? Нравится? О-о-о… Это так приятно… Если выпустишь меня, я разрешу тебе поиграть с ней, правда-правда…
Зажмурившись, Спунер опрометью бросился бежать прочь. Вдогонку ему полетели заглушаемые каменными стенами сладострастные стоны. К чёрту! К чёрту это подземелье и всех его обитателей! Только бы быстрее отыскать девушек и свалить отсюда… Но ему ещё столько надо осмотреть! Воришка подскочил к следующей камере и торопливо заглянул через решётку.
В этой камере, такой же сумрачной и вонючей, как и все предыдущие, находился очень толстый человек. Нет, даже не так. Настоящий жирдяй. Живая опухоль на двух ногах. Джек ещё никогда не встречал настолько толстых людей. Рост заключённого не превышал рост обычного человека, но зато в ширину он был просто необъятен. Он сидел на грязном расплющенном матрасе, подобно распластавшейся жабе, совершенно голый. Его жирное лоснящееся тело, полностью лишённое волосяного покрова, блестело в свете проникающего из коридора зарева лампочек. Тройной подбородок, утопающие в складках жира нос и глазки, маленький рот, отвисшие как у борова щёки. Голова, казалось, росла прямо из плеч. Грудь толстяка напоминала два наполненных водой бурдюка, свисающих на огромное, словно накаченное воздухом пузо, покоящееся на бёдрах вытянутых окорокоподобных ног. В комнате жиртреста отвратительно воняло гнилью и кишечными газами. Джек невольно отпрянул назад. Маленькие глазки толстяка смотрели прямо на него. Не мигая. Толстяк издавал глубокие нутряные всхрипы и что-то бормотал. Из уголка рта стекала слюна. В остальном он был неподвижен. Просто сидел, смотрел перед собой, не моргая и пуская слюни. Спунер без слов двинулся дальше.
В следующий раз Джек завязал разговор, когда миновал половину коридора и большинство темниц были им осмотрены. Очередным узником оказался измождённого вида старик, которому, на взгляд Джека, место было уже давно на кладбище. Во всяком случае выглядел он, как высохший и только благодаря какому-то чуду продолжающий ходить труп. Старик безостановочно мерял каменную палату быстрыми резкими шагами и неумолчно бубнил одни и те же слова:
— Жжётся, жжётся, жжётся…
Джек недоумевающе пожал плечами и хотел уже отвернуться, как старик заметил его. Остановился, подслеповато щуря глаза, и плаксиво заканючил, протягивая к Спунеру тощую костлявую руку с высохшими пальцами-палочками:
— Жжётся, жжётся… Железо… Оно жжётся.
— К-какое железо? — непроизвольно переспросил Джек. Старик не показался ему опасным. Более того, невероятно худой и весь покрытый морщинами, он, по идее, должен был уже рассыпаться в прах. Однако старик неожиданно резво подскочил к двери, и Джек как следует его рассмотрел. Безумное лицо с взъерошенной бородой и всклоченными седыми волосами, торчащими в разные стороны. Старик схватился пальцами за прутья решётки и, брызжа слюной, взвизгнул:
— Железо жжётся!
Спунер отшатнулся, чуть не упав на спину. Из-под пальцев старика, оканчивающихся грязными загнутыми ногтями болезненно жёлтого цвета, повалил удушливый белесый дымок. Словно старик схватился за раскалённые до бела прутья! В ту же секунду безумец отпустил решётку и, тихонько скуля, отступил вглубь камеры. У Джека гулко забилось сердце. Он так и не понял, чему свидетелем стал только что… Но то, что больше на это смотреть не хочет, он знал точно. С трудом оторвав взгляд от оставленных на железных, тронутых лёгкой ржавчиной прутьях решётки кусочков прилипшей кожи, Джек споро помчался к следующей двери.
Второго ребёнка Спунер обнаружил через несколько шагов, за дверью справа. То была опять девочка. Видимо, она давно наблюдала за ним. Потому что, когда Джек заглянул в окошко, она сказала, как ни в чём не бывало, словно ожидая его появления:
— Привет. Ты кажешься совершенно нормальным.
Спунер замер, с подозрением глядя на неё. Близко он старался не подходить. Благо она стояла почти вплотную со своей стороны двери, и он очень хорошо видел её лицо. Немногим выше него, скорее всего на пару лет старше. Почти девушка, но с нежными детскими чертами. Такое же исхудавшее лицо, как и у Эллы, тоненькие, взявшиеся за прутья решётки пальцы с обгрызенными ногтями. Ну хоть кожа её не горела и то хорошо, торопливо успокоил себя Джек, решив, что деваха на первый взгляд вполне адекватна и, возможно, даже сможет ему помочь.
— Привет. Вообще-то я нормальный и есть, — сказал Спунер, рассматривая её. Суженое к острому подбородку, почти треугольное личико, хрупкая шейка, дружелюбные карие глаза, выглядывающие из-под коротких, неровно обкромсанных волос, слегка заострённые, как у эльфа, ушки. Волосы… Волосы девочки были седыми как лунь. Белее молока.
— Я тоже нормальная. И меня здесь держат против моей воли. Я ничего никому не сделала плохого. Я невиновна. И я не сумасшедшая.
— Ну, по крайней мере такой кажешься, — буркнул Джек. Не сумасшедшая. Да устрой он тут поголовный опрос, считают ли местные заключённые себя психами, и результаты будут таковыми, что всех придётся в ту же минуту выпускать на свободу, как личностей, несправедливо и незаконно удерживаемых!
— Я так давно не видела обычного человеческого лица. Такого доброго и открытого. Позволь я дотронусь до тебя…
Наверно я слишком добрый парень, подумал Джек, поскольку сердце у него опять тоскливо заныло, преисполнившись жалости и к этой обречённой на страдания душе. Добрый, но отнюдь не наивный. Да хрена лысого он позволит дотрагиваться до себя кому не попадя. Пусть бы даже эта деваха выглядела как наследная принцесса, он к ней и на лишний шаг не подойдёт!
— Слушай, я, конечно, всё понимаю и в чём-то даже разделяю твои чувства, но сначала скажи-ка мне вот что, — торопливо проговорил Джек, пока девушка мечтательно смотрела на него, грустно улыбаясь — ну не дать не взять заточённая под стражу оскорблённая невинность. Дудки, Спунер уже уяснил, что в этой части больницы он навряд ли найдёт действительно по недоразумению угодившего сюда человека. Или же он просто очерствел за последние часы? Ведь он же как раз и разыскивает здесь именно невиновных… Мальчишка на миг смежил глаза и яростно затряс головой. Чёрт побери, от таких мыслей он скоро и сам свихнётся!
— Что бы ты хотел услышать?
— Я смотрю, что ты уже давно здесь находишься… За последние дни не видела ничего странного и необычного? К вам не подселили новых заключённых? Или, может, кого-то вели этим коридором дальше, вон туда? — Джек махнул рукой в сторону запертой железной двери. — Мне очень важно это знать. Я разыскиваю двух девушек. Они мои очень хорошие подруги. Попали в беду.
Из-за решётки на него смотрели печальные меланхоличные глаза. Седая девушка отстранено сказала:
— Все, кто здесь находится, попали в беду. Так же, как и я. Мы все невиновны. Ни в чём не виноваты. Нас оболгали и обманом заперли тут. В этих вонючих сырых застенках, где постоянно холодно и мерзко, где редко включают свет, а кормят один раз в сутки как цепных собак, — с обратной стороны двери что-то с лязгом ударилось о двери. Джек понял, что девушка ногой поддела жестяную миску для кормёжки. — И нас окружают они. Они постоянно здесь. Они вокруг нас. Преданные рабы своих жестоких хозяев…
Девочка начала шептать, прижимаясь лицом к железным прутьям окошка. Её изящные сухие губы безостановочно шевелились, в глазах кружился водоворот незримых видений. И Джек понял, что она видит то, чего нет. Что она постоянно живёт в мире иллюзий. Что, вероятно, в её голове проносятся удивительные картины, не доступные для здравого человека. Она ничем не сможет помочь ему. Спунер с разочарованием отошёл на средину коридора. Девушка продолжала смотреть на него, вполголоса шепча:
— Видишь? Ты видишь их? Они и над тобой тоже! Они везде. Они проникают в каждый дом, в каждую щель. От них невозможно спрятаться. Они слушают своих хозяевам, тех, кто запер нас тут. Они проникли и в меня. Они заходят в мою голову и заставляют совершать ужасные вещи…
Глаза девочки округлились, зрачки расплылись, заполняя собой всю радужку, лицо исказила судорога. У Джека пересохло в глотке. Шёпот девушки приобрёл зловещую окраску: