Аткинс смотрел, как под бдительным надзором больничного персонала по внутреннему двору прогуливаются с пару дюжин пациентов. Из наиболее спокойных и особо привилегированных. Те, кому можно было покидать пределы толстых больничных стен. Одетые в однотипные робы мужчины и женщины непринуждённо бродили среди подстриженных лужаек и подрезанных в форме разных диковинных фигур кустарников. Некоторые, безумно хохоча, гонялись друг за дружкой, некоторые изображали видимость занятных деловых бесед, хотя Аткинс догадывался, что максимум, о чём они могут говорить, это о том, какая ужасная была каша на завтрак и кто у кого стащил из игровой комнаты больше кубиков. Те, кто действительно мог сказать что-либо серьёзное, стояли особняком. Но в любом случае со всех этих людей не спускали глаз.
Все эти выряженные в унылые серые одежды люди издали казались такими же серыми. Обычная человеческая масса, которая лишь создает видимость коллективного разума. Хотя всей совокупной мощи их мозгов не хватит, чтобы решить элементарное уравнение. Аткинс думал, что знает, как облупленного, каждого из своих пациентов. Оказалось, что он ошибался. Недавнее происшествие, поставившее прошлой ночью всю лечебницу на уши, показало, что время от времени и он может крупно ошибаться. Вернее, ошибались те, кто не вправе этого делать. Те, кто обязан докладывать ему о том, что всё идёт хорошо. Что в больнице не происходит ничего экстраординарного. И когда эти люди плошали, Аткинс приходил в дурное расположение духа.
Этой ночью он, к сожалению, снова убедился в том, что порою не в состоянии контролировать всё окружающее его пространство. Даже на работе. Даже верных людей, в которых был уверен. Иногда пространство шло волнами, как от брошенного в пруд камня. И тогда начинался шторм. Аткинс всю жизнь избегал тех, кто был способен бросать такие камни. Но получалось не всегда.
Разумеется, появившись в лечебнице с первыми проблесками зари и получив полный отчёт, он железной рукой навёл порядок и принял все соответствующие меры. Но кое в чём опоздал. Бывало, что случались и раньше некоторые досадные курьёзы. Но которые не выходили за рамки обычных рабочих помех. Своеобразных побочных явлений, неразрывно связанных с факторами риска его работы. Но в этот раз… В этот раз могло произойти непоправимое. Его здорово подвели. В лечебницу проник шпион. Шпион, мастерски изобразивший недалёкого умалишённого мальчика. Кем бы ни был этот юнец, он отлично сыграл свою роль, обманув и осматривающего его врача, и дежурную, отвечавшую за суточную смену, старшую сестру. Он был блестяще подготовлен и заслан сюда только с одной целью. Помешать планам доктора Аткинса. А это был сигнал. Очень неприятный сигнал. Первый удар грома, который едва не привёл к буре. Мальчишка мало того, что сунул нос, куда не следует, вволю прогулявшись по запретным для посторонних глаз коридорам больницы, так ещё и поспособствовал побегу особо важного пациента!
При мыслях о последнем Абрахам буквально заскрежетал зубами. Выходит, что девчонка-то было не такой простой, раз за ней пришли специалисты столь высокого класса. Проникший в Мерсифэйт шпион точно знал, что девчонка здесь. Не такая она уж и невинная овечка. В кои то веки в тенета Аткинса попала та жертва, которую трогать было нельзя. Ещё один прокол в его организационной работе. И он ничего не заподозрил… Повёлся на её аппетитную задницу, как последний идиот. Психиатр с хрустом сжал кулаки. Вовсе не бедная дурёха, которую никто искать не будет, а купленные полицейские в два счёта заткнут рот взывающим к справедливости родителям. Нет. Тут совсем другое дело. Против Аткинса сыграли очень серьёзные люди. И самое удручающее заключалось в том, что он так и не смог понять, кто именно. У него не было ничего ни на мальчишку, которому попросту не оказали должного внимания. Ни на взрослого, с кем он приехал. Разумеется, все их имена были вымышленными, лица ничем ни примечательными, а деньги не пахли. Ну почему, почему именно вчера он решил провести ночь в своём городском особняке? Останься он дежурить, осмотри малолетнего шпиона лично, и всё бы пошло по-другому!
Главная проблема заключалось в том, что Элен Харт сбежала! Аткинс раздражённо засопел и отвернулся от окна. Прошёл к рабочему столу и твёрдой рукой плеснул в стакан бренди на два пальца. Не поморщившись, залпом выпил и злобно уставился на хирургическое кресло хитроумной конструкции, стоящее по центру отделанной красным камнем комнаты. Опыт над этой маленькой потаскушкой прошёл просто замечательно. Они едва ли не впервые вышли на оптимальные показатели. Всё было прекрасно. Пока… Пока в дело не вмешался чёртов Стефан Гиллрой! Но тут уж Аткинс и сам отчасти виноват, что позволил этому садисту остаться наедине с девчонкой. Захотел посмотреть, что из этого выйдет… С другой стороны, кто же знал, чем их уединение обернётся? Согласно всем расчётам Харт должна был оставаться паинькой ровно до тек пор, пока он лично не приказал бы ей обратное. Специальные, намертво вбитые в её сознание кодовые фразы должны были сдерживать девчонку крепче стальных оков. Они смогли создать универсальное человеческое оружие, полностью подчинённоеволе другого человека. По указке Аткинса Элен Харт должна была без раздумий сигануть с третьего этажа поликлиники на брусчатку или же перегрызть глотку тому же мальчишке Гиллрою. Но что-то произошло. Какой-то сбой. Аткинс не мог понять, что всё-таки нарушилось в её незримых, опутывающих сознание цепях. Как он просмотрел в них маленькую трещинку, которая позволила Элен разорвать путы? Абрахам нахмурился. Им ещё есть над чем работать.
Ей удалось освободиться. И это было самым невероятным. Она смогла разорвать стягивающие её сознание кодовые фразы и сбежать. И вот тут начинается самое интересное. Как никогда вовремя к ней подоспел на помощь малолетний шпион. Какой бы сильной ни стала подопытная, из подземелий Мерсифэйт ей не сужено было выбраться. Сила силу ломит, и к утру её бы обязательно изловили и вырубили. Но тут как провидение божье ей на выручку пришёл специалист, мастерски взламывающий любые замки, умеющий водить паромашину, играть не хуже Хамфри Челленджера и не боящийся ни чёрта, ни дьявола! Эта парочка за одну ночь нанесла ущерба больше, чем все пациенты Мерсифэйт вместе взятые за десять лет. И причинили немало неприятностей весьма значимым людям.
Дьявол с Гиллроем. Его родители весьма богатые люди, спонсирующие Аткинса на благие дела. Но они понимают, что у их сыночка просто крыша едет. Чокнутый маньяк любит поиграть с новыми жертвами в простоватого дурачка, перед тем, как избавиться от них. И пусть он сейчас валяется дома, обложенный холодными компрессами, его родители подымать бучу не станут. Вот умаслить господина Франсуа оказалось куда как труднее. Старый извращенец кипел праведным гневом и требовал отнестись к его душевным и физическим травмам с должным тщанием. Кроме того, пришлось компенсировать старому ублюдку его угнанный роскошный паромобиль. И наконец, Аткинс сам пострадал. Беглецы угробили один из его транспортов. Когда Аткинс увидел, что сталось с гусеничным колоссом, он испытал двойственное чувство. С одной стороны — нарастающую ненависть к посмевшим посягнуть на его идеи и имущество наглецам. С другой — гордость за то, что все эти разрушения произвело его творение. Элен Харт стала воистину уникальным созданием. И она ушла.
В психиатре зарычало уснувшее было злобное раздражение. Ушла. Смылась. Вместе со своим дружком. Конечно Аткинс не мог в открытую продолжать поиски. То, чем он занимается, мягко сказать, находится вне закона. И пока… Пока он не мог действовать без оглядки на существующие в обществе правила. Он всё ещё не может вести открытую войну по всем фронтам. То, что произошло этой ночью, должно остаться внутри стен Мерсифэйт. Аткинсу явно дали понять, что существуют силы, которые могут едва ли не на равных играть с ним. И больно щёлкнуть по носу. Выжившие в преследовании трое бойцов и водитель получили соответствующие выговоры. Порядком ошарашенные и потрёпанные, они рассказывали удивительные вещи. Аткинс простил их. Всё-таки ребята были из личного круга внутренней безопасности. Парни всего лишь выполняли свою работу. Они не могли знать, насколько опасна загоняемая ими дичь. Пусть по их вине он и лишился личного транспортного средства, пусть и с места боя пропала одна единица из сверх засекреченного новейшего оружия. Аткинс умел быть справедливым. Другое дело, что в произошедшем большая часть вины лежала на плечах компетентных вроде бы специалистов. И вот их доктор Аткинс прощать не собирался. Если и впредь с подобной обескураживающей лёгкостью в его лечебницу станут проникать шпионы, то ему проще самому явиться с повинной в Главный королевский суд и признаться во всех преступлениях против человечности.
Аткинс отставил стакан и поправил надетые поверх сюртука нарукавники. Натянул на лицо защитную маску. Что ж, пора приступать. На психиатре был брезентовый фартук, волосы покрывала шапочка, а рядом с хирургическим креслом на столе из нержавеющей стали были разложены инструменты. Вокруг кресла стояли на высоких штативах электрические светильники, а внизу, в устланном плиткой полу была устроена сливная дренажная система, подведённая к основанию кресла. Личный операционный кабинет доктора Аткинса представлял собой большую, хорошо освещённую комнату, сочащуюся дорогим убранством. И ничем не отличающуюся от кабинета какого-нибудь важного чиновника в парламенте. Если бы не центр кабинета, в котором стояли лабораторные и врачебные агрегаты, позволяющие выполнять операции любой сложности.
Психиатр подошёл к стоящему в угла столику из резного красного дерева и завёл граммофон. Навёл широкий, ослепительно блестевший раструб в сторону хирургического кресла и опустил иглу на пластинку. Тот час по комнате поплыла мелодичная расслабляющая музыка. Пятая симфония Вернера, для королевского симфонического оркестра. Божественное произведение, как считал Аткинс. Он любил работать под музыку, наслаждаясь процессом и творческим одиночеством.