Он с Машей расписался в сельсовете – через месяц после подачи заявления. Свадьбы не было. Отец решил, что для третьего брака это чересчур, Маша не возражала. Мы заказали столик в ресторане и отпраздновали событие в тесном семейном кругу. Теперь Маша свыкалась с ролью жены. Она то ворчала на отца, то летела к нему обниматься. Батя подыгрывал: то принимал соответственно виноватый вид, то распахивал объятия. Выглядело это забавно и трогательно. Маша сияла. Она удивительно похорошела и нисколько не напоминала прежнюю старую деву.
Несмотря на тесноту, жили мы дружно. По утрам отец вез женщин на работу, вечером забирал. В промежутке я стучал на «Эрике» и помогал по хозяйству. Топил печь, покупал у местных молоко, сметану, яйца, мясо. С продуктами в местном сельпо было совсем грустно. Многие жители Тарасова везли их из Минска. Я топил печь, метал в нее чугунки с «бабкой» или кашей, пек блины или драники. Отец с удовольствием перепоручил это мне – готовить он не любил. Понравилось это и женам. А что? Приезжаешь домой, а все готово. Садись и ешь! К тому же в русской печи блюда выходили на редкость вкусными. Что женщинам остается? Помыть посуду. Остальное? У отца есть стиральная машина, причем очень хорошая, с отжимом. Гладить – не проблема, убирать – тоже. Имеются утюг и пылесос. А делить кухню хозяйки не станут – в общаге в одной комнате жили, где и притерлись.
Квартиру в Минске я украдкой навещал. Во-первых, проверить, все ли на месте. Во-вторых, оценить поток страждущих. Соседей перед отъездом я предупредил, что уезжаем надолго. Просьбу присмотреть за квартирой подкрепил бутылками. Соседи слово сдержали – народ в тамбуре не толпился. В одно из таких посещений в дверь позвонили. Я выглянул в глазок – Юферова. Я открыл дверь.
– Куда вы пропали? – Ядвига шагнула за порог. – Звоню – телефон отключен, приезжала вчера – никто не открыл. Решила попробовать еще раз.
– Прячусь у родственников, – сообщил я. – Читатели достали.
– И нас тоже, – вздохнула она. – Забросали редакцию письмами, требуют разъяснить.
– Разъясните! – обрадовался я. – Очень прошу!
С Ядвигой мы посидели плодотворно. Выпили кофе, пожевали печенья и выработали концепцию интервью. Писатель Девойно просил у читателей прощения. Он невольно ввел их в заблуждение. Предполагал, что они поймут: главный герой «Экстрасенса» – лицо вымышленное. Но тот вышел таким живым (ну, талантлив Девойно, что возьмешь?), что некоторые поверили в существование этого человека. На самом деле это фантастика. А если кто назовет себя экстрасенсом и предложит исцелить вас от рака, то знайте: жулик!
Последнее добавили по моему настоянию. А вот нечего Чумаку и ему подобным дурить народ. Наверняка уже подтянулись. Обломитесь, прохиндеи!
Интервью опубликовали. То ли оно помогло, то ли ажиотаж сам по себе спал, но нас оставили в покое. Зато меня стали активно приглашать на встречи с читателями. Приглашения приходили не только из Белоруссии: звали в Москву, Ленинград, Горький и даже в Новосибирск. От дальних поездок я отказывался, но в Минске на встречи ходил. Не всегда можно отказаться – могут не понять. Людей набивались полные залы. Литература их не интересовала. Все хотели знать: есть ли в реальности экстрасенсы? А если есть, то где их искать? Я отвечал, что возможности человеческого организма изучены мало, но ученые над этим работают. Возможно, скоро услышим. Не желая разочаровать пришедших, показывал фокус. После распада СССР в том времени чем только я не занимался! Семью следовало кормить. Водил знакомство и с психиатрами. Они просветили меня насчет Кашпировского и научили паре приемов. Такой силой внушения, как была у них, я, естественно, не обладал. Но ввести человека в транс можно и более простым способом.
Я раздобыл шарик, обернул его фольгой и подвесил на нитку. В зале находил желающего, усаживал его на стул и начинал раскачивать шарик перед его взором. Когда тот застывал, убирал шарик и начинал:
– Вы расслаблены. Ваше тело отяжелело, веки скользят вниз. Вам тепло и приятно. Голова начинает вертеться. Вы в любой момент можете это остановить, но вам этого не хочется. Потому что вам приятно.
Вид вращающего головой человека приводил аудиторию в изумление. Тем более что некоторые в зале следовали его примеру. Самые внушаемые, конечно. Психоз заразителен. Это отлично знают, к примеру, руководители сект. Думаете, просто выманить у человека деньги в качестве «добровольного» пожертвования? Или превратить его в живую бомбу? Вот и устраивают радения и психологические накачки. Правильно, что в моем прошлом их бомбили. Жаль, что не всех…
– Видите! – обращался я к публике. – В таком состоянии психика человека воспринимает любую команду. Ей можно дать установку исцелиться, и организм отреагирует. Или же нет. Нам неизвестен механизм подобного воздействия. Он может принести как пользу, так и вред. Если бы я мог лечить таким образом, клиники пришлось бы закрыть. Врачи и медсестры потеряли бы работу. Куда бы мы их дели?
Этот пассаж публика встречала смехом.
– Разумеется, я желаю нашему добровольцу крепкого здоровья и всего самого наилучшего, так же как другим присутствующим в зале. Пусть все у вас будет хорошо! Удачи и любви!
Мне отвечали аплодисментами. Все это было, конечно, приятно, но мой первый роман в этом мире продвигался медленно. Встречи с читателями я стал сокращать. Изобретал поводы, чтобы отказаться. Но однажды пришлось пойти на конфликт.
Позвонили днем.
– Лейтенант Синельников, адъютант заместителя министра МВД, генерал-майора Дюжева! – представились на другом конце провода. – Мне поручили пригласить вас на встречу с читателями в клуб Дзержинского.
– Не приду! – сказал я.
– Почему? – растерялся адъютант.
– Я не буду выступать перед милицией. Всего доброго!
Перезвонили мне через десять минут. Голос в трубке был другой: басовитый и начальственный.
– Сергей Александрович?
– Я.
– Генерал-майор Дюжев, Петр Фомич. Мне доложили, что вы не хотите выступать перед милицией.
– Совершенно точно, – сообщил я.
– Могу я узнать причину?
– Можете. Три года назад умерла моя мать. Я в то время проходил срочную службу. Меня отпустили на похороны. Мы с матерью жили в однокомнатной квартире в Осиповичах. После похорон я запер квартиру и попросил соседей присмотреть. Оставил им деньги на квартплату. Но, вернувшись из армии, застал в своей квартире чужих людей. Мне заявили, что я не имею права на это жилье, поскольку до призыва жил в общежитии тракторного завода и был прописан там. Наши с матерью вещи выбросили на помойку. Среди них был альбом с семейными фотографиями. Других у меня не осталось. Когда я ставил матери памятник на кладбище, его сделали без фотомедальона – негде было взять снимок. Разумеется, я возмутился. Отправился в милицию, где пробился к начальнику. Но тот посоветовал мне уезжать из Осиповичей – как можно скорее. Если не хочу сесть в тюрьму. Позже я узнал, что человек, захвативший нашу квартиру, племянник этого начальника. Он служит в паспортном столе. Это еще не все. Через год в Осиповичи приехал мой отец. Так вышло, что мать воспитывала меня одна. Отец пытался меня найти. Обратился по адресу проживания, который он знал. И этот ваш паспортный козел заявил, что я уехал на Север. Отец искал меня там, но не нашел. Я ведь жил в Минске, и племянник начальника это знал. Но отцу соврал, наверное, боялся за квартиру. Если бы не мое интервью «Комсомольской правде», которое отец случайно прочел, мы бы не встретились. Теперь ясно, почему я не хочу выступать перед милицией?
– Более чем! – сказал генерал. – Спасибо, что объяснили.
Он положил трубку, а я отправился на кухню, где плеснул себе в стакан водки. Махнул, не почувствовав вкуса. Менты поганые. Ненавижу!
Глава 15
Телефонным разговором история с милицией не завершилась. В тот же вечер в дверь моей квартиры позвонили. На пороге стоял молодой милиционер.
– Лейтенант Синельников! – козырнул он. – Извините за беспокойство, но товарищ генерал просит вас изложить рассказанное ему на бумаге в форме заявления на его имя.
Я подумал и предложил лейтенанту войти. Раз просят, изложу. Может, хоть выговор тем козлам объявят. Заявление я напечатал на машинке. Лейтенант только попросил приписать от руки, что печатал я собственноручно. Сунув листок с заявлением в папку, он отбыл.
Дней через десять мне позвонили.
– Генерал Дюжев, – прозвучал в трубке знакомый бас. – Мы провели проверку вашего заявления, Сергей Александрович. Хочу познакомить вас с результатами. Не откажетесь приехать? Я вышлю машину.
– Не откажусь, – согласился я.
Все тот же Синельников привез меня к зданию МВД на улице Урицкого. В моем времени ее переименовали в Городской Вал. Пропуск на мое имя у постового был, мы поднялись по лестнице на третий этаж и двинулись коридором. Я с любопытством вертел головой. В своем времени я здесь побегал. Корреспондент милицейской газеты… Как же так, спросите вы? Милицию не любил, а работать пошел? Так семью требовалось кормить. Платили хорошо…
Мы зашли в приемную. Адъютант попросил меня подождать, скользнул в обитую дерматином дверь и почти сразу появился обратно.
– Вас ждут!
Я вошел. Из-за стола, заваленного бумагами, встал невысокий, кряжистый генерал. Короткая прическа, будто вырубленное топором лицо, пронзительный взгляд серых глаз. Наверняка из сыскарей, только они так смотрят. Навидался я их в том времени.
– Присаживайтесь! – указал он на стул за приставным столом и устроился напротив. – Не будем терять время. Информация, изложенная в вашем заявлении, подтвердилась. Меры приняты. Приказом министра МВД начальник Осиповичского ГРОВД подполковник Кнырович за нарушение социалистической законности уволен из органов внутренних дел по компрометирующим обстоятельствам. Это означает, что милицейскую пенсию он не получит. Ему придется, как простому гражданину, работать до шестидесяти лет. Его племянник, старший лейтенант Бадылевич, обманным путем захвативший жилье вашей матери, тоже уволен. Горисполком аннулировал выданный ему ордер, из квартиры он выселен. Сейчас следствие разбирается, не присвоил ли он что-либо из принадлежавших вам вещей. Если подобное выяснится, сядет в тюрьму. Понадобится ваша помощь в опознании.