В ответ Панкин рассказал о пресс-конференции и о моей выходке с журналистом-провокатором. Я удостоился одобрительных взглядов. Приятно. После обеда нас вновь отвели на стенд S. Fischer Verlag, где Циммерман вручил писателям конверты с гонораром. Передавая мой, заговорщицки подмигнул. Причину я понял, пересчитав деньги. Аванс за «Экстрасенса» составил 1500 марок. Три четверти достались ВААП, моя доля – 375. В конверте оказалось на сотню больше. Ясень пень – премия за удачную пресс-конференцию. Не расщедрился, фриц, но и на этом спасибо. Живем!
– Теперь бы с умом потратить, – вздохнул Юрий Васильевич, пряча свой конверт. – Цены тут у них…
– Мне подсказали хороший магазин, – влез я. – Качественные вещи по низким ценам. От выставочного комплекса ходит трамвай.
Фронтовики обменялись взглядами.
– Вам лучше вместе, – поддержал Панкин. – Сами знаете, провокации…
– Веди! – кивнул Григорий Яковлевич.
…Универмаг поражал взор. Огромные витрины, просторный холл, эскалаторы… Войдя внутрь, фронтовики и Юрий закрутили головами.
– Давайте разделимся! – предложил я. – Я говорю по-немецки, поэтому справлюсь один. Юрий, если нужно, вас сопроводит.
– Разберемся! – махнул рукой Григорий Яковлевич. – Моего немецкого хватит, чтобы купить штаны. Но разделиться стоит. Встретимся здесь… – Он глянул на часы. – В восемнадцать ноль-ноль.
Мы с Юрой кивнули. Фронтовики направились к эскалатору.
– Сергей! – повернулся ко мне Юра. – Посоветуй. Нужно купить подарок человеку, устроившему мне эту поездку.
– Мужчине, женщине? Возраст?
– Мужчина, за пятьдесят.
– Тогда бумажник, кожаный. Темно-коричневый или черный цвет. Стиль строгий и элегантный.
– Спасибо! – кивнул Юра и улетел. Я пробежался взглядом по указателям.
«Но вот я набрел на товары.
– Какая валюта у вас? – говорят.
– Не бойсь, – говорю, – не доллары!»
Высоцкий – гений. На каждую ситуации в жизни найдутся стихи. Долларов у меня нет, но… В 90-е неизвестно откуда возникшие валютчики станут сипеть в людных местах: «Доллары, марочки…» Теперь бы «марочки» да с умом потратить…
К восемнадцати ноль-ноль все были в холле. Фронтовики и Юра держали в руках огромные, пухлые полиэтиленовые пакеты с логотипом магазина. А вот я – чемодан. Большой, пластиковый. Выглядел он солидно, хотя обошелся в смешную сумму. Ну, так торговаться надо уметь. У чемодана оказался дефект – мелкий и не мешающий эксплуатации. Я его обнаружил и указал продавцу: дескать, браком торгуете. Изобразил гнев. Продавец позвал заведующего отделом. Турок рассыпался в извинениях и сбросил цену в несколько раз.
– Барахольщик! – сказал Григорий Яковлевич, ткнув в меня пальцем.
Все засмеялись. Покупатели-турки смотрели на нас во все глаза. Было видно, что подобное зрелище им внове. Европейцы не только зашли в их магазин, но и ведут себя по-хозяйски. А то. Это вам не немцы. У русских разговор короткий.
В отеле мы с Юрой, не сговариваясь, стали разбирать покупки, выкладывая их на кровати. Итак, что имеем? Шубка белая из искусственного меха – одна. В Германии такие носят исключительно турчанки – дешевка. Что сделаешь, нет у меня денег на норковую. В СССР и искусственная сойдет за последний писк. Тем более что к шубке прилагается белый берет из мохера и белые же сапоги. Последних в Минске вообще ни у кого нет – в СССР не выпускают обувь такого цвета. И из-за границы не завозят – непрактичная. Но нам на это плевать. Минск обзавидуется. Это не все. Лиле предназначены белая «водолазка» и джинсовое платье-клеш без рукавов. Можно носить летом, а можно и зимой, поддев под него ту же водолазку. Теще и Маше по мохеровой кофте; первой – черного, второй – светло-коричневого цвета. Мужчинам семьи Девойно и отцу – джемперы с треугольным вырезом спереди. Акрил с добавлением шерсти, рисунок – разноцветные ромбы. У каждого – разный. Будут надевать по праздникам, вызывая завистливые взгляды соседей. Заграница… Самое смешное, что стоило все это недорого – синтетика. Плюс я потребовал и получил скидку за оптовую покупку. Послезнание рулит. Себе я выбрал джинсовый костюм и коричневые ботинки. В СССР буду выглядеть модно.
– Ого! – раздалось за плечом. Я повернулся. Юра смотрел на разложенное богатство во все глаза.
– Семья у меня большая, – сказал я.
– Сергей… – Он смутился.
– Деньги потратил? – сообразил я.
– Ага! – вздохнул он. – Оставил тридцать марок на всякий случай, а потом увидел кофточку…
– Девушке?
– Маме. Она меня одна растила. Отец умер, когда мне было четырнадцать.
Я достал из кошелька и протянул ему банкноту в 50 марок. Он радостно зажал ее в руке.
– Я отдам! В Москве.
– Не нужно! – сказал я. – Заберу коньяк, и мы в расчете.
– Согласен! – обрадовался он. Еще бы. «Двин» в СССР стоит чуть более 20 рублей за бутылку. Поменять их на марки по курсу один к одному – неслыханная удача. Хотя Госбанк СССР считает иначе. Он за марку дает 36 копеек. Только кто ж ему по такой цене продаст? На черном рынке марка стоит 2,5 рубля, да еще попробуй найди. За нелегальную торговлю валютой в СССР статья – вплоть до расстрела…
Ужинали по-прежнему компанией. В этот раз закуска была скромнее – привезенная с собой колбаска и хлеб. Плюс вареные яйца. Жареных куриц съели вчера, спиртное почти все выпили. На столе стояли бутылка водки и «Двин». Коньяк, естественно, мой. Пить не хотелось, но Панкина следовало угостить – ему «Двин» нравится. С председателем правления ВААП нужно дружить.
За ужином мы просмотрели выпуски новостей. Пресс-конференцию и вправду крутили по всем каналам. Вертящий головой журналист вызвал восторг у фронтовиков.
– Так ему и надо, фашисту! – заключил Юрий Васильевич. – А то взяли моду через губу разговаривать. Забыли, кто на рейхстаге расписался.
– Кстати, Сергей, – сказал мне Панкин, – Циммерман звонил, просил передать тебе, чтобы завтра нашел его на выставке. Похоже, им твое предложение понравилось.
Вот что «Двин» животворящий делает! А ведь мог и не сказать. Телефон в номере только у Панкина. Фронтовики уставились на меня.
– Сказку хочу для них написать, – объяснил я.
– А-а… – протянул Григорий Яковлевич, и оба писателя утратили ко мне интерес. Сказки им неинтересны. Они остались на той на войне, так же как и другие представители «лейтенантской» прозы. На наших пядях и крохах. О том пишут и будут писать…
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы…[24]
Лучше не скажешь…
Циммерману на следующий день я вручил полиэтиленовый пакет с «Двином». Пакетом я разжился на ярмарке. Их раздавали в качестве сувениров на ряде стендов, чем наша делегация охотно пользовалась. В СССР это подарок, да еще какой!
– Здесь любимый коньяк Черчилля, – сообщил я удивленному немцу.
– Правда? – не поверил он.
– Можете заглянуть в «Британику». В статье о Черчилле это есть.
– Данке, – сказал он, – но я понимаю, что вы пришли сюда не за тем. – Он улыбнулся. – Перейдем к делу. Ваша идея вызвала споры у моих подчиненных, но я решил попробовать. «Экстрасенс» после беседы с журналистами пойдет хорошо, и можно надеяться, что новая книга автора вызовет интерес. Тираж небольшой, гонорар – две с половиной тысячи марок. Устроит?
– Да, – сказал я. – Но с одним условием. Со всего, что свыше этого тиража, – тридцать процентов автору от оптовой стоимости экземпляра. И мою долю перечислять в немецкий банк.
– А вы самоуверенны! – хмыкнул он. – На какой тираж вы рассчитываете?
– Два миллиона. Это в Германии. В остальных странах раз в десять больше.
– Однако! – охнул он.
А вот не стоит удивляться! В той жизни тираж «Гарри Поттера» исчислялся сотнями миллионов. Нет, я не собираюсь грабить английскую учительницу. Пусть пишет своего Поттера. Возможно, именно он и соберет эти миллионы. В той жизни я эту книгу даже не прочел. Пробовал, но не смог – скучно. Зато клонов российского разлива держал в руках тучу. Начитался по самое не могу. Вот и заимствую идею. Она, к слову, объектом авторского права не является.
– Не боитесь неприятностей с ВААП? – спросил пришедший в себя главный редактор. Как мне показалось, с уважением.
– Нет. Их долю вы перечислите во Внешторгбанк, а своей я могу распоряжаться по собственному усмотрению. Ограничений на этот счет нет.
– Вы неплохо подготовились к этому разговору, – заметил Циммерман. – Что ж, согласен. Только тридцать процентов для неизвестного автора – много. Могу предложить пятнадцать.
– После вчерашнего выпуска новостей я известный. Двадцать пять.
– Двадцать, – вздохнул он. – И это последнее предложение.
– Согласен.
– Когда будет рукопись?
– В феврале.
– Так скоро?
– Мы пишем вдвоем с женой. Она у меня редактор с дипломом университета.
Слово «диплом» произвело нужное впечатление. Немец. Образованных людей в Германии ценят. Это в СССР нужно учиться пять лет, чтобы получить зарплату в 90 рублей. В то время как рабочему платят в два раза больше. Мы условились подписать договор после того, как в издательство ознакомится с рукописью. На том и расстались.
У меня оставалось еще дело. Нужный адрес мне дали на стенде «Информация». Не все ж портье марками подкармливать. Девушка, правда, удивилась, но адрес нашла и выписала на бумажку. И вот я стою перед витриной, кроя себя матом. Дорвался до шопинга, идиот! О подарке хорошему человеку вспомнил, когда денег осталось совсем мало. Да еще вчера их раздавал… Спрашивается, зачем? Обошелся бы Циммерман и без коньяка.
– Могу вам чем-то помочь, герр?
Я повернул голову. Рядом стоял невысокий, худощавый немец. Немолодой. Волосы седые, но на вид вполне крепкий. Это кто?