Пока она внимательно, как ему казалось, просматривала черновой набросок статьи, он прохаживался с дымящейся чашкой по комнате, посматривая то на картины, то на автора этих картин. Даже в простенькой одежде она выглядела очень ухоженной.
– Мне правда интересно, Андрей. Ассоциативное искусство придумала не я, поверь, – спиной уловив его взгляды, без тени иронии произнесла Наташа. – У тебя хороший слог. Интересно будет почитать законченный вариант.
– Через недельку, не раньше. Мне надо уточнить еще кое-какие факты, детали.
– Какие еще детали нужны? Тут их и так навалом. Нет? Впрочем, тебе видней. Как ты отнесешься к рюмочке коньяка? У меня есть хороший, «Хеннесси».
– Положительно, но я за рулем.
– Ах да… ну, тогда в следующий раз бери такси. Мне хочется отметить с тобой одно событие…
– Какое, если не секрет?
– Не секрет. Мне поступило предложение выставить несколько картин в галерее. В Париже.
– Классно! Я же тебе говорил, помнишь, что ты талантливая…
– Да, но ты еще говорил, что и муж меня очень любит. А мужа-то нет.
– Слетаешь в Париж, встретишь там молодого красивого миллионера графских кровей и станешь любимой супругой.
– Вот как ты обо мне думаешь? – с обидой в голосе произнесла она. – Считаешь меня фифой, мечтающей о богатеньком Буратино?..
– Я пошутил, Наташа, глупо пошутил.
– Нет, Андрюша, нет. Я все понимаю… Иногда даже больше, чем хотелось бы. Извини, тебе, наверное, уже пора домой. Поздно. – Она отвернулась к окну.
Андрей молча забрал ноутбук и ушел. Шутка получилась действительно неуклюжей. Но почему она так ее задела?..
Убрав ладони от глаз, Мартин поднял голову. Он смотрел мимо Станислава Сергеевича, будто пытаясь сосредоточиться на чем-то, находящемся рядом с ним.
– Я был у Патруновой в тот день… Вы не представляете, до какой степени это меня мучило. Я поехал, чтобы высказать все, что думаю о ней, потому что мне до смерти надоели ее дешевые интриги, ужимки, намеки… Я хотел порвать отношения навсегда. Она действительно меня достала…
– Это вам удалось.
– Да. Но я не успел ей ничего сказать… Когда я пришел, дверь ее квартиры была открыта. Я вошел, увидел ее лежащей на полу в кухне, хотел позвонить в полицию… Но ведь вы же понимаете, что я первым попал бы под подозрение. К тому же с улицы я услышал полицейскую сирену и подумал, что они направляются сюда, смалодушничал и сбежал.
– Похоже на правду, – решил подыграть следователь. – А почему вы были уверены, что Патрунова мертва, убита? Может, она просто потеряла сознание и ей требовалась помощь? Такая мысль вас не посещала? Откуда эта уверенность…
– Станислав Сергеевич, я ни в чем не был уверен. Я увидел ее лежащей без сознания, услышал вой сирены, испугался и сбежал. Вы хотели, чтобы я сказал вам правду, я ее сказал.
– Всю?
– Всю. – Мартин на минутку задумался и добавил: – Не знаю, это, наверное, не имеет отношения к делу, но Патрунова украла деньги, которые мой отец должен был заплатить за репетиторство Эрнесту Ивановичу.
– За какое репетиторство, какому Эрнесту Ивановичу?
– Бородину. Декану училища искусств. Он содействовал моему поступлению.
– И…
– Отец положил деньги в камеру хранения, а Патрунова их оттуда украла.
– Почему в камеру хранения? Как украла?
– Бородин попросил положить деньги в камеру хранения, чтоб потом их забрать. Он не любил брать деньги из рук в руки. В разговоре я проболтался об этом Оксане Анатольевне и сообщил ей код, он состоял из цифр, означающих дату моего рождения…
Спровадив домой Мартина, Оксана Анатольевна переоделась, взяла изящную сумочку и вышла на улицу. Доехав на автобусе до железнодорожного вокзала, она прошла к камерам хранения, осмотрелась по сторонам, и вскоре кругленькая сумма, предназначенная Эрнесту Ивановичу, перекочевала в ее клатч. Домой, как и обещала Мартину, она не поехала, а отправилась в другой конец города на квартиру к матери, которая была в гастрольной поездке. Оксана как раз вспомнила, что накануне согласилась присмотреть за ее жильем. Заодно она намеревалась переждать здесь денек-другой ту истерику, которую закатит Бородин Баяновичу, а может, наоборот…
А Мартин после неприятного разговора с отцом ушел в свою комнату и заперся. Сомнений у него не было, чьих это рук дело. Ему было гадко на душе, и он впервые подумал об Оксане Анатольевне с брезгливостью…
– Это все?
– Все, что я вспомнил.
– Хорошо. Нам необходимо будет провести следственный эксперимент на квартире Патруновой.
– Я задержан?
– Я выпущу вас под подписку о невыезде. Но вы должны будете явиться по первому моему вызову. Я верю вам, Мартин, не подведите меня.
– Конечно. Я все понимаю.
– Вы ко-о мне? – Эрнест Иванович вопросительно посмотрел на приоткрывшего дверь молодого непримечательного человека.
– Здравствуйте, Эрнест Иванович. Можно войти?
– Да-да. Чем обязан?
– Я следователь. Хотел бы с вами побеседовать.
– Следователь? Со-о мной? О чем это?
– Это не надолго.
– Да, но а-а… при чем здесь я?
– Вы не переживайте так. Просто нужна ваша консультация.
– Да, но-о… Кто вы и кто – я? Я – музыкант-педагог. Каким о-образом могут соприкасаться наши плоскости? Может, у вас кто-то учится в училище или собирается поступить?
– Бог миловал, Эрнест Иванович, – почему-то ляпнул Станислав Сергеевич, которого начинала понемногу раздражать манера говорить этого истероидного типа. – Моя фамилия Капитан…
– Это фамилия такая? О боже!.. Про-остите. А звание, если не секрет?
– Тоже капитан.
– Я так и подумал! Ну надо же, какое совпадение!
– Я хотел бы побеседовать по поводу вашей бывшей ученицы, Оксаны Патруновой.
– О-оксаночки? Ах, какая преждевременная кончина… По телевизору передавали.
– Какой она была в училище? Как вела себя? Как училась? Были у нее друзья-подруги, а может, враги?
– Ну что вы! Она была человек самодостаточный. Ни друзей особых, ни врагов не было. А так – милашка, умница, талантом не обделена…
– А правда, что она украла ваш гонорар за репетиторство?
– Какой гонорар? За репетиторство? Не припомню. Нет. Не было никакого гонорара…
– За репетиторство с Баяновичем Мартином.
– С Баяно-овичем?.. Так это была она? Ее поймали на этом?
– Слухи такие.
– Слухи? Знаете, нет, не припо-омню. Да и среди обучающихся у нас Баяновичей нет. И, кажется, не было.
– Ну и ладно. – Станислав Сергеевич прекрасно понимал душевное состояние Бородина и причину, по которой тот все отрицал. При желании он легко бы вывел этого трусоватого напыщенного индюка на чистую воду, но цель визита была другой. – Вы поддерживали отношения с Патруновой после ее окончания училища?
– Встречались пару раз.
– О чем говорили?
– Она сказала, это было давно, при по-оследней встрече, что собирается уйти с преподавательской работы в школе искусств. У нее не сложились отношения с завучем. Есть там такая престарелая змея. Так вот ее должны были, кажется, отправить на пенсию, по возрасту, а вакансию собирались предложить О-оксаночке. На этой почве у них и произо-ошел конфуз. Но Патрунова не особо переживала. Она как раз собиралась замуж. Как сама сказала, о-очень выгодная партия. Он, кажется, был во-оенный. В большом чине. Даже генерал, ка-ажется…
– Генерал?..
– Ну да, что-то в этом роде…
Виктор Валентинович, решив не разорять в этот раз своих спонсоров на дорогой ресторан, вызвал Примерова к себе в кабинет, в штаб округа. Для внушительности.
Миновав контрольно-пропускную систему, Андрей с временным пропуском в руках поднялся на второй этаж и назвал в приемной свою фамилию дежурному офицеру. Тот доложил генералу и, как было велено ему, подержав визитера минут пятнадцать у дверей, предложил войти.
– Чего робеешь, проходи, писатель, ядрена-матрена, – широко улыбнулся журналисту генерал и, не вставая с кресла, протянул руку для пожатия.
– Здравия желаю, – ответил Андрей, поймав себя на том, что слегка начинает робеть перед этим военным.
– Что ж, молодцом, парень! Командующему наше интервью понравилось. И я тоже доволен. Так что будем писать с тобой еще одну статью об успехах, как говорится, в боевой и политической подготовке. Готов?
– Можно, – ответил Андрей, а про себя подумал: «Что за фигня?..»
После недолгой протокольной речи, касающейся морального духа солдат, честно исполняющих свой воинский долг, Порошин перешел на более актуальную для себя тему «отцов и детей».
– Как у тебя, Андрей, с Наташей складывается? Знаю, заезжаешь к ней, не без того.
– Ничего определенного сказать пока не могу. Спрашивал ее насчет родителей, но она уходит от разговора. Ответила, что предки у нее – замечательные люди. А она, мол, уже большая девочка, чтобы цепляться за их подол. Вот и все. Мы с ней не настолько близки, чтобы откровенничать на подобные темы. Для доверительных отношений нужно время.
– Ну, так давай, входи в доверие. Не нравится мне, понимаешь, ее настроение. После нашего развода с супругой, что уж объяснять, в жизни всякое бывает, даже у генералов… другой она стала, не искренней. Так что не тяни, завязывай скорее свои отношения, но только в рамках дозволенного, имей в виду. Она все-таки дочь моя… Но мне важно знать, что она думает об отце? Что у нее на уме?
– Узнаю, сообщу. Но вряд ли она захочет делиться со мной своими семейными проблемами, даже если и считает, что они у нее есть. – Андрею вдруг захотелось дерзить. С какой стати, ему, взрослому человеку, лезть в дебри чужой жизни, шпионить, доносить отцу на дочь, будь этот отец хоть трижды генерал? Но он не стал обострять ситуацию.
– В армии служил? – неожиданно спросил Порошин.
–