Что касается травматических последствий, то да — случается… Даже спортивная езда на велосипеде может стать причиной импотенции, что уж говорить о тупых ушибах или механическом повреждении нервов и сосудов, отвечающих за эрекцию…
Рауль благодарно отвесил толпе прощальный поклон и, прикрыв входную дверь, задвинул тяжелый засов. С улыбкой повернулся ко мне и вежливо поинтересовался:
— Наверное, вы ужасно устали, виконтесса?
Не дождёшься!
А я расту — рассуждала я… виконтесса — звучит гордо. Он, конечно, может сейчас проводить меня до спальни, пойти и напиться в хлам. Это было бы логично и даже правильно. Наверное, лучший из вариантов. А может просидеть тут всю ночь и думать… думать — что натворил, во что ввязался? Потянет ли, сможет, стоило оно того? И как утром смотреть мне в глаза? Оно ж никуда не делось? Просто держится пока — пытается, во всяком случае.
— Муж мой… — расправила я складочки на свадебном платье, — у меня к вам деловое предложение. Готовы ли вы его выслушать?
— Безусловно, мадам, — насторожился он.
— Тогда встречаемся здесь же… — обвела я взглядом мрачноватый зал, — но прежде разожгите огонь в камине — буду бесконечно благодарна. Всегда мечтала. Дю Белли всеми силами экономили на отоплении, а когда я поняла, что могу его требовать, уже наступила весна. Так и просидела всю зиму у кухонного очага.
— Это все, чего вы желаете, Маритт?
— И не надейтесь, Рауль. Нет. Переоденемся в удобную домашнюю одежду, я возьму плед, а вы… смотрите сами — разговор будет долгим. Очень. И вымойте, пожалуйста, руки. У меня, как медика, будут к вам небольшие и несложные требования. Чистые руки — одно из них.
— Вы интригуете и даже пугаете меня, виконтесса, — хмыкнул он. И я довольно заулыбалась:
— Можно проще — Мари. Это для самых близких, так называл меня Дешам, — уходила я в отведенную для меня комнату, — первая или вторая от лестницы?!
— Ваша — вторая, — улыбался мне в спину муж.
Когда, уже переодевшись, я спускалась обратно, он встал и встречал меня у лестницы чтобы проводить к креслу. Это было с ума сойти как приятно! И любопытно — так будет всегда? Или это, как с дверцей автомобиля — просто период такой, пока еще обязывающий?
Мы сидели в креслах у разгоревшегося уже огня с бокалами Пино в руках. Перед этим я хорошо поела и решила, что совсем грамулька не навредит, а нервы успокоит.
— Рауль, — коротко помолясь про себя, начала я: — Вы видели, как стирают бельё в корыте? Все эти мыльные пузыри?
— И не только видел — самому приходилось… К чему это вы, Мари? — не понял мужчина.
— Наш мир, он не единственный. Есть много миров, которые теснятся так же, как мыльные пузыри — друг возле друга. Но это пока не доказано, просто предположение. А вот что я могу утверждать со всей ответственностью, так это то, что человек — его душа и сознание не исчезают, умирая. Рая и Ада нет, есть другой мир, попадая в который мы сами создаём себе в нем Рай или Ад… Сейчас у вас есть возражения, вопросы? — уточнила я на всякий случай.
— Прежде я выслушаю вас, — коротко ответил он.
— Спасибо… — молилась я опять, чтобы у него оказалось сильное и здоровое сердце, — вы оказали мне величайшее доверие, муж мой, поверив свою тайну. Но моя тайна страшнее, Рауль, и я не должна была откладывать этот разговор на «после свадьбы». Но мне и тогда было страшно… и сейчас я не знаю — как вы отреагируете? В общем… Маритт дю Белли умерла. В её теле сейчас душа другой женщины… Меня зовут Мария Рохлина, мне тридцать семь лет, и я русская. Те знания, о которых писал вам Дешам, будут доступны человечеству лет так через… около трехсот. Там я была медиком, ассистентом хирурга и умерла… А очнулась в теле молоденькой девочки. И еще что очень важно — там я была бесплодна, поэтому так хорошо вас понимаю.
— Это всё — правда? — глухо раздалось в полумраке комнаты после долгого молчания.
Я боялась смотреть на него. Не отрываясь, смотрела на огонь.
— Смысл мне — наговаривать на себя? Правда, конечно… — голос дрогнул, и я тоже надолго замолчала. Нужно было успокоиться и мне, и ему. И мы никуда не спешили.
— Кто отец ребенка? — допрашивал меня со временем виконт.
— Понятия не имею, — врала я с чистой совестью. Дуэлей еще не хватало.
— Я не спала тогда трое суток и провалилась в сон, как в яму. Получилось так, что меня на одну ночь, временно поселили в домик, куда раньше привозили девиц солдатам. Часовой то ли отлучился, то ли подчинился приказу офицера, что скорее всего. Думала — сон. Это всё меняет?
— Всё поменялось, когда я решился жить дальше — с вами, Мари. Бежать было противно, женитьба невозможна… — отпил он из бокала. И я тоже лизнула, потому что — нервы.
— У меня есть теория, — нервно хихикнула я, — Бог есть, конечно. Ну и вот — в позапрошлой жизни я, наверное, была многодетной матерью. И эта шайка… человек десять — не меньше, меня порядком достала. Я и взмолилась об отдыхе. Вот и получила его в прошлой жизни. Осознала, пережила, выстрадала и вот теперь — помилование. Я рада этому ребенку…
— Почему тогда вы одна такая, Мари?
— С прошлой памятью, вы имеете в виду?
— Да.
— Совпало, похоже. Я и Маритт — совпали по времени две смерти… почти двойников. Иначе, думаю, душа возродилась бы в теле младенца. И тогда был бы вроде и другой, но и тот же самый человек — опыт прошлой жизни выразился бы в характере, моральных принципах, склонностях в профессии, интересах… И порой вдруг накатывало бы такое… будоражащее ощущение — dйjа vu. А еще неожиданно проявлялись бы новые умения и способности. Так что в следующей жизни у вас будет целая куча детей — готовьтесь, Рауль. Морально готовьтесь, — хихикнула я опять, — тяжеленько придется.
— Я бы не отказался, — шептал он из темноты, — вы знаете, что нас с вами ожидает? Какой будет наша жизнь?
— Удивительно замечательной, поверьте мне, но только если вы останетесь таким же — я не видела человека более достойного, а мужчины — более приятного. Хотя… и вы, и я еще можем друг друга удивить, с обеих сторон могут случиться сюрпризы.
— Это не так важно. Серьезным потрясением для меня они уже не станут.
— Ну да! — хмыкнула я, — теперь-то вам ничего не страшно — после моего признания.
— Неправда. Чего-то… в таком духе я и ожидал. Дешам в письме предполагал мистическую природу вашего дара. Я готов был. Что вы чувствуете ко мне, Мари? — спросил он вдруг.
Я осторожно прислушалась к себе. И было мне сейчас удивительно хорошо. Даже в этом неуютном доме, в голых каменных стенах.
— Благодарность. Тепло. И я не жалею… начинается всё просто замечательно.
— Да — тепло есть… — прозвучало задумчиво.
— Все будет хорошо — вы же обещали, Рауль, — улыбалась я, — для меня мало значат плотские радости и очень много — душевный комфорт и благополучие моего ребенка. Мне хорошо здесь — у вас в доме. На вас можно положиться, с вами не страшно… И уверена — я узнаю о вас еще много хорошего. Сколько вам лет?
— Тридцать шесть. Всего на год моложе вас.
— Вы выглядите моложе… странно. Или я плохо вас разглядела. Неудобно, знаете, рассматривать человека в упор. Смотришь или прямо в глаза, или мельком, искоса. Завтра при солнышке я изучу все ваши морщинки. Идёт?
— Куда, Мари… кто, простите, идёт?
— О, вы у меня скоро так заговорите, Рауль! — тихо засмеялась я, — это значит — вы согласны, не против?
— Нет… Что дальше ждёт Францию?
— Я представляю себе — насколько вам это интересно. Расскажу все, что помню о том, своём… Но не могу сказать с уверенностью, что всё это здесь повторится. Когда мир другой, он обязательно чем-то отличается. Спать еще не хотите? — осторожно поинтересовалась я.
— Совсем нет. Это вам нужно больше отдыхать. Нет? Тогда расскажите о своем мире… а если нельзя — о своей жизни.
Мы проговорили до белого дня. По лестнице он меня уже буквально тащил — слипались глаза.
— Выспимся, поедим и сразу — долгая прогулка, — сонно бормотала я, — а хорошие люди в Ло, правда?
— Есть разные, Мари, как и везде. Завтра прибудет ваше приданое, — улыбался муж, — и мои свадебные подарки — я полностью обнёс свои покои в родном замке. Отдыхайте, дорогая, — прижался он к моему лбу губами, пропуская в комнату и прикрывая потом дверь — чудо, не мужчина!
И теперь ему есть о чем думать, кроме глупостей — уютно укутываясь в одеяло, думала я. И у меня совесть отдыхает. А может и зря рассказала — что-то ушло… легкость весёлая, которую и Бригитт в нём заметила. Но она и так умерла бы этой ночью. Или нет? Он сильный, очень сильный.
Что-то ушло… а что-то появилось взамен. Трудно так — сходу, сообразить. Наверное, у него ко мне сейчас настороженное уважение. А информацию нужно выдавать порциями, как делала Шахерезада. И только необходимое, а то получим информационный шок. А сам пытать меня он не станет, как не стал Дешам.
Приятно, когда с тобой считаются и тебя слышат…
Глава 25
Через пару дней похолодало и зарядили дожди…
Я решила отнестись к этому, как к развлечению и разнообразию. Моя жизнь в качестве богатой бездельницы не предполагала работы — вообще никакой. А безделье, это трудно на самом деле — я помнила прошлую тоскливую зиму в Анжу. Но сейчас скучать было некогда — прибыл обоз с «моим» приданым и личными вещами Рауля.
Возничие помогли с выгрузкой и переноской в дом кучи красивых и просто полезных вещей. Заночевали мужики в башне на сене, собрались утром и после завтрака уехали, оставив еще и двух шумных и очень красивых собак — точеный силуэт, сухая морда, белоснежная шерсть…
— Это порселен, Мари. Или собака Франш-Конте, а еще её называют фарфоровой гончей за изысканность… в сумраке она светится, как изящная фарфоровая статуэтка. Единственный недостаток — любит лаять. Если для вас это неприемлемо, они будут жить у кого-то в Ло.
— А достоинства? — гладила я теплую гладкую шерсть псины, которая безбожно ко мне ластилась: — Вижу уже, что охранник из неё никакой.