— Только на дрова? — угрюмо буркнул управляющий.
— На всё!
— Только на нужды этого дома?
— А что — мерзнет кто-то еще? — поразилась я.
Он пожал плечами, неловко развернулся и вышел. А через какое-то время принес чернильницу с пером и бумагу на подпись с разрешением на свободный сбор валежника в лесу и ловлю рыбы в одном из ближайших прудов для жителей Со и фермы Мец. Также была расписана квота на мелкую дичь и скорее всего — в чью-то пользу. Но что-то перепадет и мне, раз уж я в курсе дела — соображала я. А то речная рыба уже надоела. И даже хорошо, что Жером нашел свою выгоду — она примирит его с моим распоряжением и он не будет его саботировать.
Постаравшись не наставить клякс, я осторожно поставила свою подпись впритык к тексту (мало ли?) — «Маритт дю Белли».
— Добавьте — урожденная де Лантаньяк, мадам, — напомнил мне управляющий и, чуть помедлив, добавил: — Тогда я подготовлю отдельное распоряжение и на денежные траты? Работа прачек, убиральщицы, швеи… пряности, вино?
— Хорошо, но в этом не переусердствуйте, Жером. Мсье Астор может и не утонуть вместе с кораблем.
С тех пор быт стал потихоньку налаживаться. За неделю прачки перестирали все, во что я ткнула пальцем, а убиральщица из Со выдраила дом. И я тоже что-то убирала, переносила, переставляла по своему вкусу — нужно было двигаться. Но в основном стояла у всех над душой и раздавала указания. Когда дом засветился чисто отмытыми стенами, полом и стеклами, окна выставили на весь жаркий летний день — чтобы вытянуло сырость. А потом внутри запахло высохшими на свежем ветерке и солнышке занавесками и чистым постельным бельем, а еще — только что скошенной травой, рассыпаной по кухонному полу — так можно было подметать только один раз, в конце дня. Подсохшую траву просто бросали в угасающий очаг и сыроватый дымок быстро утягивало в каминную трубу.
Когда с уборкой закончили, я попросила убиральщицу подождать и пошла советоваться со старшей и более опытной Алэйн — как лично я могу отблагодарить эту работящую и послушную женщину?
— Жером заплатил ей, а что еще? — удивилась она, — ну… подарите ей свою косынку.
— Ту, которая…? — осторожно уточнила я.
— Ну да — шмальтовая… в старом сундуке.
В углу моей комнаты и правда стояло два сундука. В одном из них — с обносками, и обнаружилась совсем целая и только слегка застиранная косынка шмальтового (смальтового, голубого) цвета. Остальное тряпьё я потом тоже пустила в ход или рассчиталась им со швеёй.
В новом сундуке тоже кое-что было. Захлопнув его, я уселась сверху и задумалась… о том, что может Жером не совсем и крохобор и экономит разумно — дю Белли нищие. Или покойный муж совсем не любил Маритт.
Астор дю Белли явился только через год и не из-за весточки Жерома — она не дошла. Он узнал о смерти брата, когда в Новую Францию прибыл очередной корабль, на котором оказался кто-то из его знакомых.
Этот год я запомнила отдельными, более-менее яркими урывками. В основном, время ползло ровно и скучно, даже книжки здесь оказались нечитабельными. Но это тоскливое затишье дало возможность успокоиться и привыкнуть. Да и совсем без дела я не сидела — помогала женщинам по дому и на грядках, подтянула личную гигиену до уровня своих привычек. Соорудила специальный гигиенический пояс, подмышники для защиты платьев от пота… Постепенно привыкла к длинному подолу и отсутствию панталон, к не совсем удобной обуви…
Состояние медицины в это время я четко себе представляла, и за что всерьез боялась, так это за свои зубы. Но зубной щеткой Маритт из свиной щетины пользоваться не рискнула, поэтому чистила их тряпочкой с зубным порошком. Понятно — выяснив вначале его состав. Оказалось, ничего страшного — белая глина, соль, березовый уголь, сода и сухая мята.
И с купанием не было проблем — летом мы втроем уходили на тихий речной затон, а когда опять похолодало, каждый раз, когда готовилась еда, рядом в котелке грелась и вода тоже.
Очень скоро я хорошо уже знала обеих служанок — Берзе была шустрой, упрямой, хорошо готовила и пела. Высокая и грубоватая на вид Алэйн оказалась доброй и по-старчески слезливой и запросто могла всплакнуть по любому поводу — и хорошему, и плохому. Так и выяснилось, что настоящая Маритт утонула… Когда я подошла к речке первый раз, старушка схватила меня за руку, затряслась и захныкала:
— Ох, мадам… вы же не станете снова? И что на вас нашло? Из окошка да в холодную воду! Если б не Жером…
— Не помыться прыгала — точно… — растерялась я, а потом погладила её по руке, — не бойся, больше нет причин делать глупости, так же?
— Нету, мадам… теперь вы сама по себе, да надолго ли? Что еще тот — второй, надумает? — и прикрыла рот рукой, — ой, что я старая? Еще накличу.
И дальше только мотала головой. Раскрутить ее на дополнительную информацию получилось чуть позже. Я понимала, что делать это нужно грамотно, служанки может и были простоваты, но дурами точно не были. И я подбирала слова, строила фразы, хитрила… чувствуя себя какой-то Матой Хари или Штирлицем в шестом управлении РСХА.
Когда, уже искупавшись, мы сушили на себе рубашки, подставляясь солнышку, я все думала… На тот момент знала уже, что окна тут не открываются, а выставляются полностью. И уже понимала причину опасливых взглядов в ответ на мои просьбы открыть окно. Но как случилось, что Маритт сиганула в него? Тяжелую остеклённую раму одной женщине не выставить даже в состоянии аффекта.
— Я не выпала бы из окна, если бы его тогда не выставили, — с сожалением протянула я, поглядывая на Алэйн.
— Да… хозяину всегда было жарко, — покивала она. И всё… дальше думайте сами.
И что там могло…? Щитовидка, вегетососудистая дистония? Или мужик был гипертоником? При перепадах артериального давления бывает чувство жара без повышения температуры. Наверное, этого никогда уже не узнать. И все-таки постепенно что-то прояснялось — в час смерти Маритт рядом с ней был муж. Потом он умер… или сначала умер он, а она в отчаянии…? Это могло быть важно, а могло — и нет. Но лучше бы мне знать. Да и сами эти расследования и попытки что-то прояснить для себя тренировали ум, как кроссворды, развлекали и отвлекали. Каждое такое открытие я считала своей маленькой победой, а она радовала и запоминалась, постепенно рисуя в уме картины жизни Маритт…
Запомнились вечера на кухне — Берзе готовила, а мы или помогали по мелочи, или просто сидели на скамеечке у огня — только женщины, Жером уходил на ночь к семье. И просто говорили о том, как прошел день или рассказывали сказки и страшилки, но больше пели — я просила. Слушала тихие колыбельные и другие песни — со смыслом, больше похожие на баллады… Сама в исполнители не лезла, со школы помнила только Марсельезу да детскую песенку про крокодила, а репертуар любимой Лары Фабиан просто не потянула бы — Adagio… Je t'aime…
Больше того — я старалась гнать из своей головы и те слова, и мелодии тоже. Боялась что воспоминания захватят и я пропаду… расплачусь, расклеюсь. Потому что все еще не видела себя здесь…чувствовала инородным телом.
А музыка… раньше я даже не представляла сколько места она занимает в нашей жизни. А теперь скучала… совсем разлюбила тишину. Хотелось музыки и хотелось юмора, шума, суеты, электрического света и даже автомобильной вони хотелось! Ностальгия накрывала и не раз — жестко, до боли в грудине, до дыхательного спазма! Нельзя мне больше туда? Нельзя… я понимала. Ну, тогда хотя бы прогулку в ближайший город? Скромный такой утешительный приз.
Но, упрямо глядя мне в глаза, Жером озвучил запрет хозяина на любое моё передвижение за пределами Pavillon de chasse — охотничьего домика и лужайки перед ним. И напомнил, что запрет этот действует до сих пор, а отменить его может только мсье Астор. Муж не любил Маритт…
Так что все мои надежды на светлое будущее были связаны с младшим дю Белли. Только с его приездом что-то сдвинулось бы с мертвой точки, а для меня появилась бы хоть какая-то ясность. Впору было начинать молиться, чтобы штормов и пиратов не случилось.
Сказать, чтобы я совсем за этот год одичала, нельзя, у нас бывали разные люди — родня женщин и управляющего, работники… Но перспектива моей жизни не просматривалась с этого места от слова совсем. И отбыв очередной день, уже засыпая на набитом свежим сеном матрасе, я пыталась понять — а на фига я вообще здесь и какой в этом смысл…?
Телега в очередной раз подпрыгнула на выпирающих из земли корнях.
Резко вынырнув из воспоминаний и почти сна уже, я машинально обобрала с юбки солому и оглянулась вокруг — мы ехали по дубовому, старому и просто роскошному в своём величии лесу. Запахи — с ума сойти! И ни одной сухой веточки на земле или стволах — все подбирается, все идет в дело.
Солнце уже не прыгало в ветках над головой, не лезло в глаза и не слепило. Но они все равно болели и на виски давило — нужен был полноценный отдых. И я решила отвлечься и заодно постараться разговорить сержанта — информация нужна была, как воздух.
Уставилась ему в спину, собираясь с мыслями и заулыбалась — и не седина совсем… Скорее всего, виски темного паричка сержант присыпал мукой. Спереди совсем короткий парик почти не был заметен, а вот сзади из-под шапки выглядывали тугие завиточки. Вроде и ничего смешного, всё правильно — наголо бритый солдат вшам не интересен, а сам парик легко стирается. Но я еще не успела к ним привыкнуть — Жером не носил и прибывший из Нового Света деверь — тоже.
Тихонько окликнула мужчину:
— Мсье Гаррель, не откажите в любезности ответить на один вопрос.
— Что вы хотите знать? — не поворачивая головы, недовольно отозвался мужчина: — Скоро будем на месте и сразу пройдете в домик. Закроетесь изнутри и отоспитесь с дороги. Я велю принести еды, но из общего котла — специально готовить для вас никто не будет.
— Спасибо… если не трудно, то еще и ведро горячей воды, — предвкушала я будущие маленькие радости, — а как у вас обстоит дело с болезнями и военными действиями?