Сергей весь обратился в слух.
– С этой «чумой» и была связана катастрофа, – пояснила Ева. – Каков возбудитель и существует ли он вообще – этого мы не знаем. Кто говорит о микробах, кто о специальных нанороботах – все это пока только догадки. У нас нет научной базы, чтобы понять причину «высокомолекулярной чумы», а посвящать в наши секреты научный мир мы, конечно, не станем. Приятно только одно: из всех миров «заражен» лишь один Центрум. Думаю, что возбудитель «чумы» все же существует, но не способен преодолеть Проход в живом состоянии. И это радует! Но в Центруме почти все углеводороды распадаются очень быстро, и полимеры, естественно, тоже – кроме некоторых природных. Что отсюда следует?
– Что зубные пломбы делают там из амальгамы, а не из пластмассы, – сказал Сергей.
– А еще?
– Что сыграть там в футбол еще можно, а вот в настольный теннис – уже вряд ли.
– Глупо, но верно. Шарики целлулоидные, а это полимер. И кино там нет, потому что при их уровне техники без кинолент не обойтись, а это тоже полимеры. Существует только всякая ерунда вроде «волшебного фонаря» со сменой стеклянных диапозитивов. Но главное – в Центруме нет нефти. Раньше была, а теперь нет. Остался уголь, есть сколько-то природного газа, а нефти нет. Уничтожена прямо в геологических пластах. Природная катастрофа привела к политическим катаклизмам и техническому застою. Думаю, со временем будут найдены обходные пути, многое уже делается, особенно в Клондале и Лорее, но пока Центрум технологически позади вас.
– А остальные миры?
– Остальные – то же самое, но без глобальной катастрофы.
– Кроме одного, значит? – спросил Сергей.
– Кроме одного, – подтвердила Ева. – Тот мир-лепесток развит сильнее, чем ваш. И он давно отделился от Центрума. Как – не спрашивай. Но попасть туда невозможно.
Глава 5. Куда ты попал, Робин Крузо? Где ты был?
– Да брось ты, наконец, этот саквояж! – не выдержал Патрик. – Чего зря надрываешься?
– Там мой костюм, – тяжело дыша, ответил Макс. После спуска с горы и подъема на плечо другой горы он уже не был твердо убежден в необходимости носить лишние тяжести и продолжал тащить саквояж больше из упрямства. Саквояж тоже был из упрямых: обладал инерцией, оттягивал руку и все время норовил стукнуть по коленке.
А оружие Теодора Патрик нес сам, не рискуя доверить его Максу.
Это он правильно делал. Нет, Макс не стал бы стрелять Патрику в спину, даже если сумел бы разобраться, как снять диковинный карабин с предохранителя. Он всего лишь постарался бы избавиться от общества рыжего убийцы, отогнав его куда-нибудь за пределы видимости или подранив, если рыжий окажется чересчур настырным.
А что потом? Макс не знал. Наверное, стоило бы вернуться к телу Теодора – не потому, что он все-таки мог ожить (в такое развитие событий уже не слишком верилось), а потому, что именно там Макс попал в мир, который Патрик называл Центрумом. Где вход, там, возможно, и выход.
Так оно или нет, кто мог сказать? Но надеяться, наверное, не запрещено в любом мире.
На всякий случай Макс крутил головой, запоминая приметы: груду камней, одинокое кривое дерево, чье-то старое кострище, уже обросшее по краям жесткой травой…
Солнце пекло. Прыгали из-под ног кузнечики. Хотелось пить.
– Стоп, – скомандовал Патрик. – Привал пять минут. Давай сюда свой саквояж.
Одежда Теодора была бесцеремонно отброшена. Костюм и ботинки Макса Патрик аккуратно положил на камень.
– Это пригодится. Что тут еще? А, вода! Держи.
Алюминиевая фляга была теплой на ощупь и, судя по весу, почти полной. Макс нетерпеливо свинтил колпачок и принялся глотать воду. Он выпил бы полфляги, если бы Патрик не прикрикнул на него, приказным тоном потребовав не увлекаться.
– От реки мы ушли, вода теперь нескоро будет. Ну что мне с тобой делать, Пит, а? Все позабыл… Ладно, бывало хуже… Так, а это что?
Из саквояжа появились два продолговатых металлических предмета – Макс опознал в них вместилища патронов для карабина Теодора. За ними последовали три консервные банки и немного сухарей в надорванном бумажном пакете. На самом дне обнаружились два плотно сложенных рюкзачка из тонкой, очень прочной на вид ткани.
– Ты глянь, какой предусмотрительный! Саквояж он в Гомеостате носил так, ради маскировки, а для Центрума приготовил рюкзаки – тебе и себе. Ты не знал?
– Нет.
– А еще говоришь, что тебя не похитили! – Патрик смачно сплюнул. – Вот и доказательство: твой Федор не дал бы тебе вернуться в Гомеостат. Не для того шел.
Костюм и ботинки Макса Патрик затолкал в один из рюкзачков, туда же отправил провизию и флягу. Вместилища патронов взял себе. От души пнул ногой пустой саквояж.
– Пошли.
– Постой… – Как ни неприятен был Патрик, Макс решился на вопрос. – Зачем меня похищать? Кто я?
– Мой друг. Мы друзей в беде не бросаем.
– Друг – и только?
– А что, этого мало? – окрысился Патрик. – Все, кончили болтать. Пошли.
– Куда?
– Есть на территории Оннели одно местечко. Тебе понравится. Надевай рюкзак!
Последнюю фразу он просто проорал. Макс вздрогнул и подчинился.
В конце концов, выведать нужную информацию можно и попозже.
Оказалось, что двигаться с рюкзачком на спине гораздо приятнее, чем с саквояжем в руке. Груз почти не ощущался – хотя, конечно, он несколько уменьшился.
Чтобы не слишком обрадоваться, Макс подумал, что теперь наверняка будет потеть спина.
Двинулись прежним порядком: впереди Патрик с карабином Теодора на плече и своей винтовкой в руках, за ним в трех шагах Макс. Наткнувшись на подобие тропинки, пошли быстрее. К тому же начался пологий спуск.
И вдруг Патрик остановился как вкопанный.
– Охотник… – пробормотал он. – С собакой.
Достав откуда-то небольшой бинокль, он с полминуты не отрывал его от глаз.
– Вроде местный… Заметил нас. Сюда идет. Ты только помалкивай, говорить буду я…
Макс и так молчал. Он не знал, что делать. Трудно решать даже за одного себя, не зная слишком многого.
Патрик снова двинулся вперед – вроде неспешно, как на прогулке, но Максу были видны его плечи, охваченные лямками рюкзачка. Порой плечи красноречивее лиц.
Две точки впереди превратились в человека и собаку. Без сомнения, охотник шел навстречу, поднимаясь на плечо горы по той же самой тропинке.
В мире Макса охотники были редкостью, но все же встречались. Собаки тоже.
Когда незнакомец подошел ближе, Макс смог рассмотреть и его самого, и его собаку. Охотник был долговязым, с узкой костью, мужчиной лет тридцати или немного больше, одетым в явно домотканую прелую рубаху, такие же штаны и короткие стоптанные сапоги. Вместо шляпы он обвязал голову зеленой тряпкой. Из-под нее свисали длинные, очень черные прямые волосы. Лицо – тоже узкое, коричневое от загара. Заметив чужаков, он не остановился и лишь взялся за ремень своей двустволки, однако с плеча ее не снял.
А пес был ублюдком с признаками сеттера, овчарки и еще, наверное, доброй дюжины собачьих пород.
Не дойдя шагов двадцати, охотник приветственно поднял руку:
– Мир вам! Сидеть, Лакки! – и Макс с удивлением осознал, что понимает сказанное. Не мгновенно, как бывает, когда слышишь речь на родном языке, но все-таки быстро.
– Мир тебе, – ответил Патрик.
Пес сдержанно гавкнул.
– Молчать, Лакки!
Макса позабавила кличка пса. Это слово содержалось в рукописном словаре и имело значение «шапка». Если в этом мире единственной и окончательной смерти действительно не бывает возрождений из мертвых, то от пса не скрывали, на что он сгодится после кончины. Но псу было наплевать.
– Вы пограничники? – спросил, приблизившись, черноволосый.
– Нет, мы не пограничники, – степенно ответил Патрик. – Мы честные торговцы. Мине иссо рехе куппасими.
Он произносил слова нарочито медленно, врастяжку, да и черноволосый отнюдь не тараторил. По-видимому, сыпать слова горохом здесь было не принято. А может быть, местные жители отличались некоторой заторможенностью восприятия.
Черноволосый кивнул. Тощие рюкзаки встречной парочки, плохо вяжущиеся с образом торговцев, не заставили его выказать удивление. Наверное, на своем веку он повидал всяких торговцев.
– Мой хлеб – твой хлеб, – сказал он.
– Мой хлеб – твой хлеб, – согласился Патрик.
Кажется, это был ритуал. Черноволосый еще раз кивнул, снял с плеча ружье (Патрик заметно напрягся), положил его на камни и сел на плоский валун. Снял с другого плеча сильно потертый кожаный вещмешок, выудил из него короткую трубку, набил ее табаком из расшитого кисета и со вкусом раскурил. У его ног устроился пес и, вывалив язык, часто задышал.
Присел и Патрик. Для Макса валуна поблизости не нашлось, и он сел просто на корточки.
– Из Аламеи? – небрежно осведомился окутанный дымом черноволосый.
– Точно, – сказал Патрик.
– В Тупсу идете?
– В Тупсу.
Черноволосый помолчал, словно усвоение этой информации потребовало от него недюжинной работы ума. Затем вынул изо рта трубку и сказал:
– Позавчера туда черные воины заглядывали. Взяли дань, как всегда, никого не обидели и у всех спрашивали, не видел ли кто пограничников.
– Мы торговцы, – повторил Патрик.
– А я разве что говорю? – Черноволосый затянулся и выпустил дым из носа. – Я только говорю, что на той неделе черные поймали одного пограничника… ужас, что с ним сделали. Одежда на нем была… похожая на вашу.
– Спасибо, – сказал, помолчав, Патрик. – Мы не пограничники, но мы учтем.
– Да не за что… Слив хотите?
– Что? – не понял Патрик.
– Слив, говорю, хотите? Сливы. Плоды такие. Не вода, а жажду все-таки утоляют.
Из вещмешка появился бумажный кулек. Две сливы черноволосый протянул Патрику (тот помедлил секунду и взял), две кинул в ладони Максу, две оставил себе, а остальное аккуратно убрал в мешок. Заметно было, что он не привык транжирить свое достояние, в чем бы оно ни заключалось. Макс не удивился: в его мире, который Патрик называл Гомеостатом, прижимистость селян вошла в поговорку. Наверное, селяне везде одинаковы. А этот охотник наверняка был деревенским жителем.