Но… хорошо сидеть в одиночке, а не в одной камере с тремя бандитами. Надо же когда-нибудь спать. Никакой гарантии, что не прикончат во сне.
Когда кто-нибудь из распростертых шевелился, Макс вновь отключал его. Он еще не решил, что делать. Было очень жарко. Воздух почти не поступал сквозь маленькое зарешеченное окошко. Вдобавок один из бандитов обмочился, что тоже не улучшило атмосферу.
Макс снял с себя костюм, оставшись в насквозь мокром белье. Стало чуть легче.
Никто не шел.
Одно из возможных решений пришло на ум давно: взять одного из сокамерников и применить к нему один-два болевых приема. Пусть поорет как следует на всю тюрьму – тогда точно прибегут.
И никто не знает, каковы будут последствия. Могут перевести в одиночку, а могут избить палками, причем второе куда вероятнее. Если хочешь драться с псами – не дразни их заранее.
Солнечный зайчик на стене взбирался все выше и выше, пока не исчез. Вечерело. Из коридора донесся скрип расхлябанной тележки – вероятно, развозили ужин, – а Макс еще не пришел ни к какому решению.
В бинокль Сергей мог видеть станцию. Тигран отозвался о ней более пренебрежительно, чем следовало. Станционное здание выглядело довольно солидно для такого захолустья, а вокруг него располагались не «полтора сарая», а с полдюжины вполне пристойных на вид одноэтажных домиков. Сараи тоже были – просторные, наверное, в них держали скот. Вдали действительно паслось небольшое стадо каких-то животных.
Спичками торчали, уходя за горизонт, телеграфные столбы. Но главной архитектурной доминантой станции служила, конечно, водонапорная башня – совсем такая, как в фильмах о Диком Западе, то есть просто большой цилиндрический бак верхом на решетчатых опорах. Был еще ветряк. Черт знает, что он там делал – возможно, служил для накачки воды.
– Это то самое место? – спросил Сергей, возвращая Тиграну бинокль.
– Оно. Нам повезло: не встретились с патрулем.
– А если бы встретились – пришлось бы стрелять?
– Зачем спрашиваешь, если сам понимаешь? – Тигран привстал на дрезине, оглядывая местность. – Ага, вон она, та ложбинка. Слезай, работа есть.
Работы оказалось даже больше, чем предполагал Сергей. Пока Тигран и Ева закладывали взрывчатку под рельсовые стыки, Сергей, Григорий и Алена перетащили в ложбинку все вещи, кроме калебасов. Их было велено разложить вдоль узкоколейки шагах в двадцати друг от друга. Навалившись впятером, сбросили с путей дрезину. А потом наступил самый легкий, зато и самый долгий этап работы: хорошенько заткнуть все отверстия в земле, какие только попадутся на глаза, будь то нора грызуна или круглая дырка, служащая убежищем земляному пауку.
– Жук не должен отвлекаться на всякую ерунду, – сказал Тигран, старательно втаптывая ком сухой глины в мышиную нору.
Возились добрый час. К счастью, в этой местности, похоже, не водились суслики.
Солнце клонилось к закату, когда Ева сочла подготовку оконченной. Все еще было очень жарко. Над степью дрожал воздух. Пахло зноем и сухими травами.
Укрывшись в ложбинке, мелкими глотками пили воду, наслаждались. Ева курила – уже не тонкие дамские сигареты, как на Земле, а крепкий «Честерфилд». Докурив одну, сразу зажгла другую. Григорий подышал, попил еще воды, дотронулся, закрыв глаза, пальцем до кончика носа и заявил, что вот теперь-то он в форме.
– А почему станция называется Волдыри? – спросила Алена.
– Вообще-то она не так называется, – объяснили ей. – «Волдыри» – это перевод. А почему – никто не знает, да и кому надо? От солнца, наверное. Жгучее.
– А бронепоезд – когда появится? – спросил Сергей.
И сам понял, что задал неуместный вопрос.
– Кто ж его знает, – все-таки ответил Тигран. – Может, ночью, может, утром. В худшем случае придется поскучать до завтра. Можно спать по очереди.
– А эти жуки… Они выдержат без пищи?
– Без пищи-то выдержат, и без воды до завтра не передохнут, – сказала Ева. – Чего я боюсь, так это того, что бронепоезд пройдет здесь на рассвете. Хорошо, что ночи здесь обычно довольно теплые…
– И… что?
– А то, что жук прохлады не любит, вялым делается, понятно?
Высунувшись из ложбинки, Тигран вел в бинокль круговое наблюдение. Он боялся не утренней прохлады – он боялся патрулей. Сергей вдруг с ослепительной ясностью понял, как придется действовать, если пограничный патруль наткнется на выбранное для операции место. Не останется же иной возможности, кроме как принять бой и по возможности положить всех противников до единого! Какого-нибудь обходчика можно без труда пленить и связать, чтобы не убежал, но ведь пограничники обычно не склонны тотчас поднимать лапки вверх при вторжении нарушителей на охраняемую территорию…
По спине пробежал холодок.
Неужели пресловутый Макс того стоит?
Ева скажет «да», можно и не спрашивать. Тигран и Григорий скажут «да», потому что ценят Еву и надеются вернуть в «фирму» Макса. Алена на все пойдет, только бы ее не упекли обратно в охрану. Значит, четверо «за» и только один сомневающийся…
Ну а если засада будет обнаружена с воздуха? В том, что у пограничников Аламеи есть примитивная авиация, Сергей успел убедиться лично.
Тогда – конец. Самый допотопный биплан с пулеметом и десятком мелких бомб сильнее самого тренированного подразделения, лишенного ПЗРК.
Скорее бы сумерки!..
До заката остался, наверное, час. До полной темноты – пожалуй, два. Лежать в ложбине без дела было и нервно, и скучно. Сергей потянулся и сказал:
– Странно мне…
– Привыкай, – посоветовала Ева. – Мне тоже на первом настоящем задании странно было. И даже не столько странно, сколько страшно.
– Тебе?
– Ну да. Я что тебе, робот?
– Ты? Нет. Но я не о том. Допустим, мы уже в Оннели. В этой, как ее… Тупсе. Допустим, что и Макс там же. Но как мы найдем его?
– Как, как… Начнем с тюрьмы, вестимо.
– Почему с тюрьмы?
– Потому что начинать надо с самого вероятного. Макс же все на свете забыл, ничего не понимает. При всей его ловкости – а он сообразительный был, – непременно где-нибудь нарушил закон или просто попал под подозрение. Процентов пятьдесят за то, что его засадили до выяснения. И знаешь – много бы я дала, чтобы было не пятьдесят процентов, а сто!
– Шутишь?
– Нисколько. Главное для нас – найти Макса. Вытащить его – это уже дело техники. Если Макс сидит, задача сильно упрощается. Если нет – тогда все, наоборот, очень сложно. Ищи его по всей Оннели, а может, и не только по Оннели…
– А если он не просто задержан, а уже осужден?
– Тем легче. Налет на тюрьму технически не так уж прост. Лучше на этапе.
– М-м… А если… Ну, словом… смертная казнь в Оннели существует?
– В Центруме она везде существует. Понимаю, что ты хочешь сказать, тактичный ты наш… Но, во-первых, Макс не такой дурак. Во-вторых, так быстро здесь дела не делаются, есть все же законные процедуры… А если что, то не завидую я судье, который вынесет Максу смертный приговор. Я отъем от него столько, что его будут именовать не «ваша честь», а «ваша часть».
Сергей фыркнул.
– Это людоедство.
– Я-то, может, и людоедка, а вот ты лентяй, – едко заметила Ева. – Который раз ты вошел в Проход? Гляди, растратишь попусту способности к учению. Тебе сейчас зубрить что-нибудь надо, ну хоть языки. Или еще что-нибудь. В чем ты слаб?
– В стрельбе.
– С этим потерпишь. А вот оннельским языком можно заняться прямо сейчас…
– Тихо! – Тигран поднял вверх короткий палец. – Чувствуете?
– Нет, – сказал Григорий. Алена покачала головой.
– Проверю. – Тигран выбрался из ложбинки и, пригибаясь, добежал до рельсов. Приложил ухо и сразу побежал обратно.
– Ага, – сказала Ева.
– Идет, – сообщил Тигран, плюхнувшись на живот. – Что идет, откуда – не знаю, но что-то идет. Далеко пока.
Из малого рюкзачка он вытащил два радиовзрывателя. Сергей даже заморгал: коробочки взрывателей были пластмассовыми.
– Почему они не разрушились? – спросил он. – Не успели?
– Потому что покрыты лаком, – объяснил Тигран. – Он медленнее разрушается. А печатные платы залиты воском, он для Центрума лучше всякого лака и даже эпоксидки. Тоже, конечно, разлагается, но совсем лениво. В Центруме из воска свечи льют и не жалуются. Впрок только не покупают.
– Век живи – век учись, – подытожил Сергей.
– Точно. А сейчас, будь добр, возьми пример с Алены. Поучись у нее молчанию.
Стало обидно. Одернули, как мальчишку…
А не глупи! Контрабандисты лежали на склоне ложбинки, как будто просто прилегли отдохнуть. Григорий мелкими глотками пил воду. Ева нашла невзрачный цветочек, понюхала и равнодушно бросила. Лишь Алена была заметно напряжена.
Минут через пять на юге показался дымок. Он медленно приближался.
В одном исподнем, босиком Макс бежал по булыжной мостовой, слыша за собой свистки полицейских и топот многих ног. Черт знает что! Как бездарно все получилось!
Пришли два полицейских амбала и выдернули его из камеры. Он не сопротивлялся. Но зачем, зачем краснорожий сопящий надзиратель ударил его в ухо волосатым кулаком? Да и безволосым кулаком бить не следовало. Разве Макс дал надзирателю повод быть грубым?
Но удар состоялся, и в ухе словно взорвалась бомба. А дальше тело опять стало жить по своему разумению.
Мозги не участвовали ни в короткой потасовке в тюремном коридоре, ни в захвате обоих тюремщиков. И как только удалось заломить им руки – здоровенные же лбы! Третий, дежуривший за решетчатой дверью, судорожно тащил из кобуры револьвер. Макс – вернее, тот дьявол, что сидел в нем, – прикрылся тюремщиками и причинил им дозированную боль. Пригрозил под аккомпанемент их воплей, что сломает обоим шеи, если замок не будет сей момент открыт. Не подействовало. Тогда он и в самом деле сломал одному шею.
И замок открылся.
Что было дальше, Макс помнил плохо и как-то обрывками. Кажется, он приказал полицейскому бросить револьвер, но почему-то не подобрал его. Вроде бы выключил обоих – того, что отпер дверь, и того бугая, что все еще жалко трепыхался в руках. Сбил с ног еще кого-то, ворвался в первый попавшийся кабинет, высадил окно, сиганул через высоченный забор…