Тесть хмурился, не зная, что посоветовать Берингу. Неясные времена наступали. Флот последнее время в забвении находился. Что дальше будет, никому не ведомо. Госпожа Сандерс, приехавшая повидаться с братом, сказала, что Томас тоже ничего не может посоветовать. Всё переменчиво нынче, всё ненадёжно. Ко всему нужно быть готовым... А как Адмиралтейств-коллегия отчёт приняла? В шаут-бенахты сулили произвести?!
— Что же ты, Витус, сразу не сказал? — зарозовев, упрекнула Беринга Анна Матвеевна и как-то победно взглянула на свою золовку, госпожу Сандерс.
Впрочем, госпожа Сандерс тоже обрадовалась этому известию.
— Ах, Витус! — сказала она. — Я всегда знала, что ты будешь адмиралом! Как жаль, что наша бедная мама не узнала об этом... Бедный папа! Как бы он обрадовался!
Слёзы закапали из глаз сестры, и как и не бывало отчуждённости Анны Матвеевны. Утешая, обняла она золовку. Уже как адмиральша адмиральшу обняла.
— Пока сверх штата сулили произвести... — смущённо признался Беринг. — Жалованье тоже пока капитанское оставят.
— Это ничего! — утешил его сразу приободрившийся тесть. — Главное — адмиральское звание будет. Если придётся возвращаться на родину, всё-таки адмиралом вернёшься, не простым капитаном.
— Вообще-то, я не собираюсь уезжать из России... — криво усмехнувшись, сказал Беринг. — Зачем?
— Трудные времена наступают... — вздохнул тесть. — Сколько у нас капитан-командоров на флоте? — Тесть начал загибать пальцы. — Трое получается. Ты четвёртый. И все трое не такие уж и старые. Если здесь оставаться, долго придётся ждать, пока в чин вступишь.
— Может, кого в полные адмиралы произведут?
Тесть в сомнении покачал головой. Едва ли... Войн нет и не предвидится. Флот — гниёт. Одни только галеры строят...
К счастью, тут снова вступила в разговор госпожа Сандерс.
— Я так рада, Витус! — сказала она, и Беринг видел, что сестра действительно радуется за него. — Муж говорил, что мы должны гордиться тобою. Как бы ни приняли твой отчёт, говорил Томас, всё равно открытия, сделанные тобою, украсили бы послужной список любого капитана. Ты плавал там, где ещё никого не было.
— Кому это он так расхваливал меня? — усмехнувшись, спросил Беринг.
— Господину Миллеру... — сказала сестра. — Ах, Витус! Я совершенно забыла... Господин Миллер очень просил о встрече с тобою. Он составляет сейчас «Санкт-Петербургские ведомости» и очень хотел бы поместить в газете сообщение о твоей экспедиции. Господин Миллер чрезвычайно образованный человек...
Поздно вечером, когда разошлись гости, когда уложили детей, Беринг сидел с Анной Матвеевной в кабинете тестя. Молчали. Поглаживая рукою шкурки привезённых Берингом соболей, задумалась Анна Матвеевна. Молчал и Беринг. Ходил по кабинету. Думал.
Непривычным было обилие впечатлений и новостей. Выросшие — уже и не узнал бы их! — сыновья и рассказ сестры о смерти родителей в Хорсенсе... Рассказы о флотских новостях и советы, как поступить, чего и кому докладывать в Москве, отчитываясь о результатах экспедиции. Сестра советовала составить рапорт для «Санкт-Петербургских ведомостей»... Тогда получится, что результат экспедиции уже как бы одобрен... А что? Может быть, и верно. Может быть, и поостерегутся укорять лишний раз... Хотя с другой стороны, как бы хуже не было... Думать надо... Думать...
— Витус... — сказала Анна Матвеевна. — Может быть, тебе в Хорсенс надо съездить...
Беринг невесело усмехнулся. Жену увлекли их воспоминания с сестрой о юности. Но это было в юности... Больше четверти века не был он на родине... Вспомнит ли его кто, если он вернётся назад? Неведомо...
— Кому я нужен там? — сказал Беринг вслух. — Зачем мне ехать в Данию, если я присягал русской императрице?
— Витус... — сказала Анна Матвеевна. — Отец говорил, что тобою интересовался голландский посол Зварт. Может быть, он поможет устроиться?
— Дура! — не выдержал Беринг. — Он не мною, а нашими картами интересовался... Ты что предлагаешь? Это ведь секретные документы!
Беринг тут же и пожалел, что не удержался и накричал на жену. Лицо Анны Матвеевны испуганно дрогнуло и из глаз покатились слёзы. Уткнувшись лицом в соболью шкурку, Анна Матвеевна зарыдала.
— Ну-ну... — сказал Беринг и осторожно погладил Анну Матвеевну но голове. — Полно, голубушка... Я не хотел тебя обидеть. Но пойми — я офицер русского флота! А ты? Что ты предлагаешь мне?
Они разговаривали по-немецки, но тут Анна Матвеевна, подняв заплаканное лицо, перешла вдруг на русский язык.
— Я знаю, Витус... — сказала она. — Я знаю, что это не есть честно... Но я думаю, если никому не нужно здесь то, что открыл ты, господин Зварт мог бы помочь передать это туда, где это есть нужно... И нам тогда не придётся продать эти красивые соболя, чтобы расплатиться с долгами.
— Ложись спать... — сказал Беринг.
И когда ушла Анна Матвеевна, долго ещё ходил Беринг по кабинету тестя. Потом сел к столу. Он не мог сердиться на жену. Эти пять лет жизни взаймы нелегко дались ей. Тяжело жить приживалкой, даже и у отца...
Пытаясь отвлечься от невесёлых мыслей, Беринг вытащил карты и, разложив на столе, задумался. Перед ним простирались северо-восточные очертания континента... Это он, Беринг, его офицеры и матросы нанесли на карту эти берега. И этот труд невозможно опровергнуть. Он совершён, что бы ни говорили сейчас о задачах экспедиции. И это — тут жена, безусловно, права единственное богатство, которое находится в его руках... Очень жаль, если карты эти не нужны стране, которой служил он. Только с какой же стати передавать их голландскому посланнику? Эти карты Беринг и сам сумеет пристроить, если его — может и так завершиться отчёт! — уволят со службы и придётся без гроша в кармане возвращаться на родину.
Кто там у него остался из родни? Только тётка Маргарет...
«Глубокоуважаемая и дорогая тётушка, — придвинув лист бумаги, написал Беринг. — Прошло уже пятнадцать лет с тех пор, как я имел счастье получать письма от моих родственников из Хорсенса. Хотя Вы и предали меня забвению, но я, всё же не забыл Вас, и теперь, по возвращении домой после пятилетнего путешествия, я навёл справки и узнал, что вы стали вдовой. От всего сердца выражаю Вам своё соболезнование в том, что вы остались одинокой на старости лет, и желал бы находиться с вами рядом, чтобы иметь возможность оказать поддержку, но моё путешествие в 1725 году лишило меня возможности приехать домой и повидать как моих, теперь уже покойных, родителей, так и Вас, мою дорогую тётушку, и тем меньше возможности сделать это теперь...»
Беринг обмакнул перо в чернильницу и задумался. Надо было объяснить причину, почему он посылает карты, но объяснить так, чтобы, если письмо будет перехвачено, никто ничего не заподозрил.
«...Так как, — написал он, — на моей службе нашему всемилостивейшему императору может произойти что-либо, в связи с чем мне придётся отправиться в путь...
Моё продолжительное путешествие началось в 1725 году, и только сейчас, 1 марта 1730 года, я вернулся домой. Я проехал несколько тысяч миль по Восточной Татарии, пока можно было проехать сушей, мимо Камчатки и ещё несколько сот миль дальше, как это видно из географических карт, а именно, я побывал в той части Азии, которая тянется от Северных гор. Я должен признать, что желание моей молодости — попутешествовать — исполнилось, ибо это путешествие совершилось мимо Китая и Японии, но при этом оно не может сравниться с путешествием в Ост-Индию, как по суше, так и по морю...»
Оплывая, догорали в канделябрах свечи. А Беринг писал и писал, позабыв уже, что письмо нужно ему только, как маскировка. Какая маскировка? Заново переживал Беринг все подробности проведённой им экспедиции...
«На Камчатке, — ложились на бумагу торопливые строки, — я велел построить судно, на котором совершал рекогносцировки но морю, попадая иногда к язычникам, которые никогда раньше не видели ни одного европейца, а также в места, где не произрастал хлеб и не было никакого скота, кроме диких птиц, северных оленей и другого вида оленей, достаточно ручных, чтобы на них ездить верхом вместо лошадей; зимой здесь ездят на собаках, запрягая их в сани, как в других местах лошадей. Рыба является здесь основной пищей как для собак, так и для людей. Таким образом, я могу считать, что проехал большую часть этого полушария. Здесь больным не дают умирать собственной смертью, а выбрасывают их собакам. Я нишу всё это единственно для того, чтобы Вы, дорогая тётушка, и все мои родственники порадовались, что Бог чудесно сохранил мне жизнь в таком долгом и трудном путешествии, и чтобы вы все вспомнили обо мне. Я благодаря Богу здоров, хотя после своего возвращения домой тяжело болел. Жена моя, слава Богу, жива; из восьми детей трое живы, и скоро мы ждём четвёртого. Мне было бы очень приятно, если бы Вы, дорогая тётушка, сообщили мне, кто из наших родственников ещё жив и кто теперь бургомистр и советник; ибо я хотел бы принять меры относительно оставшейся небольшой части наследства, причитающейся мне после моих покойных родителей; так как я думаю, что оно сейчас не приносит никакой пользы, и я хотел бы, чтобы оно было превращено в ренту, а проценты были отданы бедным до тех пор, пока я сам не смогу распорядиться ими; я также не знаю, живы ли ещё мои родные братья Йунас и Йорген, а также браг Свен, который, побывав дома, снова уехал в Ост-Индию; и кто живёт в доме моих покойных родителей, и кто из детей моих сестёр ещё жив... Вспоминайте меня добром, дорогая тётушка, ибо я надеюсь, что я ещё пользуюсь Вашим расположением и остаюсь постоянно и неизменно до самой смерти покорным племянником Вашим, глубокоуважаемая тётушка.
В. И. Беринг»
Отложив перо, Беринг перечитал написанное. Письмо получилось складное. Наверняка тётка Маргарет покажет его братьям. А они, моряки, поймут ценность посланных карт и сумеют правильно, к выгоде Беринга, распорядиться ими. Может быть, влиятельных людей на родине заинтересует и его, Беринга, опыт...