опоклонничества; в самом деле, Бог мыслился как антиидол. Но на деле еврейский и христианский Бог ощущался большинством верующих именно как идол, как великая сила, помощь и поддержку которой можно получить молитвой, ритуалом и так далее.) Тем не менее в течение всей истории этих религий шла непрерывная борьба против превращения Бога в идола – философски (представителями «негативной теологии, например маймонидами) и чувственно – некоторыми великими мистиками (например, Майстером Экхартом или Якобом Беме).
Однако идолопоклонничество никоим образом не исчезло и даже не ослабло после того, как религия утратила свою безраздельную власть. Нация, класс, раса, государство, экономика стали новыми идолами. Вне потребности в идолах нельзя по-настоящему понять эмоциональную силу национализма, расизма, империализма или «культа личности» в его разнообразных формах. Невозможно, например, понять, почему {044} миллионы людей впали в экстаз и поклонялись отвратительному демагогу Гитлеру, почему они по собственной воле забыли заповеди собственной совести и были готовы терпеть лишения ради своего идола. Глаза людей горели религиозным восторгом, когда они имели возможность лицезреть или коснуться человека, поднявшегося к славе и имевшего или получившего возможность получить власть. Но потребность в идолах существует не только в публичной сфере; если хорошенько поскрести поверхность, а часто и без этого, можно обнаружить множество людей, имеющих своих «частных» идолов: свои семьи (иногда, как в Японии, организованные вокруг культа предков), учителя, кинозвезду, футбольную команду, врача или любое число подобных фигур одновременно. Является ли идол видимым и осязаемым (пусть даже редко) или плодом воображения, человек, связанный с ним, никогда не чувствует себя одиноким и всегда знает, что в случае необходимости получит от него помощь.
Здесь стоит поднять один важный вопрос. Почему существуют группы людей и индивиды, отличающиеся поразительной привязанностью к идолу, в то время как у других это чувство отсутствует или, как мне думается, является латентным или бессознательным?
Для этого есть целый ряд причин. Эти причины можно найти во внешних условиях жизни или в структуре психики рассматриваемых людей, причем последнее по большей части является производным от первого.
Среди внешних причин самыми важными являются нищета, отверженность, экономическая нестабильность и безнадежность. К субъективным психологическим причинам я отношу тревожность, сомнения, субклиническую депрессию, чувство собственного бессилия и многие невротические и подобные невротическим феномены. В таких случаях почти всегда можно найти родителей, провоцирующих у детей тревожность или инфантилизм.
В противоположность этим двум категориям людей, у которых потребность в идоле является перманентной и явной, есть и другие, у которых эта потребность становится явной только в случае возникновения новых условий. В норме, когда все идет хорошо, когда люди удовлетворены {045} условиями своего бытия, работой и доходом, когда они не сомневаются в своей идентичности, играя роль, назначенную им обществом, когда у них есть надежда подняться по иерархической лестнице и так далее, потребность в идоле остается латентной. Но когда это равновесие относительной удовлетворенности нарушается внезапными травмирующими обстоятельствами, латентная потребность становится явной. В социальных отношениях такие травмирующие обстоятельства включают, например, тяжелый экономический кризис, приводящий к массовой безработице, катастрофическую инфляцию, нарушение стабильности (например, кризис 1929 года, который в Германии привел к восхождению Гитлера) и войну. (Поговорка «Нет альтернативы окопам», родившаяся во время Первой мировой войны, как раз отражает такое изменение.) На индивидуальном уровне таким событием могут стать тяжелая болезнь, финансовые неурядицы или смерть близких людей.
Однако такие травмирующие события не являются единственными причинами пробуждения дремавшей потребности в идоле. Очень часто это спящее устремление пробуждается, когда кто-то, подходящий на роль идола, входит в частную жизнь индивида и активирует в нем «идолопоклонническую страсть». Такое может происходить различными путями: этот человек может быть необыкновенно добрым или выражать готовность прийти на помощь, провоцируя таким образом жажду идола; он также может быть строгим и угрожающим, обращаясь с индивидом, как с ребенком. Последнее производит такой же травмирующий эффект, как и сочетание двух предыдущих факторов.
Наиболее часто наблюдаемым примером мобилизации «идолопоклоннической страсти» является феномен «переноса». Фрейд открыл, что у пациентов часто развивается сильное чувство зависимости, благоговение или любовь к нему в ходе психоаналитического лечения. С тех пор этот феномен описали почти все психоаналитики. На самом деле перенос является одним из наиболее очевидных и {046}, одновременно, наиболее загадочных феноменов, присущих психоанализу. Независимо от личных и профессиональных достоинств психоаналитика, многие пациенты не только идеализируют его, но и начинают испытывать глубокую привязанность, которую бывает очень трудно разорвать. Дружелюбно сказанное доброе слово может внушить человеку ощущение благополучия и счастья, а отсутствие дружеской улыбки по причинам, абсолютно не связанным с пациентом, может вызвать у него ощущение несчастья или тревоги. Часто кажется, что ни один человек из окружения пациента не может влиять на него в той же мере, что и психоаналитик. То, что это влияние не имеет ничего общего с половым влечением, доказано тем фактом, что оно существует независимо от половой принадлежности психоаналитика и пациента. (Однако в тех случаях, когда психоаналитик и пациент принадлежат к противоположным полам, «любовь» к аналитику приобретает сексуальные обертоны, поскольку прочные аффективные узы часто пробуждают половое влечение у людей противоположного пола и подходящего возраста.)
Несмотря на то что перенос является феноменом, регулярно возникающим в психоаналитической практике, интенсивность переноса зависит от ряда условий. Одно из таких условий – тяжелый невроз (или пограничный психоз), особенно если процесс индивидуализации пациента протекает замедленно, что способствует возникновению в потребности «симбиоза». Но интенсивный перенос не обязательно является симптомом тяжелого ментального расстройства. Он часто возникает в случаях и относительно легких расстройств. В этих случаях часто вступает в действие другой фактор, а именно имитация «детскости» пациента, производимая способом проведения сеанса классического психоанализа, в ходе которого пациент лежит на кушетке, а аналитик сидит у его изголовья, не отвечая на прямые вопросы, и лишь время от времени высказывает свои «толкования». В этой ситуации пациент, подобно маленькому ребенку, чувствует свою беспомощность; в таких условиях в нем просыпается стремление к привязанности к идолу {047}.
Такая стимуляция инфантильности у пациента не входила в намерения Фрейда, по крайней мере в намерения осознанные. Он объяснял особенности проведения процедуры другими причинами; например, нежеланием, чтобы пациенты часами «пялились» на него. Кроме того, Фрейд говорил, что пациент не должен смотреть на психоаналитика, потому что это позволяет пациенту говорить свободно о смущающих его переживаниях; помимо этого, пациент избавляется от ненужного влияния реакций психоаналитика, которые неизбежно отражаются в выражении его лица. Мне, однако, думается, что эти причины являются в большой мере рационализацией инстинктивного смущения психоаналитика перед совместным с пациентом путешествием в «потусторонний мир» последнего. Психоаналитик может выслушивать «причудливые» идеи пациента, но прямой взгляд друг на друга может сделать эти идеи до неловкости реальными и разрушить границу между «подобающим» и «неподобающим». Это особенное отношение имеет параллель в том факте, что очень многие психоаналитики в своих реакциях на общение с людьми и на их идеи проявляют такую же слепоту и непонимание, как и их менее просвещенные коллеги по цеху.
Некоторые аналитики, такие, как Р. Шпитц, отчетливо понимали, что истинная цель классической психоаналитической процедуры – это превращение пациента в младенца с целью добыть максимум «детского материала». Анализируя пациентов в течение многих лет в классической манере, а затем за столом, лицом к лицу, я пришел к выводу, что в достаточно легких случаях ментальных расстройств интенсивность переноса (но не сам факт его существования) в большой мере зависит от степени искусственной инфантилизации пациента. Если психоаналитик общается с пациентом как с равным себе взрослым человеком, если он не прячется под маской «великого незнакомца» и если пациент начинает играть более активную роль в процессе лечения, интенсивность переноса – как и препятствия, создаваемые им, – значительно ослабевает.
С точки зрения психотерапевтического эффекта преимущества последнего подхода заключаются в том, что он не уменьшает роль пациента как взрослого человека – пусть даже временно. Он, взрослый, встречается со своими подсознательными {048} устремлениями, и эта встреча, эта конфронтация необходимы для того, чтобы он адекватно отреагировал на данные подсознания или хотя бы понял их. Если в результате терапии больной превращается в ребенка, то материал, который он выдает, легко приобретает качество переживания, каковое он испытал во сне – нечто, легко превращающееся в воспоминания о подсознательных желаниях, но без их полного и подлинного переживания или чувствования. Часто высказываемая мысль о том, что пациент не станет открывать наиболее интимные (и часто весьма смущающие) мысли в беседе лицом к лицу, является ошибочной. Те аналитики, которые используют эту процедуру, находят, что поначалу она может быть трудной для пациента, но даже самые смущающие мысли выражаются в беседе лицом к лицу не менее отчетливо, чем лежа на кушетке. Более того, высказанные один раз, они переживаются с большей реальностью, чем в классическом варианте. В этом последнем случае пациент высказывается в «межличностном вакууме», и его мысли ему самому представляются нереальными; они приобретают полностью прочувствованную реальность только в том случае, когда их можно разделить с аналитиком как с человеком, а не призрачным фантомом.