ловека работать над собой для того, чтобы жить – то есть о потребности приложить усилия для того, чтобы поместить «внешний» мир в такую систему отсчета, в которой мир становится «управляемым» и «познаваемым». Эта проблема имеет отношение не к культурной детерминированности нашего восприятия, каковая варьирует в разных культурах, но к универсальной для всех культур системе отсчета, где огонь – это всегда огонь, независимо от того, обжигает он или согревает; в отличие от любви или страсти, находящихся во «внутреннем», культурно-детерминированном мире.
Есть и еще один аспект опасности нисхождения в лабиринт. Этот опыт, в каком бы виде он ни осуществлялся – {079} через медитацию, самовнушение или прием психотропных веществ, – может ввести в состояние нарциссизма, при котором никто и ничто не существует вне пределов расширенной самости. Это состояние сознания лишено «Я» в той мере, в какой субъект утрачивает его как вещь, за которую надо держаться; но тем не менее это может быть состоянием сильно выраженного нарциссизма, в котором нет соотнесенности ни с кем, поскольку за пределами расширенной самости просто никого нет. Этот тип мистического переживания был неверно понят Фрейдом и многими другими как представление мистического опыта как такового («океаническое ощущение») и был интерпретирован Фрейдом как регресс к первичному нарциссизму.
Но есть и другой тип мистического опыта, не являющийся нарциссическим, который обнаруживается в буддийском, христианском, иудейском и мусульманском мистицизме. Разницу вскрыть нелегко, потому что формирование обоих типов сходно. На самом деле разницу можно выявить, только исходя из того, что известно о личности мистика и, в определенной степени, о его общей философии. Тем не менее это реально и очень важно, ибо нарциссическое отсутствие «Я», так же как нарциссизм вообще, является ущербным состоянием бытия.
Среди многих решений проблемы достижения просветления без падения в безумие или перехода в состояние первичного нарциссизма самым блестящим является решение, разработанное в дзен-буддизме. Суть его отражена в следующей поговорке: «Сначала горы – это горы, а реки – это реки; потом горы перестают быть горами, а реки – реками; в конце концов горы – это горы, а реки – это реки». Та же концепция в формулировке без парадокса была выражена покойным Дайсецом Судзуки: «Просветленный идет по земле, но находится на несколько дюймов выше ее поверхности» (личное сообщение, 1957). Кроме того, принцип сострадания, главный для буддийского мышления, позволяет избежать нарциссического типа мистического опыта {080}.
Какое отношение имеет психоанализ к достижению такого состояния? Я верю, что это может быть приближением к просветлению – просветлению, адекватному для западного сознания и западного ума. Это просветление позволяет нам испытать глубину нашей собственной «преисподней» (фрейдистская «ахеронта») – сначала под руководством психоаналитика, который может побудить подопечного к более глубокому погружению, поскольку будет сопровождать его во время спуска, а затем самостоятельно, с помощью самоанализа. Самосознание, ослабление настороженности, уменьшение алчности и самоактивация могут стать ступенями к просветлению, если все это сочетается с другими практиками, такими, как медитация и сосредоточенность, и если человек не жалеет для этого сил. «Мгновенное просветление» с помощью лекарственных средств, однако, не является адекватной заменой радикального изменения личности. Как далеко может человек зайти, зависит от множества обстоятельств. Достижение цели очень трудно, но по этому пути можно сделать множество шагов, преодолеть множество ступеней. На самом деле о «цели» надо забыть, как и о другом «свершении», к которому человек жадно привязан. Несмотря на то что психоанализ как средство дальнейшего духовного развития не является предметом нашего рассмотрения, этот пункт достаточно важен, и о нем стоит упомянуть, пусть даже и кратко, даже в этой программе диалектической ревизии психоанализа.
Эти рассуждения кажутся далекими от метода, каким Фрейд пытался лечить больных истерией и навязчивыми состояниями. Однако если мы вспомним его интерес к движению, которое приводит людей к оптимальному состоянию сознания и разума, то идея психоанализа как метода духовного исцеления, хотя и являет собой контраст с рационалистическими предпосылками Фрейда, может тем не менее быть эффективной в отношении главной заботы основателя психоанализа: не только лечить болезнь, но искать и находить путь к «благополучию» {081}.
IIIСексуальность и половые извращения
1. Аспекты движения за свободу половых отношений
Одно из самых глубоких изменений, происходящих с нарастающей быстротой в течение последних десяти-двадцати лет (а в более широком смысле – начиная с двадцатых годов), – это изменение идеологии и практики сексуальности, изменение настолько разительное, что можно с полным правом говорить о сексуальной революции или о движении за свободу половых отношений. В наиболее общем смысле это движение может быть охарактеризовано утверждением о том, что половое наслаждение является оправданной целью само по себе и не требует оправдания намерением – или объективной возможностью – продолжения рода как обстоятельства, сопутствующего половому акту. Сексуальное наслаждение считается неотчуждаемым и безусловным правом каждого человеческого существа.
Такое изменение чревато отторжением со стороны традиционной христианской позиции, в особенности со стороны Римско-католической церкви, для которой «естественная» цель является «неестественной» (в смысле божественного плана) и греховной, сравнимой с грехом мастурбации Онана. Движение за свободу половых отношений началось в довольно скромном масштабе в среде молодого поколения в двадцатые годы, а в пятидесятые и шестидесятые стало {082} массовым явлением в Северной Америке и большинстве европейских стран. Мощь этого движения находит свое полное выражение в широко распространенном несогласии с требованиями запрета противозачаточных таблеток, высказанными папой Павлом VI среди миллионов людей, которых невозможно заподозрить в мятежности или в политическом радикализме.
Если, таким образом, определять сексуальную революцию в понятиях утверждения права на половое наслаждение или счастье, то ее можно представить как неотъемлемую часть движения к либерализации и большей свободе, каковое характеризует политическое развитие западных стран – движения, являющегося исторически логичным и прогрессивным. Но при этом возникает целый ряд вопросов, показывающих, что проблема не так проста, как кажется. Во-первых, можем ли мы обоснованно говорить о нарастающей тенденции к личной свободе в западном мире? Или это утверждение является сугубо идеологическим, противоречащим факту усиления конформизма и отчуждения? И является ли широкое распространение половой распущенности и мультисекса среди взрослых представителей среднего класса и среди молодежи всех общественных классов признаком того, что общество достигло большей степени стихийности и свободы?
Представляется, что люди, исповедующие и практикующие новую половую мораль, в иных аспектах прекрасно адаптированы к господствующим в обществе порядкам, к социальному мышлению и чувствам данного общества и ни в коем случае не являются радикальным авангардом, жаждущим перемен. Может ли сексуальная революция среди этих хорошо приспособленных членов нашего пораженного отчуждением общества реально называться революцией или освободительным движением, если жизнь этих людей погрязла в обыденщине? Является ли половое поведение хиппи и леваков-студентов частью того же феномена? Мы попытаемся ответить на эти вопросы в ходе предложенного ниже обсуждения.
Анализ социально-психологического развития за последние пятьдесят лет открывает нам глаза на существование двух абсолютно разных {083} тенденций. Самой заметной является усиление потребительского отношения к жизни. Экономическое требование накопления капитала, господствовавшее в девятнадцатом веке, заставляло представителя среднего класса вырабатывать у себя характер, для которого накопительство и бережливость стали внутренней потребностью, и следование этому правилу вполне его удовлетворяло; однако потребности высокомеханизированного, обладающего массовым производством общества эпохи второй промышленной революции вызвали к жизни личность, находящую удовлетворение в расточительности и потреблении. Таким образом, человек превратился в занятого, но внутренне пассивного homo consumens, человека потребляющего. Девиз человека этого нового типа был красноречиво воспроизведен в «дивном новом мире» Олдоса Хаксли (1946): «Никогда не откладывай на завтра то удовольствие, которое можешь получить сегодня».
Характерной чертой современного потребления является то, что оно воспринимается как отношение, или, правильнее сказать, как черта характера. Не важно, что человек потребляет; это может быть еда, напитки, телевидение, книги, сигареты, живопись, музыка или секс. Мир во всем своем богатстве преобразился в предмет потребления. В акте потребления личность пассивна; она жадно засасывает предмет потребления, который, в свою очередь, засасывает его самого. Объект потребления теряет свои конкретные свойства, потому что его ищут не благодаря его специфическим и важным для человека свойствам, но лишь из сильнейшего устремления: жадности к обладанию и использованию. Потребление – это отчужденная форма контакта с миром, и в ходе этого контакта мир становится объектом алчности, а не предметом интереса и заботы.
Если экономическая система требует социального характера, целью которого является потребление, такой характер едва ли сохранит верность викторианской морали. Нельзя породить людей с болезненным пристрастием к потреблению и в то же время учить их бережливости и подавлению жадной тяги к любому (реальному или потенциальному) сексуальному удовольствию. Сексуальное потребление обладает качествами и свойствами всякого другого вида потребления; оно мелко, безлично и лишено подлинной страсти, в нем нет приключенческого духа, оно пассивно. Разница заключается в преимуществе потребительского секса: он достается дешево и не мешает работать. Кроме того, сексуальное потребление доставляет удовольствие и помогает людям забыть о тревогах и неприятностях повседневной жизни. (Это было бы существенным недостатком в обществе, где важно, чтобы покупали максимум того, что они могут себе позволить, так как в этом случае они покупали бы меньше материальных предметов, потому что были бы заняты сексуальным потреблением. Но это не так – во-первых, потому что сексуальное потребление стимулирует потребность в остальных видах потребления и таким образом помогает порождать необходимый уровень алчности. В-вторых, несмотря на то что половой акт сам по себе не требует финансовых расходов (если не считать покупки противозачаточных средств), он косвенно приводит к большему потреблению в таких сферах, как путешествия, косметология, мода и другие виды товаров и услуг, которые призваны повысить сексуа