ние бывает в тот момент, когда организм избавляется от неприятного напряжения; то есть это момент избавления от чего-то, а не момент принятия чего-то внутрь. Конечно, как прием пищи, так и акт дефекации одинаково важны для жизни. Но психологически важную роль играет не объективная функция, а субъективное качество соответствующих переживаний и ощущений. Анальный характер – это характер, все отношения которого с миром определяются ощущением обладания, причем, что важно, обладания косной материей, тем, что мертво. В своей доброкачественной форме анальный характер испытывает тягу к собственности; в личности с таким характером преобладает желание иметь, в то время как в более интенсивной и злокачественной форме {100} такую личность тянет к разложению, смерти, болезни, разрушению и всему подобному, всему, что и само не живое, и противостоит жизни. При злокачественной форме, при некрофилическом характере желанной целью являются смерть и уничтожение. Разница между анальным и некрофилическим характером, как мне кажется, заключается главным образом в том, что некрофил в большей степени обожает смерть и разрушение. Я предложил считать некрофилический характер злокачественной формой анального характера. Разница между ними преимущественно количественная; отсюда следует, что анальный характер тоже ориентирован на то, чтобы иметь, а не на то, чтобы быть.
Противоположным некрофилическому является биофилический, жизнелюбивый характер, который приблизительно соответствует «генитальному» характеру Фрейда. (Фрейд не выходил за рамки чисто рудиментарных описаний генитального характера, в противоположность подробным описаниям ориентаций догенитальных характеров.) Генитальный, ориентированный на жизнь характер и анальный характер, ориентированный на неодушевленные и мертвые предметы, можно различить, пользуясь некоторыми общими признаками. Жизнелюбивый характер, в противоположность характеру накопительскому, испытывает притяжение к жизни и росту во всех сферах. Он предпочитает созидать, а не удерживать. Он способен удивляться и предпочитает видеть что-то новое и не ищет убежища в подтверждении старого. Он любит приключение жизни больше определенности. Его подход к жизни функциональный, а не механистический. Он видит целое, а не части, его составляющие, структуры, а не совокупности. Он стремится формировать и влиять за счет любви, разумных доводов и личного примера, а не за счет силы, разъединения, бюрократической манеры управления людьми, как будто они – неодушевленные предметы. Он радуется жизни во всех ее проявлениях, а не просто реагирует на жизнь возбуждением.
Более специфично выраженный анальный (некрофилический) характер личности можно выявить по симптомам, сновидениям и поведению {101}, а также по физическим признакам и жестам. Кожа такого человека выглядит мертвой, а своими жестами он четко определяет границу между собой и окружающим его миром. В более тяжелых случаях он постоянно носит на лице притворную деланную улыбку, а выражение лица у него такое, словно он только что понюхал что-то отвратительно пахнущее.
Предварительное описание анального характера было необходимо для знакомства, пусть даже схематичного, с тем, что представляет из себя анальная регрессия и фиксация с эмпирической и клинической точек зрения. Опять-таки, как и в случае с садистским извращением, остается довольно туманным содержание чистой анальности, которая расцвела бы пышным цветом в нерепрессивном обществе. Если характер не определяется страстью к накопительству, отсутствием жизнелюбия и скрытностью, которые являются отличительными признаками анальности с точки зрения психоанализа, то что остается за пределами плода теоретического воображения, отделенного от эмпирических данных?
3. Пересмотр природы извращений на примере садизма
Садизм, как я уже говорил выше, не является просто желанием причинить боль или унизить, это стремление к абсолютному контролю над другим существом, будь то человек или животное. Желание причинять боль и унижать является наиболее частым проявлением садизма; но настоящим его проявлением является стремление к полной власти, пусть даже при этом присутствуют элементы добродушия. Действительно, желание контролировать и подавлять часто является единственным проявлением садистского отношения к другим; эту черту можно видеть у многих бюрократов, школьных учителей, медицинских сестер, родителей (наедине с их детьми) и так далее. Часто садизм проявляется только в таких социально приемлемых и легко рационализируемых видах – либо потому, что более яркие проявления подавлены и высвобождаются лишь при одобрении со стороны общества {102} (как, например, в случае эсэсовского охранника), либо потому, что устремление не является достаточно сильным и удовлетворяется лишь частичным контролем. Существует множество переходных стадий между контролем и причинением физической боли.
Связывание, заковывание в наручники, вставление кляпов и удушение другого человека ради подавления его спонтанного поведения и лишения его возможности выражать свою волю являются такими переходными стадиями; переходными они являются не потому, что причиняют меньше страданий и боли, чем другие формы жестокого обращения, а потому, что социально они более приемлемы, их легко рационализировать, представив дело так, что все это делается в интересах «объекта». В этих случаях садист совершенно не осознает садистской природы своего поведения, в то время как в случаях явной жестокости подавление сознания ослабевает, хотя и тогда при применении открытой жестокости и причинении боли садист рационализирует свои действия необходимостью, например правильно воспитывать ребенка (когда, например, ребенка учат «слушаться»).
Садистское устремление направлено на достижение абсолютного контроля по меньшей мере над одним объектом или на короткое время. Это желание хорошо просматривается в половых отношениях. Для мужчины-садиста женщина должна стать чистым объектом, его творением, вещью, с которой он может делать все, что ему угодно, без ограничений. (У женщины-садистки желания такие же, но зеркально противоположные.) Если садизм сочетается с генитальным сексуальным желанием, то следует определенное физиологическое удовлетворение, которое ограничивает дальнейшее продолжение садистского действа. Если же садизм не сочетается с сексом, то возбуждение проходит только после того, как достигается цель полного подчинения или садист просто утомляется и выбивается из сил. При хронических формах более скрытого садизма желание практически никогда не удовлетворяется полностью.
Примерами садизма, прямо не связанного с сексуальным вожделением с половой разрядкой, являются жестокости эсэсовцев в концентрационных лагерях и на оккупированных территориях, избиения заключенных и подозреваемых жестокими полицейскими и действия осуществляющих самосуд толп. В таких случаях беззащитные и беспомощные люди {103} именно в силу своей беспомощности пробуждают садистскую похоть и служат объектами жестокости садистов. Очень часто проявления садизма можно наблюдать у людей, беспощадно избивающих животных; более доброкачественной формой садизма, направленного на контроль над объектом, является мотив, скрытый за притворной заботой о питомцах – особенно собаках, которые сами поддаются контролю и позволяют себя устрашать в отличие от кошек.
Самым ярким проявлением садизма является синдром «насилия и грабежа», которым «страдают» некоторые солдаты армий, взявших неприятельские города. Издавна существовал обычай, согласно которому солдатам, ворвавшимся в город, давали гласное или негласное разрешение поступать с жителями города, как им заблагорассудится. Разрешение обычно имело временны́е ограничения, в противном случае солдаты могли войти во вкус вольницы и перестать выполнять приказы офицеров. Мы видели этот поведенческий синдром в «изнасиловании Нанкина» японскими войсками, а также в оргии изнасилований, которую устроили русские непосредственно после взятия Берлина. Особенностью синдрома «насилия и ограбления» является тот факт, что этот синдром не ограничивается собственно сексуальным насилием: целиком картина синдрома состоит из изнасилований, грабежей и разрушения всего, что попадается под руку – мебели, окон и кухонной утвари. Случаются и убийства, но они происходят относительно редко и в принципе не бросаются в глаза. Солдаты, вовлеченные в эту вакханалию, никем не контролируются, да и не поддаются никакому контролю. Они действуют под влиянием бешеной страсти, в состоянии крайне выраженного возбуждения.
Каково значение и смысл этого синдрома? Самое очевидное объяснение заключается в том, что надо вычленить изнасилование как центральный элемент и интерпретировать его как результат длительного подавления сексуального влечения, которое наконец, после нескольких лет тяжелой войны, можно невозбранно удовлетворить. Несмотря на то что, конечно, это верно, что длительное половое воздержание является важной составляющей всего этого комплекса, некоторые факторы ставят под сомнение такое простое объяснение. Во-первых, в рамках этого синдрома {104} поведение в отношении женщин характеризуется подчеркнутыми изнасилованиями, при которых отсутствует даже грубое ухаживание и соблазнение. Очевидный ответ, что практически все женщины откажут в таких домогательствах в любом случае, на мой взгляд, не выглядит таким убедительным, как кажется, но для того, чтобы утверждать это наверняка, надо провести исследование этой сложной проблемы на материале различных войн. Как бы то ни было, отказ играет какую-то роль, но не может адекватно объяснить феномен немедленного и предпочтительного изнасилования. Пример предпочтения изнасилования в тех случаях, когда не было бы никаких проблем с добровольным согласием, можно найти в исследовании на материале одной маленькой мексиканской деревушки (см.: Fromm and Maccoby, 1970b).
Другим возражением против объяснения изнасилований длительным вынужденным половым воздержанием является полная неразборчивость в выборе жертв. Согласно всем данным, насиловали даже старых и непривлекательных. Ни одна из этих оговорок сама по себе не является убедительным аргументом против теории фрустрации от полового воздержания. Но они становятся важными, если принять во внимание другие аспекты этого синдрома. Солдаты, вовлеченные в вышеупомянутое разграбление с изнасилованиями, крали все, что могли унести с собой, а что не могли украсть, ломали, пачкали, растаптывали. Если главной мотивацией была похоть, почему они с равной яростью грабили и ломали все, что могли? И как можно объяснить это состояние яростного возбуждения с его трансоподобными свойствами?